Найман Е.А. » Философская мысль франции XX века

образом..."54 Человек напоминает марионетку, он выполняет свои движения как во  

сне, слишком замедленно. Листья на деревьях теряют свою индивидуальную  

структуру; каждая точка на листе имеет то же самое значение, как и любая  

другая55. Приведем высказывание одного шизофреника: "В саду щебечет птичка. Я ее  

слышу и знаю, что она щебечет. Но мне кажется, что птичка и ее щебетание - две  

вещи, слабо связанные друг с другом. Существует пропасть между ними, как будто  

бы птичка и ее щебетание не имеют ничего общего друг с другом"56. У другого  

шизофреника отсутствует "понимание" часов, то есть переход стрелок из одной  

позиции в другую. Он не может связать это движение с ходом механизма, с  

"работой" часов57. Однако эти нарушения не воздействуют на восприятие как способ  

познания мира. Увеличенные части тела, уменьшенные до предела объекты не  

устанавливаются и не утверждаются в качестве таковых. Для больного стены комнаты  

удалены друг от друга отнюдь не тем же образом, каким края футбольного поля  

удалены друг от друга в восприятии психически здорового человека. Субъект  

отлично понимает, когда касается ног рукой, что его ноги и его собственное тело  

остаются в том же самом пространстве. Несмотря на то, что пространство -  

"пусто", все объекты восприятия находятся именно "здесь". Указанные нарушения не  

предоставляют информации, которая может быть извлечена из восприятия, а  

открывают под "восприятием" более глубинную жизнь сознания. Даже в той ситуации,  

когда существует ошибка восприятия, как в случае с движением, который мы  

рассматривали, перцептуальная ущербность проявляется только лишь как  

экстремальный случай более общего нарушения процесса взаимоотношения феноменов  

друг с другом. Существует птица, и существует щебет, но птица больше не щебечет.  

Существует движение часовых  

72 М. Мерло-Понти  

стрелок, и существует часовая пружина, но часы больше не "идут". Подобным  

образом определенные части тела становятся гипертрофированными, а смежные с ними  

объекты, наоборот, уменьшаются в размере, поскольку отсутствует  

системообразующая целостность картины. Таким образом, если мир распадается на  

части или изменяет свое местоположение, то это происходит потому, что чье-либо  

тело перестает быть познающим телом и перестает связывать все объекты в единстве  

собственного горизонта видения. Эта утрата телом своих основании в организме  

должна быть соотнесена с разрушением времени, которое, замыкаясь в себе, теряет  

свою направленность в будущее. Шизофреник сетует: "Когда-то я был человеком,  

обладающим живым телом и душой, а теперь я ощущаю себя каким-то непонятным  

существом... Теперь у меня остался только организм, а душа моя мертва... Я  

что-то слышу и вижу, но ничего больше не знаю, и сама жизнь теперь становится  

для меня проблемой... Я теперь пребываю в вечности... На деревьях качаются  

ветки, какие-то посторонние люди входят в комнату, но для меня время  

остановилось... С моей мыслью произошли какие-то изменения, утрачена ее  

стилистика... Что же есть будущее? Ведь оно не достижимо... Все размыто... Все  

монотонно: утро, день, вечер, прошлое, настоящее, будущее. Все неизменно  

повторяется снова и снова"58 Восприятие пространства не является каким-то  

обособленным классом среди "состояний сознания" или его актов. Его модальности  

всегда являются выражениями целостной жизни субъекта и выражениями энергии, за  

счет которой он направлен в будущее, опосредованный своим телом и своим миром  

59.  

