Найман Е.А. » Философская мысль франции XX века

103 О Морисе Мерло-Понти  

торой он сообщается одинаково хорошо как с другими, так и с вещами. Ибо человек  

- это "та часть мира, своеобразно представленная как зона его пребывания в  

абсолютном желании приблизить другое"13, "тот воспринимающий субъект, который в  

помутнении рассудка склоняется к вещам, к которым он не имеет ключа, но замысел  

которых, однако, он содержит в себе самом"14. Он является той областью мира,  

откуда бьет ключом естественный свет, посредством которого мир приходит к  

сознанию.  

Как это высказать? Мерло-Понти положил начало новому философскому стилю:  

философствованию без философемы. Феноменология - это единственный язык, на  

котором может говорить эта философия15. В ней говорится только об описательной  

способности: не о выражении истин, а об эксплицировании истины, в которой мы  

пребываем и где наши мысли занимают определенное место. Основное стремление  

философа, которое помогает отличать философию от других способов выражения, -  

это то, что философское повествование является ясным и систематизированным. Хотя  

порой мысль Мерло-Понти блуждает по трансцендентальному полю, то есть среди  

всеобщего опыта, проникающая везде, пронизывающая все. Иногда говорили, что его  

рефлексия не оставляла камня на камне: без сомнения, это была бы наилучшая  

похвала, которую можно высказать в его адрес. Даже в обыденном смысле всегда  

считалось, что философия выражает определенную позицию (ошибались только тогда,  

когда недооценивали то обстоятельство, что для того, чтобы быть взвешенной, эта  

позиция нуждается в совершенствовании и в культуре). Философия - это жаждущее в  

нас абсолютное сознание, с помощью которого мы понимаем, что не существует  

абсолютного сознания, что всяческая рефлексия связана с дорефлексивностью и что  

всякое сознание существует в потоке интенциональной жизни. А интенциональная  

жизнь - это не жизнь конституирующего сознания, она есть то место, где  

зарождается согласие сознания и мира. Всегда конституируется само это согласие,  

дело в том, что именно оно и является теорией конституирования, устанавливаемой  

в жизни и в истории, стремящейся к замкнутости и к истолкованию.  

Интенциональность далека от того, чтобы быть структурой сознания, но она  

является тем, что характеризует сознание и мир. На вопрос, который Гуссерль  

внушил Мерло-Понти: "Какова "внутренняя сущность", способная к взаимоотношениям  

внутреннего и внешнего?"16, нужно отвечать, что это внутреннее не существует  

абсолютно; оно существовало бы, если бы уже являлось внешним: сознание является  

телом, как и  

104 М. Дюфрен  

тело - сознанием; оно существует только вторично, как момент отношения или как  

продукт конститутивного генезиса.  

