Найман Е.А. » Философская мысль франции XX века

восприятия заключается в том, что оно должно соотноситься с некоторой  

предшествующей ориентацией. Оно должно затем застать нас за работой В мире.  

Однако так как мы сами находимся в основании всего, этот мир не может быть  

определенным миром, определенным Зрительным полем. Первый пространственный  

уровень нигде не может обрести точку опоры, так как для того, чтобы обособиться  

в пространстве, она должна найти уровень, предшествующий первому. Мое первое  

восприятие и мой первый контакт с миром, поскольку он не ориентирован "в себе",  

должны проявиться для меня как действие, соответствующее Предшествующему  

соглашению, достигнутому между Х и миром в общем, а моя история должна быть  

продолжением предыстории и использовать ранее достигнутые результаты. Мой личный  

опыт должен быть продолжением предличностной традиции. Следовательно, до меня  

существует другой субъект, для которого мир существует прежде моего мира и  

который отмечает в нем мое место. Этот пленник или естественный дух есть мое  

тело, но оно не есть тело данного момента, являющееся инструментом моего личного  

выбора и приданное тому или иному миру, а есть тело как система анонимных  

"функций", которая сводит каждый частный фокус в общую  

40 М. Мерло-Понти  

проекцию. Подобное предпочтение бытия, которое нельзя назвать слепой  

привязанностью к миру, имеет место в самом начале моей жизни. Оно присоединяет  

каждое последующее восприятие пространства к его значению, возобновляясь в любой  

момент. Присутствуя в самом сердце субъекта, пространство и восприятие  

свидетельствуют о факте его рождения, о непреходящем значении его телесного  

бытия, о его связи с миром более древним, чем мысль. Вот почему они насыщают  

сознание, но остаются недоступными рефлексии. Нестабильность уровней зависит не  

только от интеллектуального опыта беспорядка, но и от опыта несерьезного и  

пресыщенного отношения к жизни18 как реакции на осознание конечности  

существования, наполняющей нас ужасом. Фиксация уровня свидетельствует об утрате  

ощущения конечности, так как пространство имеет основу в нашей фактичности. Оно  

ни объект, ни акт унификации, связанный с субъектом. Пространство нельзя  

наблюдать, так как оно предполагается в каждом наблюдении, его нельзя  

рассматривать как продукт конституирующего действия, поскольку оно уже укоренено  

в своей заранее конституированной сущности, ибо только таким образом оно может,  

используя свою магическую силу, продемонстрировать собственную, именно  

пространственную, особенность на фоне окружающего мира без какого-либо явного  

указания на себя.  

Традиционные концепции восприятия исходят из того, что глубина не видима.  

Беркли, например, показывает, что она не может быть дана в отсутствие  

какого-либо средства ее фиксации, поскольку наш глаз, очевидно, получает только  

плоскую проекцию зрительного поля. Если все-таки на критику гипотезы постоянства  

возразить, что мы не можем судить об изображении на сетчатке нашего глаза,  

Беркли, вероятно, ответил бы, что глубину нельзя увидеть, поскольку она не  

простирается перед нашими глазами, а дается только в форме перспективы,  

независимо от истинности образа на сетчатке. В случае же аналитической рефлексии  

глубину нужно рассматривать как невидимую по теоретическим причинам; и даже в  

том случае, когда глубину можно зарегистрировать нашими глазами, чувственное  

восприятие должно сохранять только множественность саму по себе, выстроенную  

таким образом, чтобы расстояние до объекта, подобно всем другим пространственным  

отношениям, существовало только для субъекта, мысленно синтезирующего и  

схватывающего ее. Несмотря на то, что эти две доктрины диаметрально  

противоположны, тем не менее и та и другая ссылаются на наш действительный опыт.  

