Связь уровня эмпатии чувство субъективного одиночества в юношеском возрасте

В статье представлен анализ причин возникновения чувства субъективного  одиночества в юношеском возрасте как следствия взаимодействия специфических факторов социальной ситуации развития юношеского возраста и психологических факторов ранних внутрисемейных отношений. Проведен анализ понимания эмпатии как составляющей эмоционального интеллекта и показателя личностной зрелости  - в сравнительном анализе с алекситимией как явлением нарушения развития личности. Осуществлен  эмпирический анализ показателей эмпатии и субъективного одиночества  у лиц младшего и старшего юношеского возраста и связи этих показателей.

Ключевые слова: чувство субъективного одиночества, эмпатия, зрелость личности, алекситимия, раннедетские отношения, тревожность, депрессия, интроверсия, интроперсональный конфликт, внутренняя пустота личности, материнская депрессия,  стили родительского воспитания – гиперопека, гиперконтроль, гиперпротекция. 

Актуальность изучения проблематики юношеского возраста обусловлена следующим.

При всем многообразии классификаций периодизации возрастного развития, одной из общепринятых считают классификацию Д.Б. Бромлей, выделяющей раннюю юность (13-15 лет) и позднюю юность (16-21 год) по признаку перехода от зависимости к независимости [25].

В ответ на идею З. Фрейда о двух аспектах содержания бессознательного – влечения к жизни (либидо) и влечения к смерти, С.Н. Шпильрейн, уроженка г. Ростова-на-Дону и первая пациентка К.Г. Юнга, в 1912 г. публикует статью «Деструкция как причина становления» [33], в которой развивает идею гелегевского отрицания отрицаний: рождение нового – «огня любви» или ребенка, имплицитно содержит угрозу разрушения женщины-матери. В том же 1912 г. К.Г. Юнг издает книгу «Либидо, его метаморфозы и символы» [35], в четвертой главе которой и вырисовывается основная идея книги: «шаг на пути к новой жизни есть смерть к жизни предыдущей». Иначе говоря, молодой человек в юности должен максимально ориентировать себя на самостоятельность, чтобы не вернуться в невротические переживания детства. Примерно этой же идеи придерживается и Н. Мак-Вильямс, обобщившая огромный психоаналитический опыт в своей эталонной для психоаналитиков книге «Психоаналитическая диагностика…» [23] и считающей юность «водоразделом», фактически манифестирующим всю специфику личностного развития человека, происходящего до ее наступления.

Если человек успешно справляется  со всеми трудностями этого периода, он относительно плодотворно развивается дальше.

Множественные же фрустрации, которым развивающаяся личность  не смогла найти решений в период юношества, могут ее после всех «стрессов» юности регрессивно отбросить, быстро или постепенно, что связано  и с силой, и со значимостью возникающих фрустраций, на более ранние ступени развития, и, как правило, очень раннего, «доэдипова», что актуализирует агармоничное акцентирование личности на несвоевременно и непропорционально используемых защитных механизмах, нередко незрелых, а это, в свою очередь, все больше низвергает человека в невротические конфликты или  в пограничное психопатическое состояние, когда происходит эмоциональный «захлест» сознания, возникает парциальная некритичность мышления, нестабильность уровня притязаний, неустойчивость самооценки  и т.д. [11].

Э. Эриксон [34] придает социальной активности  в юношеском возрасте особую значимость, когда человек должен отделить «Я от не-Я», систематизировать сложный спектр ролевых взаимоотношений с другими людьми, создать систему наиболее лично для себя значимых социальных ролей, осуществить личностное и жизненное самоопределение, выделить у себя и попытаться реализовать лидерские качества.

Противовесом этому являются спутанность ролей, концентрация на самопознании со стремлением разобраться в себе в противовес построению отношений с социальным окружением и миром, жесткая полоролевая фиксация, смещение и смешение временных перспектив с «захлёстом» бессознательного, смешанным проникновением переживаний прошлого в настоящее, заменой жизненных планов будущего на мечты,   и пр.

То есть фактически речь идет о закреплении либо экстравертных, либо - инровертных позиций личности.