Таким образом, феноменология с необходимостью является феноменологией  

восприятия. Когда она становится феноменологией феноменологии, когда она задает  

самой себе вопросы о существовании интенциональной жизни, с которой  

обнаруживается ее связь, она преобразуется в онтологию. Она становится  

диалектической, а не космологической онтологией, где космология является  

унитарной системой мира или природы. И тем не менее существует огромный соблазн  

направить рефлексию по пути Философии Природы. Но не в смысле философии Бытия,  

как интерпретировали некоторые мысль Мерло-Понти, несмотря на то, что в своей  

последней статье он говорит о Бытии с прописной буквы. Анализ телесности мог бы  

привести к виталистическому натурализму: тело - это часть мира, в то же самое  

время оно является здесь коррелятом, перемещаясь в сознание, становясь там  

тело-сознанием. И монизм субъекта мог бы разрастись до размеров "этого дикого  

мира, который пробудил Гуссерль"17. Согласие человека и мира явилось бы событием  

для мира, интенциональная жизнь была бы приключением в мире, абсолютное сознание  

было бы самим этим миром, содержащим в себе самом свой собственный смысл и  

выражающимся как смысл через единичные тела-сознания. Основанием была бы  

Природа, не Природа в-себе, которая не содержит смысла, кроме как смысла,  

установленного наукой, а Природа в ее движении к человеку, воспринимающая и  

воспринимаемая, на сей раз выражающаяся в человеке и через человека. Не имел ли  

в виду Мерло-Понти, говоря о грядущем моменте, эту идею natura naturans под  

именем Бытия, когда, например, в конце одной замечательной, но малоизвестной  

статьи о Гуссерле он писал: "Отныне безотносительность не является ни природой  

в-себе, ни системой схватываний абсолютного сознания, ни, тем более, человеком,  

а является той "телеологией", о которой говорит Гуссерль - и которая  

переписывается и замышляется в кавычках - как сочленение и совокупность тел  

Бытия, совершающаяся через человека?"18  

В работе Структура поведения, опередившей Феноменологию восприятия, которую он  

возвестил и уже в некотором роде опередил, Мерло-Понти запутался на пути,  

ведущем к рефлексии над Природой. Но он избежал соблазна чистой объективной и  

догматической идеи Природы: "мы вернулись от идеи природы как omnitudo  

realitatis к идее объектов, которые знали лишь постижение в себе, partes extra  

partes, и определялись только посредством... значения,  

105 О Морисе Мерло-Понти  

которое в них реализовывалось"19. Эти объекты принадлежат трем порядкам:  

физическому, жизненному, человеческому; эти три разряда представляют собой  

диалектические возможности, а не возможности бытия20. Таким образом, Мерло-Понти  

останавливается на пороге космологии. Это - перспектива витализма, это -  

своеобразный критицизм: "структуры", уточняющие всякий порядок, являются  

"значениями"; подобно организму, этому Urbild биологического познания,  

являющемуся идеальным единством"21, то есть "единством значений, феноменом в  

кантовском смысле"22. Но этот критицизм не является кантовским, ибо значения,  

наоборот, являются структурами, то есть в противовес вещам, как наименее  

заданным величинам, что и показала теория формы, которая навязывает себя  

восприятию. Наконец, анализ отношения возвращается к восприятию, к этому  

сознанию вовне, посредством которого человек и существует в мире, являясь к тому  

же телом, так как "воспринимается вместе со своим телом, и тело - это  

естественный я"23. Витализм и критицизм, реализм и идеализм взаимно  

нейтрализуются. И на первый план выходит идея о том, что восприятие является не  

только обязательной точкой отсчета всякого знания, частью всякой истины, но что  

оно есть единственно-абсолютное, невыразимый абсолют, не являющийся ни объектом,  

ни субъектом, а только местом, где смысл внезапно проявляется на поверхности,  

где структура является значением, исходя из которого структуры вещей и значения  

для сознания смогут различаться, без чего здравое суждение никак не может  

оправдать дуализм.  

Необходимо сказать несколько слов о диалектике. Мерло-Понти употреблял это слово  

с осторожностью, за которую нужно его похвалить, но он проявлял значительный  

интерес к Гегелю. "Существует, - говорил он, - экзистенциализм Гегеля, в том  

смысле, что для него человек не дан непосредственно вместе с сознанием,  

обладающим ясностью своей собственной мысли, а берется вместе с жизнью,  

предоставленной самой себе, ищущей понимания самой себя. Вся Феноменология духа  

описывает это усилие, которое совершает человек, чтобы вновь обрести себя"24.  

Диалектика - тот инструмент, который используется Гегелем для описания  

путешествия духа через виды сознания, как и для осуществления циркуляции  

системы. Но Мерло-Понти делает диалектику диалектикой. Для него предшествующее  

начало Логоса находится в основании системы; изначальная хитрость Разума  

управляет становлением и делает время подвижной картиной вечности, началом  

цельности, но только цельности, всегда незаконченной и всегда  

106 М. Дюфрт  

возобновляющейся. Диалектика не означает ничего другого, кроме невозможности  

всяческой трансцендентности или всяческого бытия вне связи, которая  

конституирует основание. Диалектика - это двусмысленность основания и также его  

движение, которое продуцирует различные фигуры или структуры в трех  

разновидностях, которые мы называли. Диалектика, соединяющая человека с миром,  

требует, чтобы эти диалектики осуществлялись в мире, без чего была бы возможна  

Философия Природы, которая утверждала бы автономию мира25. И человек тоже  

является диалектическим, на сей раз в своем бытии, которое определяется  

посредством его самораскрытия в мире и в своей собственной истории. Так как  

человек - это свобода, наличие у него тела - это уже свобода, но свобода, всегда  

скомпрометированная, сомнительная и как бы ускользающая. Она никогда не является  

свободой полностью открытого сознания, а лишь свободой сознания, пронзенного  

силой небытия. Мы всегда находимся в плену у мира в той же степени, в какой  

человек утверждается и порабощается миром. Нет человека, существовавшего прежде  

своей истории. Нет человека, в котором внутренний мир представлен в большей  

степени, чем внешний.  