В обоих случаях  

41 Пространство  

глубина явно отождествляется с шириной, данной в перспективе, что делает ее  

невидимой. Аргумент Беркли, грубо говоря, именно так и выглядит. То, что я  

называю глубиной, в действительности есть сопоставление точек, за счет чего она  

сравнима с шириной. Я поставлен в такую позицию, что мне просто трудно это  

увидеть. Я был бы в состоянии наблюдать сопоставимость глубины и ширины в том  

случае, если бы имел возможность занять такую позицию в зрительном поле, при  

которой одним взглядом мог бы зафиксировать совокупность простирающихся передо  

мной объектов, тогда как в действительности они скрываются от меня друг за  

другом или указывают дистанцию от моего тела до первого объекта, стягивая  

расстояние в одну точку. Сопоставление точек, данных одновременно и в одном  

направлении, обусловленном моим взглядом, есть то, что не дает мне возможность  

видеть глубину и заставляет наблюдателя рассматривать ее как ширину. Таким  

образом, в том случае, когда говорят, что глубина не видима, ее уже  

идентифицируют- с шириной. С такого рода аргументом трудно согласиться. Сходным  

образом интеллектуализм, при анализе переживания глубины, рассматривает  

мыслящего субъекта, который синтезирует это переживание за счет рефлексии,  

основанной на уже существующей глубине, на сопоставлении точек, данных  

одновременно, которые не являются глубиной, присутствующей для меня, но  

глубиной, присутствующей со стороны внешнего наблюдателя, рассматривающего ее  

как ширину19. Изначально уподобляя одно другому, две различных философских  

позиции принимают как должное результат конститутивного процесса, стадии  

которого мы, фактически, обязаны проследить заново. Чтобы принять глубину за  

ширину, рассмотренную как бы в профиль, и оказаться в однородном пространстве,  

субъект обязан оставить свое место в мире и отказаться от собственной точки  

зрения на него, осознавая себя своего рода вездесущим. Для Бога, действительно  

вездесущего, ширина непосредственно совпадает с глубиной. Интеллектуализм и  

эмпиризм не дают никакого объяснения человеческому переживанию мира; они  

показывают нам, как о нем может размышлять Бог. Действительно, их мир,  

существующий сам по себе, предполагает, что мы заменяем одно измерение другим,  

рассматривая этот мир безотносительно какой-либо установленной точки зрения.  

Каждый человек неосознанно отождествляет глубину и ширину. Это отождествление -  

составная Часть самоочевидности интерсубъективного мира, за счет Которой  

философы так же, как и все остальные, упускают из виду вопрос о генезисе  

глубины. Однако изначально мы  

42М. Мерло-Понти  

не осознаем объективность мира и пространства. Мы пытаемся описать феномен мира,  

а значит то, как он впервые возникает для нас в том поле, к которому отсылает  

каждое восприятие и где мы пребываем в одиночестве, поскольку другие появляются  

на более поздней стадии, на которой знание и, в частности, науки еще  

окончательно не оформились и не обрели индивидуальных границ. Поэтому необходимо  

описать это возникновение, ибо именно с его помощью нам предназначено войти в  

мир. Именно глубина более непосредственно, чем все другие пространственные  

измерения, заставляет нас отвергнуть предварительное понятие мира и заново  

открыть тот изначальный опыт, который является источником его возникновения.  

Глубина - наиболее "экзистенциальное" из всех пространственных измерений,  

поскольку (и здесь аргумент Беркли вполне оправдан) она свойственна перспективе,  

но не вещам, а объект не является ее источником. Именно поэтому сознание  

неспособно извлекать глубину из перспективы, а тем более вносить ее туда.  

Глубина, открывающая мне вещи, указывает на нерасторжимую связь между ними и  

моей самостью, тогда как ширина способна передавать связь между самими вещами, в  

которую воспринимающий субъект не вовлечен. Заново открывая условия видения еще  

не объективированной глубины, мы имеем возможность вновь вернуться к  

рассмотрению традиционных альтернатив и получить выводы о взаимосвязи субъекта и  

объекта.  