Итак, мы приходим к заключительному этапу нашего исследования. Переживание  

пространственности непосредственно связано с нашим вживанием в мир. Для каждой  

модальности этого вживания всегда должна существовать изначальная  

пространственность. Например, когда мир ясных и артикулированных объектов  

упраздняется, наше перцептуальное бытие порывает со своим миром и развертывает  

пространственность в отсутствие вещей. Именно это и происходит ночью. Ночь не  

является объектом нашего представления. Я окутан ею, и она пронизывает все мои  

чувства, притупляя воспоминания и разрушая мою личностную идентичность. Я больше  

не прибегаю к помощи перцептуального вглядывания, посредством которого видны  

очертания объектов, движущихся на расстоянии. Ночь не имеет очертаний, она  

вступает со мной в контакт, а ее единство хранит в себе тайну. Ночные крики и  

даже  

73 Пространство  

освещенный человек вдалеке отчетливо не различимы, несмотря на то, что  

впоследствии они предстанут во всей своей целостности. В данном случае мы  

фиксируем чистую глубину, глубину - в отсутствие переднего и заднего фона, без  

поверхностей и без какого-либо расстояния, отделяющего их от меня60.  

Пространство в целом удерживается в рефлексии мышлением, объединяющим его части  

друг с другом. Тем не менее мышление в этом случае не возникает из ничего.  

Наоборот, его источник - в сердцевине ночного пространства, с которым я нахожусь  

в единстве. Усталость, которую чувствует ночью психопат, обусловлена тем фактом,  

что именно ночь заставляет нас понять свою случайность, беспочвенность. Ночь  

дает постоянный импульс, заставляющий нас стремиться к ощущению собственной  

укорененности и утрате себя в вещах при отсутствии какой-либо гарантии их  

обнаружения. Однако помимо ночных переживаний существует еще более сильное  

переживание нереальности своего состояния. Когда я ночью иду наощупь по комнате,  

во мне сохраняется общее впечатление от окружения, полученное в дневное время.  

Во всяком случае, ночь включена в общую структуру природы, и всегда остается  

нечто гарантированное и известное даже в этом беспросветном черном пространстве.  

С другой стороны, во сне я сохраняю мир как представление только для того, чтобы  

поддерживать дистанцию, отделяющую его от меня, и возвращаюсь к субъективным  

источникам своего существования. Фантазмы сновидений еще более явно открывают ту  

тотальную пространственность, в рамках которой запечатлевается явное  

пространство и наблюдаемые объекты. Обратимся, например, к теме взлета и  

падения, постоянно встречающейся как в снах, так и в мифологии и в поэзии.  