Проблема одиночества в юношеском возрасте имеет достаточно хорошую разработанность в «классической» отечественной психологии (И.С. Кон, И.В. Дубровина и др.), а также у современных авторов (Е.В. Неумоева-Колчеданцева, Д. Серкешбаева и др.), где, однако, в основном обобщаются социально-психологические детерминанты, способствующие возникновению и развитию одиночества в старшем подростковом и юношеском возрастах: несоответствие статусности в группе своим ожиданиям или самой группы, в которой находится человек, его представлениям о референтной группе; неразделённость внутреннего мира (отсутствие  ожидаемой теплоты для эмоциональной разделённости в дружеских отношениях, иная содержательная и ценностная наполненность внутреннего мира у субъекта и членов микрогруппы, в том числе - семьи); превалирование обособления над идентификацией у лиц близкого социального окружения; неудачность попыток сексуального самоутверждения или его осуществление в формах, неприемлемых для субъекта; отсутствие у субъекта опыта и достаточных средств для самовыражения и самоутверждения в наличествующем социальном окружении; оценка этого окружения как неустойчивого и ненадежного, что часто сочетается с собственными максималистическими требованиями субъекта; страх потери себя в лицах социального окружения; страх неуспеха и неудачи; собственная необученность субъекта к установлению социальных контактов и ряд других факторов.

Таким образом, переживание субъективного одиночества в старшем подростковом и юношеском возрасте, с одной стороны, является нормой возрастного психологического развития, прежде всего истекающей из социальной ситуации возрастного развития этого периода и стоящих на этой фазе онтогенеза задач развития, с другой стороны, глубокое и стойкое переживание своего субъективного одиночества (именно субъективного; человек может иметь насыщенное социальное окружение, и, при этом, чувствовать себя одиноким), является генерализованным показателем развития личности на момент наиболее ответственных ее самостоятельных жизненных выборов. То есть в данном случае это одиночество уже более не транзиторно, а указывает на глубокую интровертированость личности, и, если интро- и экстраверсию автор идеи их происхождения К.Г. Юнг считал почти врожденным состоянием [29] (в основном потому, что сам был глубоко интровертирован), то современное психоаналитическое понимание  интроверсии рассматривает ее как устойчивую форму проявления анаклитической (ответной) депрессии.

Последняя образуется следующим образом.

Ребёнок рождается полностью зависимым от матери существом и до полугода фактически вообще себя от нее не отделяет. Любящей матери необходимо удовлетворять все его потребности, и не «строго по часам», а тогда и в той мере, насколько это необходимо именно ребёнку. При этом не только ребенок себя не отделяет от матери, но мать себя должна чувствовать и всячески показывать ребенку как «неразделимую» с ребенком, т.е. любить его настолько, что бы ощущать физическую, эмоционально-психологическую, «энергетическую» целостность с ним. Ребенок чувствует такую всепреданнейшую любовь матери и у него возникает первичное ощущение базисного доверия к миру. Если он не испытывает такой всеобъемлющей любви, у него развивается тревога и ответная депрессия на недостаточную любовь со стороны матери.

При оптимальном уровне любви свое либидо (термин, до сих пор не имеющий полного концептуального определения в психоанализе; в наиболее упрощенной трактовке это – «стремление жить») он катектирует (вкладывает) в мать, а если ее любви не хватает, либидо остается фиксированным на самом ребенке, что и формирует интроверсию.

Анаклитическая депрессия также образуется у ребенка при наличии  тревожной и депрессивной матери: он ею как бы «заражается»; у интровертированных матерей дети, особенно первенцы,  чаще всего интроверты.

Анаклитическая депрессия – это своеобразная «дыра», образующаяся в личности, сопровождающая человека всю его жизнь. Эта «дыра» подпитывается тремя  основными детскими страхами: страхом потери объекта любви (привязанности; в самом начале это мать), любви объекта привязанности и страхом быть наказанным объектом любви (в результате чего формируется очень жесткое Супер-Эго). Чаще всего следствием этой «дыры» является переживание чувств стыда и вины на фоне высокой тревожности [17,22,30].

Во взрослом возрасте, особенно по мере накопления опыта фрустраций и неудач, фактически не структурируемая ранее депрессия, и, неосознаваемая и часто не замечаемая, находит свои проявления в различных вариантах зависимого поведения (химической, зависимости от отношений, игровой, уходе в работу, шопинге и т.д.) [9,24,27],  и все боле и более блокирует адаптивное поведение человека.

Аналогичные вещи мы наблюдаем  и у интровертов, т.е. депрессивность – это их обычное проявление. Здесь ожидаемо возражение: не мало интровертов – это люди творчества с богатым внутренним миром. Однако нельзя забывать, что в таких примерах большинство родителей таких интровертов – это тоже люди творчества, привившие в процессе воспитания своим детям вкус к обогащению внутреннего мира, но эти же родители, часто сами интроверты, занимались саморазвитием, совершенствовались в профессиональном росте и т.д., т.е. – посвящали основное время себе и,  в конце концов, были мало ориентированы на своих детей.