Вот - мой стол, невдалеке, около стены, - пианино, рядом стоит автомобиль,  

готовый сорваться с места и умчаться прочь. Что означают выделенные слова? Для  

того чтобы активизировать наш перцептуальный опыт, возьмем в качестве отправной  

точки этот поверхностный мысленный отчет, схватывающий мир и объект. Эти слова  

означают, что между мной и столом существует интервал, между мной и машиной -  

увеличивающееся расстояние, невидимое с того места, где я нахожусь, но которое  

становится для меня явным за счет изменения размеров объекта. Этот размер,  

данный мне с очевидностью, предписывает столу, пианино и стене их место в  

пространстве в соответствии с их действительным размером. Я объясняю уменьшение  

размеров машины, во время ее постепенного движения к горизонту, с точки зрения  

изменения ширины, являющейся, в конечном счете, целостным значением глубины.  

Однако у меня есть иные способы обозначения увеличивающегося расстояния. Когда  

объект приближается, зрачки моих глаз, если они сфокусированы на нем, сходятся.  

Расстояние до объекта - это высота треугольника, основание которого и  

43 Пространство  

углы при основании заданы расстоянием между зрачками и их наклоном20. Когда я  

говорю, что вижу нечто на расстоянии, то имею в виду, что высота треугольника  

определяется соотношением этих заданных размеров. Переживание глубины, в  

соответствии с традиционными представлениями, состоит в интерпретации некоторых  

фактов - например, конвергенции глаз и явленного размера образа за счет их  

рассмотрения и объяснения в контексте объективных отношений. Однако моя  

способность возвращаться от явленного размера образа к его значению обусловлена  

знанием того, что существует мир неискаженных объектов, что мое тело расположено  

перед ним подобно зеркалу, а образ, сформированный на телесном экране, так же  

как и образ в зеркале, строго пропорционален расстоянию, отделяющему его от  

объекта. Осознание конвергенции глаз, как указателя расстояния, обусловлено моей  

способностью рассматривать направление взгляда извне, подобно тому, как я могу  

рассматривать две палочки слепого пропорционально сходящимися по мере  

приближения объекта21. Другими словами, это осознание возможно при условии  

объединения моих глаз, тела и внешнего мира в одном и том же объективном  

пространстве. "Знаки", которые, ex hypothesis, должны ввести нас в переживание  

пространства, могут донести его идею только в том случае, если они уже вовлечены  

в него, а оно уже известно. Поскольку восприятие есть вступление в мир и, как  

уже утверждалось на интуитивном уровне, "для него не существует ничего такого  

внешнего, чем является мысль"22, мы не способны заложить в него какие-либо  

объективные отношения, которые не были бы уже конституированы на его уровне.  

Именно поэтому картезианцы говорили об "естественной геометрии". Значение  

явленного размера и конвергенцию, то есть расстояния, нельзя тема-тизировать и  

рассматривать как предварительные условия. Сами они не могут быть даны как  

элементы системы объективных взаимоотношений. "Естественная геометрия" или  

"естественное суждение" суть мифы в платоновском смысле и возникают в  

представлении за счет значений знаков. Однако ни знаки, ни значения, тем не  

менее, не установлены и эксплицитно не содержатся в мысли; мы должны вывести их,  

возвращаясь к перцептуальному опыту. Мы должны описать явленные размеры и  

конвергенцию с точки зрения нашей способности схватить их изнутри, а не так, как  

их рассматривает научное знание. Гештальтпсихологи23 установили, что само  

восприятие не осознает их эксплицитно. Имеется в виду, что я четко не осознаю  

Конвергенцию собственных глаз или явленные размеры,  

44 М. Мерло-Понти  

когда воспринимаю на расстоянии; они не воспринимаются мной как факты, но тем не  

менее входят в восприятие расстояния, что полностью подтверждается с помощью  

стереоскопа и иллюзии перспективы. Отсюда психологи делают вывод, что  

конвергенция и явленные размеры - это не знаки, а условия или причины глубины.  