Хорошо известно, что появление этих тем в сновидениях может быть обусловлено  

соответствующим состоянием дыхания или сексуальными желаниями. Это - первый шаг  

к тому, чтобы придать жизненное, сексуальное значение верху и низу. Однако эти  

объяснения ничего не дают для понимания переживаний взлетов и падений в  

состоянии сна, поскольку при пробуждении эти переживания не обнаруживаются в  

видимом пространстве, а ассоциируются с желанием и дыханием. Мы должны понять,  

почему в данном случае спящий наполняет физиологические факты дыхания и желания  

наряду с общим и символическим значением, когда видит их во сне только в  

образной форме - например, в образе огромной, парящей птицы, взмахивающей  

крыльями, затем падающей и в результате превращающейся в кучку пепла. Необходимо  

понять, каким образом дыхательные и сексуальные события,  

74 М. Мерло-Понти  

происходящие в состоянии сна в объективном пространстве, извлекаются из него и  

помещаются в иную, отличную ситуацию. Но мы никогда не достигнем понимания, если  

не наделим тело символическим значением, присутствующим даже в состоянии  

бодрствования. Соотношение наших эмоции, желании и телесных установок не  

определяется только лишь совокупностью связей и тем более отношениями по  

аналогии. Если я утверждаю, что нахожусь в подавленном состоянии, когда  

испытываю чувство разочарования, то мое утверждение обусловлено не только тем,  

что телесные действия, сопровождающие данное переживание и указывающие на упадок  

сил, соответствуют принципам, управляющим нервными механизмами; точно так же это  

утверждение зависит не только от того, что я открыл между объектами моего  

желания и самим желанием отношения, подобные отношениям, существующим между  

расположенным надо мной объектом и жестом моей руки, направленным на него. Между  

совершающимся в физическом пространстве движением, направленным вверх, и  

движением желания, обеспечивающим объективную основу этому направлению,  

возникает символическое взаимодействие, поскольку и то и другое движение  

выражает одну и ту же сущностную структуру нашего бытия, то есть бытия,  

характеризующего отношение к окружающей среде, по поводу которого уже  

установлено, что сама его структура, как таковая задает значение направлениям  

"верх" и "низ" в физическом мире. Размышляя о высокой или низменной морали, мы  

не распространяем на область идеального отношение, полное значение которого  

может быть найдено только в физическом мире. Мы используем значения направлений,  

которые, образно говоря, пробегают различные регионы и получают частные значения  

(пространственные, слуховые, духовные, ментальные и т. д.)61, используя значения  

друг друга. Фантазмы сновидений и мифологии, наиболее полюбившиеся образы или  

подлинно поэтическое воображение не определяются в своих значениях отношением  

знака и обозначаемого, подобного отношению, существующему между телефонным  

номером и именем абонента; действительно, они содержат в себе такое значение,  

которое не является понятийным, но направляет наше существование. Когда я во сне  

испытываю состояния полета или падения, то целостное значение сновидения  

определяется ими в той мере, в которой эти состояния не отождествляются мной с  

их физическим проявлениям в момент бодрствования. Я непременно должен принять во  

внимание все экзистенциальные следствия этих состояний. Птица, парящая над  

землей, падающая и превра-  

75 Пространство  

щающаяся в кучку пепла, не совершает этих действий в физическом пространстве; в  

момент взлета и падения она захвачена экзистенциальным приливом, который она  

проницает. Она совпадает с пульсацией моего существования, она - его систола и  

диастола. Уровень этого прилива, в каждый момент времени, определяет  

пространство, населенное фантазмами, точно так же, как в состоянии бодрствования  

наше столкновение с миром обусловливает пространство, населенное реальной  

предметностью. Существует определение "верха", "низа" и вообще места, которое  

предшествует "восприятию". Жизненные и сексуальные порывы зачастую проявляются в  

своем собственном мире и пространстве. Примитивные народы, пребывая в  

мифологическом мире, не покидают этого экзистенциального пространства. Именно по  

этой причине сновидения имеют для них столь же большое значение, как и реальные  

восприятия. Мы можем говорить о существовании мифологического пространства, в  

котором направления и позиции определены местопребыванием в его аффективном  

бытийствовании. Для примитивного человека знание местонахождения родовой стоянки  

не связано с ее локализацией по отношению к определенному объекту, который бы  

служил для нее указателем, поскольку она сама выполняет ориентирующую функцию,  

являясь знаком всех знаков. Все наше познание устремлено к стоянке как  

естественному месту, находясь в котором, мы испытываем состояния определенного  

покоя или удовлетворения. Точно таким же образом я обладаю знанием о  

местонахождении своей руки, когда объединяю ее с двигательной силой,  

бездействующей в определенный момент времени, но которой я способен  