Итак, интроверсия, это тоже проявление депрессии, и, чаще всего - перманентное.

А депрессия – это самая верная прививка от того, чтобы чувствовать себя счастливым.

Таким образом, в юношеском одиночестве  не просто в своих бессознательных проявлениях актуализируется ранняя анаклитическая депрессия, но и все элементарные паттерны обученной беспомощности, являющейся следствием также  раннего, но уже более самостоятельного опыта личностного развития.

При этом еще не до конца изжитый эгоцентризм сверстников своей эгоистичной безжалостностью  и неумением посмотреть на ситуацию со стороны еще более ввергает молодого человека в состояние его одиночества,  а дистанция с родителями, не умеющими и не желающим построить откровенные отношения с ним, это одиночество не разбавляют. Добавим сюда созревшую половую функцию молодого человека и извечный запрет для обсуждения темы сексуальности со взрослыми.  

Так и до суицида недалеко, т.к. депрессия – это всегда гнев, обращенный на самого себя. Это - всегда самонаказание при отсутствии умений канализировать агрессию приемлемым образом.

В общем смысле эмпатия определяется «как способность проникать в психику другого с помощью вчувствования субъекта в себя или в объект (Дж. Морено), понимать его эмоциональное состояние и аффективные ориентации в форме сопереживания и на этой основе предвидеть реакции другого (Т.П. Гаврилова, Ю.А. Менджерицкая, Т. Шибутани и др.). Эмпатия является одним из регуляторов взаимоотношений между людьми, проявляется в стремлении оказывать помощь и поддержку другим людям; ведёт к развитию гуманистических ценностей личности; сопровождает личностный рост и становится одним из ведущих её признаков (А. Адлер, Д. Келли, А. Маслоу, К. Роджерс, Э. Фромм и др.)»  [10.С.50]. По сути, другие определения эмпатии близки этому.

По своей сути предиктором эмпатии выступает идентификации с другим человеком; в противной же случае для механизма «понимания» другого используется проекция: не «вчувствованное переживание себя в схожей ситуации», а рационализированный перенос на другого собственных ожиданий, установок, способов действия и пр. (пример: «а я на твоем месте поступил бы таким образом…»). При этом проекция де-факто выстраивает  барьер для взаимопонимания, в  то время как идентификация объединяет.

Эмпатия традиционно изучается в структуре эмоционального интеллекта и рассматривается в первом блоке трехчленной структуры  его конструкта как совокупности способностей а) к идентификации и б) к выражению эмоций.

Т.е. этот блок имеет два компонента, один из которых направлен на свои, другой на чужие эмоции. Эмпатия вместе с субкомпонентом невербального восприятия эмоций входит в компонент, ориентированный на чужие эмоции.

Два других компонента эмоционального интеллекта, это – способность к регуляции эмоций и способность к использованию эмоциональной информации в мышлении и деятельности [13].

Серьезным нарушением первой функции, составляющей эмоциональный интеллект – способности к идентификации эмоций, ведущей к нарушению всех 3-х его основных функций (по концепции ДЖ. Майера и П. Сэловея) – способности к регуляции эмоций, способности использовать эмоции для мотивации мышления и способности использовать эмоции в межличностных отношениях [8], выступает алекситимия (термин введен П. Сифнеосом в 1969 г. [7]), в общих чертах описываемая как затруднения или невозможность человека вербализовать собственные переживания.

Алекситимики оказываются неспособны расширенно и глубоко описывать и выражать (в том числе и символически – знаково и в жестах) свой чувственно-эмоциональный опыт; используют крайне бедную эмотивную лексику лишь в форме названия чувств [32];  нередко для обозначения своих переживаний ограничиваются обсценной лексикой, обладающей многозначной символизацией [31]; вместо описания чувств используют мыслеобразы и мыслительные операции [18];  даже используя в речи яркие образы («печаль», «тоска», «любовь»), не могут их детально описать [15]; нередко также оказываются неспособны четко дифференцировать собственные телесные ощущения [32].

Внутреннее состояние  алекситимической личности описывается как имеющие место переживания  скуки и пустоты, усталости, напряжения или возбуждения, с бесконечно наличествующими ощущениями внутренних неприятных ощущений, не соотносимых с определенными заболеваниями [12].

Свой жизненный путь алекситимические личности проходят «механистично», «от работы до дома» [12];  их близкие межличностные отношения характеризуются пустотой, ориентированностью на манипулятивное использование  объекта близких отношений; такие люди не способны к зрелой идентификации и последняя носит у них носит признаки тотального растворения в объекте  привязанности [16].

