Тревога в меланхолии. Психоанализ. Концепция Кристевой.

Юлия Кристева исследовала тревогу в меланхолии. Этому вопросу посвящена ее книга «Черное солнце. Депрессия и меланхолия».

«Больной депрессией защищается не от смерти, а от тревоги, которую вызывает эротический объект. Такой человек не поддерживает Эрос, он выбирает свой союз с Вещью» [18, с. 29].

Есть ли у этого эрзаца прототипический образ? Логичнее предположить, что первичная идентификация осуществляется с нехваткой первичного объекта. Так, аффект тревоги, появляющийся в связи с присутствием объекта, в случае депрессии обнаруживается в связи с появлением некоей пустоты, с которой меланхолик идентифицируется, наполняя ее содержанием собственного аффекта тревоги.

В данном случае речь идет только об означаемом тревоги - аффекте.

В случае меланхолии вместо страха имеет место душевная боль, горевание. Если страх у невротика связан в языке с некоторым объектом (например, Ганс боится лошади), то боль меланхолика остается не означенной, что позволяет выделить этот феномен в отдельную структуру. 

Кристева пишет: «Язык, вместо того чтобы работать в качестве «системы компенсаций», напротив, гиперактивирует связку тревоги - наказания, включаясь таким образом в процесс замедления поведения и мышления, характерный для депрессии» [18, с. 16].

Аффект тревоги пробивает брешь в психической реальности скорбящего. Для депрессивного субъекта непонятно, что более существенно: скорбь или ненависть. Здесь снова мы встречаем жуткое, в котором обнаруживается двойничество. Представление, об объекте, обратившись к собственному образу, может перенаправить ненависть на самого скорбящего.

Аналогично Фрейд описывает и работу сновидения [31]. Он говорит, что в момент тревоги, появляющейся во сне, работа сновидения будто бы не удалась. В момент пробуждения непонятно, что реальнее: сновидение или действительность проснувшегося.

Сновидение, согласно психоаналитической теории - это представление. Тревога во сне от того и возникает, что представления еще не существует - тревога беспредметна, бес-представления. «Непричастная чужому смыслу» [18, с. 10] меланхолия работает так же: активность отнимается от представления об утраченном объекте и приписывается образу собственного тела. 

Печаль - аффект, который является Вещью, объектом любви и ненависти, противящийся означиванию.

Первичная идентификация меланхолика не способна обеспечить последующие символические идентификации. Вещь не становится объектом желания. Эротизированная Вещь прерывает метонимию желания. «Меланхолику, припоминающему этот предел, на котором вычленяется его Я, одновременно обрушивающееся в обесценивание, не удается мобилизовать свою анальность, дабы сделать из нее прибор для отделений и проведения границ» [18, с. 23].

Расщепление между «хорошим» и «плохим» объектом распространяется в меланхолии не только объект, но и на само Я. Я под воздействием тревоги стремится к самоуничтожению в дроблении самого себя. Но меланхолическое дробление следует отличать от шизоидного.

Скорбь создает заново единство Я, выражающееся в форме аффекта. На месте Я - скорбь, как видимость целостности, негативное поддержание целостности.

Отказ от последовательности, торможение в депрессии, является способом нейтрализовать означающее, не допустить символ в пределы Я.

Из этого следует, что скорбь меланхолика - защита от тревоги. Нехватка заполняется гореванием по тому, чего нет (по объекту). Тем самым обеспечивается присутствие, полнота - на место тревоги заступает печаль. Тревога не означена, не опредмечена. Не возникает метонимического удовольствия анальной фазы.

История меланхолика - однородное пространство Печали.