Последняя формула определяет для Мерло-Понти подлинный гуманизм "Маленького  

человека, сидящего в человеке", который является только призраком наших  

блестящих экспрессивных манипуляций рассудка. Но подлинный человек прекрасен, он  

не может быть этим фантомом, он, хотя и наделен хрупким телом, выражен в языке,  

о котором я уже столько говорил, зависим от непредсказуемой истории, собирается  

с силами и начинает видеть, понимать, что-либо значить. Гуманизм сегодня больше  

не является чем-то декоративным или благопристойным"26. Гуманизм, который  

имеется к тому же и у Сартра, привел Мерло-Понти к другому выбору, нежели Сартра  

- к силе нашего согласия;  

можно задаться вопросом о его философском основании. Да здравствует очарование  

дуализма... Утверждая примат восприятия, не совершает ли Мерло-Понти уступок  

идеализму? Как можно не признать примат воспринимаемого, первичность Природы по  

сравнению с человеком и, прежде всего, внечеловеческую реальность времени,  

которое обеспечивает это предшествование и которое способствует образованию наук  

о природе? Наоборот, если существует в мире человеческая история, не нужно ли  

сделать больший акцент на том, посредством чего человек отделяется от природы и  

утверждается как мысль, способная схватить и сказать главное? В статье о  

Гуссерле Рикер различал два движения,  

107 О Морисе Мерло-Понти  

нуждающиеся в установлении: одно - регрессивность, управляющую впечатлениями в  

настоящем, другое - прогрессивность, анализирующую выход вовне логического,  

аксиологического и персонального закона в горизонте восприятия: "теория  

категориальной интуиции была очень хорошей..., не понятно, почему она была  

принесена в жертву феноменологии восприятия"27. И поэтому в одной из недавних  

статей Рикер спрашивал себя, был ли Мерло-Понти озабочен этими проблемами: "в  

последние годы он все более и более сомневался в том, что способ бытия в мире,  

который пробуждает немое восприятие, мог бы эффективно служить образцом  

тотальности наших отношений к сущностям и к Бытию"28. Какой была бы следующая  

книга Мерло-Понти?  

Говорят, что Мерло-Понти всегда вдохновляли хайдеггеровские мысли. Я об этом  

ничего не знаю. Но последний был прав в Fragwurdige; вопрошая восприятие, он  

описал тайну присутствия, он совершил "возвращение в родную страну" и открыл  

"наше местопребывание"29 - не как объект, а как основу. Все, что говорил  

Хайдеггер, если не преследовать цель повторять его на манер попугая, может  

пониматься с точки зрения означивающего восприятия в глубине раскрытия. С тех  

пор вместо того чтобы прославлять размышление, Мерло-Понти его практиковал. Если  

ему оставалось что-либо сделать - ему всегда было что обдумать... - то это не  

было желанием перевести схватывание основания во все более и более ускользающие  

термины онтологии, а это была мысль о соединении идеи Природы с идеей основания,  

как a priori всяческих a priori и о схватывании зарождения дуализма и метаморфоз  

человека и мира в самом корне монизма. Хотя мысль об основании затрагивает  

простор невообразимой глубины, он ее постигал, а мы у него учились. Однако я не  

считаю, что он отвергал феноменологию восприятия.  

В любом случае теперь перед нами - законченный труд философа, который он  

предлагает нам для размышлений. Мерло-Понти слишком глубоко касается сути  

поставленных проблем, как бы мы ни хотели это изменить или уклониться от них.  