воспользоваться и заново открыть как свою собственную. Для прорицателя правое и  

левое являются воплощениями закона и запрета, точно так же как для меня правая  

рука и левая являются соответственно воплощениями моей ловкости и моей  

неуклюжести. И в сновидении, и в мифе с помощью направленного чувства,  

вызванного желанием, которое пугает наши сердца и от которого зависит наша  

жизнь, мы узнаем где должен быть найден феномен. Даже в состоянии бодрствования  

вещи зависят друг от друга. Проводя свои выходные в деревне, я счастлив забыть о  

работе и отрешиться от повседневных проблем; я обустраиваюсь, и деревня  

становится эпицентром моей жизни. Падение уровня воды в реке, сбор урожая  

кукурузы и орехов становятся моими собственными событиями. Однако когда друзья  

приезжают в деревню, чтобы увидеться со мной и сообщить парижские новости, или  

если радио и пресса говорят об угрозе войны, я чувствую, что мое  

76 М. Мерло-Понти  

положение напоминает положение изгнанника, исключенного из реальной жизни и  

отторгнутого от мировых событий. Наше тело и наше восприятие всегда призывают  

рассматривать как центр мира именно ту окружающую среду, которая образует их  

фон. Однако окружающая среда не является необходимой для нашей собственной  

жизни. Я могу быть "где-то еще" в тот момент, когда нахожусь здесь, могу быть  

вдалеке от того, что люблю, и чувствовать себя вне какого-либо столкновения с  

реальным миром. Состояние мадам Бовари, особые формы ностальгии могут служить  

примерами децентрированной жизни. С другой стороны, маньяк центрирован всегда,  

где бы он ни находился; "его ментальное пространство акцентуировано и высвечено,  

а мышление, чувствительное в отношении всех объектов представления, разбросано и  

зацикливается на их перестановке"62. Кроме того, физическое и геометрическое  

расстояние, устанавливаемое между мной и всеми вещами, определяется "жизненным"  

расстоянием, связывающим вещи друг с другом и привязывающим меня к вещам,  

которые, существуя для меня, поддаются моему учету. В каждый момент времени это  

расстояние измеряется всем "кругозором" моей жизни63. Иногда между мной и  

событиями происходит особая игра, гарантирующая сохранение моей свободы на  

протяжении того времени, пока я остаюсь вовлеченным в события. С другой стороны,  

жизненное расстояние - одновременно и минимально, и максимально. Большинство  

событий перестает рассматриваться мной в тот момент, когда я захвачен событиями,  

имеющими место в непосредственной близости. Словно ночь, они окутывают меня,  

похищая мою индивидуальность и свободу. Я в буквальном смысле задыхаюсь и  

чувствую, что мною завладели64. События мгновенно сгущаются. Больной чувствует  

леденящий порыв ветра, запах каштана и прохладу, вызванную дождем. Возможно, он  

скажет: "В это же время существует человек, который, гуляя под дождем и проходя  

мимо ларька, в котором жарятся каштаны, испытывает те же ощущения, что и я"65.  

Шизофреник, находящийся под наблюдением Минковского и деревенской сиделки,  

подозревает их в том, что они встречаются для того, чтобы обсуждать его  

поведение"6. Старая шизофреничка думает, что некто, напоминающий ей кого-то  

другого, знает ее67. Сужение жизненного пространства больного не оставляет ему  

какого-либо резерва и возможности выбора. Подобно пространству, причинность,  

предшествующая отношениям между объектами, основана на моем отношении к вещам.  

Сокращение причинно-следственного ряда в состоянии бреда60 выражает способы  

сущест-  

77 Пространство  

вования в той же степени, как и длинные последовательности причинно-следственных  

связей, устанавливаемые методическим мышлением69. "Переживание пространства  

тесно переплетается со всеми другими модусами существования и со всеми иными  

психическими данными"70. Чистое пространство - это пространство, не имеющее  

частей, в котором все объекты равнозначны и имеют равные права на существование,  

не только охватывается, но также и пропитывается другой пространственностью,  

подменяющей ее в ситуациях, связанными с болезненными отклонениями. Больной  

шизофренией, пораженный горным ландшафтом, через короткий промежуток времени  

начинает чувствовать исходящую от него угрозу. Несмотря на то, что особый  

интерес ко всему окружающему вырастает у него изнутри, он испытывает ощущение  

того, что проблема, на которую он не может отыскать ответа, была привнесена со  

стороны. Возникает такое впечатление, что будто бы какая-то чуждая сила похищает  

у него этот ландшафт, как если бы черное, безграничное небо заполнило голубизну  

вечернего неба. Это новое небо - пусто, "неуловимо, невидимо и наводит страх".  

Оно проникает в осенний ландшафт, а иногда сам ландшафт движется в его сторону.  

По свидетельству больного, "переживание проблемы не прекращается с течением  

времени, оно либо затухает, намереваясь исчезнуть, либо нарастает с новой  

силой"71. Именно это второе пространство, рассекающее видимое пространство,  

непрерывно обусловливает наш собственный способ проектирования мира, а сомнения