Имеется ряд данных о связи алекситимии с зависимым поведением [1,2,6], импульсивностью [21], интроверсией [5], низкой чувствительностью к вознаграждению и робостью [3],  склонностью к нездоровому образу жизни, тенденцией замечать у себя психопатологические проявления,  низкой комплаентностью (приверженностью лечению) [4] (т.е. – проявляют инфантильное стремление избегать медицинских манипуляций и лечения в целом).  

Для лиц с высоким уровнем алекситимии характерно использование примитивных самозащитных личностных стратегий, характерных для преневротического уровня развития [16]  (онтогенетически – доэдипаольной стадии [23]).

Алекситимики не могут переживать эмоций высокой интенсивности, не могут заботиться о себе (вплоть на запрету о такой заботе), не способны к самоуспокоению («обычные» люди используют в ситуациях неглубокого  стресса для отвлечения успокаивающую музыку, прогулки, общение, реже - реакции отреагирования; алекситимики же сразу прибегают к острым ощущениям или химическим акцепторам, гасящим прежний очаг возбуждения) [8].  

При этом алекситимия  по МКБ-10 не считается психическим нарушением, но относится к личностным особенностям [21].

Таким образом, описание проявлений алекситимической личности сильно совпадает с описанием личности депрессивной, чья депрессия коренится в глубоком детстве, т.е. фактически образует незарастающую «дыру» в личности. И переживание чувства одиночества, и переживание депрессии такими людьми чаще всего отрицается по той простой причине, что они не знают для себя иного способа существования. Эти люди испытывают постоянную тревогу, чувство своей брошенности, ненужности, бессмысленности своего существования,  но главное их переживание – это постоянно присутствующее или эпизодически возникающее чувство внутренней пустоты, являющееся следствием отсутствия контакта со своими желаниями.

Общей причиной и анаклитической депрессии, и алекситимии (как и ангедонии – отсутствия способности получать радость от жизни) является нарушение родительско-детских отношений. Но причиной анаклитической депрессии является нехватка проявления искренней любви со стороны матери в период ранних отношениях матери и ребенка, а алекситимии, чаще всего – формирование жесткого Супер-Эго как интериозированного  ребенком желания родителей всесторонне его контролировать (т.е. делать из него «механическую куклу», послушную и педагогически удобную); когда ребенка заставляют  подавлять свои переживания или их игнорировать;  когда родители, часто будучи неспособными к необходимой рефлексии сами, не позволяют ребенку разобраться в его переживаниях, четко их дифференцировать, понять их причину, и объяснить в форме, сообразной возрасту ребенка.

Специфика педагогической ситуации в подобных семьях характеризируется  гиперопекой (при тревожной матери) или гиперконтролем (при строгих, апедогогичных родителях). Гиперпротекция же чаще ведет к нарциссическим нарушением личности ребенка в привычном для многих понимании нарциссизма как самолюбования  - при неподкрепленности уверенности своей значимости уверенностью в собственных достиженческих возможностях. Эхотический же вариант нарциссизма связан с садистическими родителями и глубокими вариантами анаклитической депрессии, получившими глубокое же фрустрирующее развитие в более поздний период. По сути этот вариант нарциссизма (частное проявление – мазохизм) имеет почти психотическую природу.

Сложно себе представить вероятность проявления эмпатии у человека с подобными формами личностной организацией.

Целью предпринятого нами эмпирического исследования было проведение «срезового» анализа по выявлению численной представленности в среде юношей и девушек 13-20 лет лиц с различным уровнем субъективного одиночества и эмпатии, а также установление  связи между этими психологическими явлениями.

Объектом исследования, соответственно, выступили юноши и девушки в возрасте от 13 до 20 лет в общем количестве 51 человек. Выборка представлена двумя подвыборками по признаку возраста:

1) младший юношеский возраст – от 13 до 15 лет (средний возраст 14,0 лет) - учащиеся МБОУ «Гимназия №45» г. Ростова-на-Дону в количестве  9 человек (2 юноши и 7 девушек);

2) старший юношеский возраст – от 16 до 20 лет (средний возраст 17,1 лет) - учащиеся колледжей ФГБО ВПО РГУПС и РКСИ г. Ростова-на-Дону в количестве 42 человек (31 юноша и 11 девушек).

 Предмет исследования: чувство субъективного ощущения одиночества и эмпатия в юношеском возрасте.   