Мы замечаем, что явление глубины формируется в том случае, если определенный  

размер образа на сетчатке или определенная степень конвергенции возникают в теле  

объективно. Этот закон сравним с законами физики и должен быть немедленно  

зафиксирован. Однако здесь психолог уклоняется от своей задачи. Осознавая, что  

явленный размер и конвергенция не присутствуют в самом восприятии как  

объективные факты, он начинает требовать, чтобы мы возвратились к чистому  

описанию феноменов, априорных объективному миру и дающих нам впечатление "живой"  

глубины вне зависимости от какого-либо вида геометрии. Следующим шагом психолог  

прерывает описание, чтобы вновь вернуться в мир, извлекая организацию глубины из  

цепи наблюдаемых фактов. Можно ли ограничить описание и, признав феноменальный  

порядок изначальным, отнести появление феноменальной глубины только лишь  

некоторой алхимии высшей нервной деятельности, результаты которой регистрируются  

опытом? Мы должны либо принять бихевиористский отказ от всех значений слова  

"опыт" и пытаться обосновать восприятие, понимая его как продукт мира и науки,  

либо заключить о том, что опыт также предлагает нам излишек бытия и, в этом  

случае, он не может рассматриваться как его побочный продукт. Либо опыт - ничто,  

либо он должен быть всеобщим.  

Давайте попытаемся рассмотреть, что же представляет из себя организация глубины  

с точки зрения психологии высшей нервной деятельности. Для любого данного  

явленного размера и конвергенции в определенной части коры головного мозга  

должен появляться функциональный строй, гомологичный организации глубины. Однако  

в любом случае эта глубина будет лишь фактически данной глубиной, и нам еще  

только предстоит ее осознать. Пережить структуру - не значит владеть ею  

пассивно; нужно испытать ее, освоить, утвердить эту структуру в себе, открывая  

ее имманентное значение. Таким образом, переживание никогда не влечет за собой  

отношения к определенным фактическим условиям, содержащимся в его причине24, и  

не может зависеть от этих факторов, в той мере, в которой они фигурируют в нем,  

даже если осознание расстояния зависит от определенного значения конвергенции и  

определенного размера образа на  

45 Пространство  

сетчатке. Поскольку мы не обладаем его переживанием в эксплицитной форме,  

необходимо сделать вывод о том, что это переживание для нас не является  

тетическим. Конвергенция и явленные размеры не представляют собой ни знаки, ни  

причины глубины. Они присутствуют в переживании глубины в качестве мотива,  

участвующего в решении, даже если он не артикулирован и явно не установлен. Что  

же мы подразумеваем под мотивом и что имеем в виду, говоря, например, о мотиве  

путешествия? Мы имеем в виду, что исток путешествия содержится в определенных  

фактах не в том смысле, что эти факты сами по себе имеют физическую. способность  

его вызвать, а в том смысле, что они обеспечивают причину, чтобы его  

предпринять. Мотив - это основание, которое действует только посредством своего  

значения; и можно добавить, что мотив - это решение, увеличивающее ценность  

значения и придающее ему силу и эффективность. Мотив и решение - два элемента  

ситуации; первый - это ситуация как факт, второй - ситуация принятия. Так,  

например, смерть становится мотивом моего путешествия, поскольку эта ситуация  

требует моего присутствия, для того чтобы утешить несчастную семью или "отдать  

последний долг" усопшему. Собираясь предпринять это путешествие, я оцениваю  

наиболее значимый мотив и принимаю ситуацию. Таким образом, осуществляется  

корреляция между мотивирующим и мотивированным. Подобная связь существует между  

опытом конвергенции или явленным размером и переживанием глубины. Они не  

представляют собой чудодейственную "причину" образования организованного  

феномена глубины, наоборот, они наглядно мотивируют глубину, поскольку содержат  

ее в своем значении и уже являются определенным способом видения расстояния. Мы  

уже отмечали, что конвергенция глаз не является причиной глубины, а сама  

предполагает ориентацию направления объекта, размещенного на определенном  

расстоянии. Теперь сконцентрируем наше внимание на понятии явленного размера.  

Когда мы долго смотрим на освещенный объект, оставляющий после себя остаточное