Дело это не простое - испытывать истину монизма и мыслить согласие человека и  

мира, философию Сознания и философию Природы на равном расстоянии от  

коперниканского переворота и птолемеевското противостояния. И если это у него не  

удается, то такая попытка все равно не является ошибочной.  

108 М. Дюфрен  

Примечания:  

Перевод Ж. Горбылевой статьи M.Dufrenne. "Maurice Merleau-Ponty" выполнен по  

периодическому изданию: Les etudes philosophiques, Paris, 1962, ј 1, с.81-92.  

1. Phinomenologie de la perception, p.XVI.  

2. Что шокировало наиболее последовательных гуссерлианцев, так это то, что  

Мерло-Понти смог прочитать Гуссерля как "первое руководство, данное начинающей  

феноменологии в способе отрицания науки" (Phinomenologie de la perception, p.2).  

Но не будем забывать, что задача философии, отождествленной здесь с  

феноменологией, заключается в том, чтобы очертить границы основания: не говорить  

о том, каково оно, а обосновать то, что о нем возможно говорить. Но наука не  

берет на себя эти хлопоты, она описывает отношения, знания о которых можно  

почерпнуть из реальности; а логика вырабатывает когерентные модели, которые  

позволяют схватить эти отношения. Развитие этого языка, как говорит М.Гранжер,  

есть "продукт и инструмент работы, совершившейся в воспринимаемом мире". Здесь  

не идет речь о синтаксической структуре, которая закладывалась самостоятельно,  

создавая значение, то есть о Логосе, который рефлексия раскрывает как единство в  

себе. Неоправданно огрубляя его, рефлексия не придает Логосу непреходящего  

значения, которое придает ему звание абсолюта. Объект находится всегда в точке  

пересечения языка и действия, и наука является определением или объяснением  

мира, которая пускает в ход основание, но которая его нисколько не раскрывает:  

она сама не знает основания.  

3. Там же, с.III.  

4. Впрочем, Мерло-Понти распознал, что "под идеей суверенного выбора, как это  

видно в Бытии и Ничто, самим Сартром имелась в виду другая и, по правде сказать,  

антагонистическая идея свободы, которая является лишь свободой, включенной в  

состав мира, и деятельностью, наполненной присутствием события" (Signes, p.196).  

5. Phinomenologie de la perception, p. III.  

6. Там же, c.VIII.  

7. Примечание переводчика.  

8. Signes, p.93,  

9. Там же, с.65.  

10. Там же, с.67.  

11. Там же, с.81.  

12. Signes, p.290.  

13. Там же, с. 220.  

14. Phinomenologie..., с.316.  

15. Можно назвать еще и логический позитивизм: он предлагается как теория  

правильного употребления языка и может являться в языке той критикой, о которой  

Кассирер говорил, что она должна была занять сегодня место Критики разума. Ее  

действие не слишком отличается от критики Юма, в котором Гуссерль находил своего  

учителя. Достаточно того, что он увлекался всерьез: он считал, что семанти-  

109 О Морисе Мерло-Понти  

ческий анализ должен, в конце концов, приносить плоды; что язык накладывается на  

реальность, на реальность, которая отказывает притязаниям догматических форм  

языка (когда они не формализованы), но которая признает и оправдывает обыденный  

язык.  

16. Signes, с.225.  

17. Там же. с.228.  

18. Там же, с.228.  

19. Structure du comportement, p.218.  

20. Там же, с.241.  

21. Structure du comportement, p.205.  

22. Там же, с.214.  

23. Phenomenologie de la perception, p.III.  

24. Sens el Non-sens, p.130.  

25. Это то же самое, что утверждать тело как "соматический субстрат, который  

является центром перехода, точкой опоры диалектики" (Structure..., p.280).  

26. Signes, p.305.  

27. Esprit, декабрь 1953, с.837.  

28. Esprit, июнь 1961, с.1120.  

29. Introduction a la mitaphysique, p.76 et 77.  

Эммануэль Левинас  

ФИЛОСОФСКАЯ ИНТУИЦИЯ  

Интуиция, которую мы до сих пор рассматривали,- это акт, имеющий место в  

установке, которую Гуссерль назвал "естественной"1 или, обобщенно,