Особенностью выборки явилось также то, что выборка представлена детьми из полных (30 человек) и неполных (21 человек) семей. Число детей из полных и неполных семей неравномерно в связи с возрастом респондентов. В младшем юношеском возрасте – из полных семей 7 человек, из неполных – 2 человека. В старшем юношеском возрасте выборки детей из полных и неполных семей более сопоставимы между собой по численности: 22 человека из полных семей и 20 человек из неполных семей. Неполные семьи в 14-ти случаях представлены матерями, в 3-х случаях отцами и в 3-х случаях – только бабушками.

Диагностика уровня субъективного ощущения одиночества осуществлялась с использованием методики Д. Рассела и М. Фергюссона, выраженности эмпатии – с использованием методики А. Меграбиана и Н. Эпштейна.

Основная гипотеза состояла в гипотетической возможности наличия связи между субъективным ощущением одиночества и эмпатией.

В работе использовались следующие статистические процедуры анализа: непараметрический U-критерий Манна-Уитни, Хи-квадрат Пирсона, метод корреляционного анализа переменных по r-критерию Пирсона, описательные статистики: матожидание, стандартное отклонение, частотный (процентный) анализ показателей.

Анализ результатов исследования позволит сделать следующие выводы:

1) лица младшего и старшего юношеского возраста, в целом, как юноши, так и девушки, имеют схожие показатели уровней эмпатии (т.е. в параллельно  (лица младшего и лица старшего юношеского возраста; девушки разных возрастных групп; юноши разных возрастных групп) и перекрестно (девушки и юноши схожих возрастных групп) сравниваемых группах значимых различий по U-критерию не выявлено);

2) обследованная выборка лиц юношеского возраста в общей своей совокупности (независимо от возраста) представлена  примерно на 67% лицами с низким, на 31,5% -  средним и на 2% - высоким уровнем субъективного чувства одиночества. Лица юношеского возраста имеют достаточно хорошие показатели субъективного одиночества (средние и низкие). Однако обнаруживается тенденция, согласно которой девушки младшего юношеского возраста по сравнению со своими сверстниками-юношами имеют несколько более высокие показатели одиночества;

3) эмпатия и субъективное одиночество как статистические переменные, диагностируемые у лиц юношеского возраста, не имеют корреляционной связи между собой. Связанность выраженности (низкая, высокая, средняя) показателей эмпатии и субъективного одиночества при анализе уровня статистической значимости для Хи-квадрат Пирсона также не подтверждается.

 На основании сказанного можно говорить о том, что обследованные лица юношеского возраста в целом по выборке имеют очень хорошие показатели с точки зрения выявляемого у них уровня субъективного чувства одиночества (высокий уровень – всего у 2% выборки). Связь эмпатии и чувства одиночества не подтвердилась, что, на первый взгляд противоречит нашей эмпирической гипотезе, но совершенно не противоречит нашему теоретическому анализу:  эмпатия является «сильным» показателем личностной зрелости, в то время как чувство субъективного одиночества фактически всегда отражает интрапсихическую (внутриличностную) конфликтность, а де-факто – депрессивную личность.

Однако резюмируя, необходимо сказать, что здесь уже не столь важно, насколько человек чувствует себя одиноким или неодиноким; важно то, как он способен справиться и распорядиться своим одиночеством или публичностью, т.е. это именно тот момент, когда количество преобразуется в качество: интроверт может старательно наполнять свою личностью самопознанием и самоанализом, а экстраверт «разбрасывать» себя в поверхностных отношениях.  В итоге первый заполняет свою пустоту, другой – продуцирует, все более ее маскируя.

Что касается эмпатии, то это - вполне обучаемое качество, но здесь требуется интенциозная «школа» самостановления и саморазвития самого человека, и здесь полностью применим христианский призыв «возлюби ближнего своего…», т.к. только посредством  понимания и познания себя  мы способны придти к пониманию другого и через это непосредственно реализуется тот же христианский запрет о чревоугодии, основной смысл которого – необходимость реализации стремление от потребительства, всепоглощающего «всеобжорства», и, неважно в чем оно проявляется, к преобразованию мира, к проявлению свободы воли, того, что и является отличительной способностью человека.  Важно понимать различия межу «себе» и «другим» с одной стороны, и «к себе», чтобы потом «к другим» с другой.

Понимание этого может и должно стать предметом и психологического, и педагогического воздействия организационных социальных структур (семья, психологи, педагоги обучающих институтов, производственные наставники, религиозные акцепторы  и т.д.), оказывающих сопровождающее воздействие лиц юношеского возраста, в аспекте их личностного и нравственного развития.

Библиографический список

1. De Berardis D., Carano A., Gambi F., Campanella D. et al. Alexithymia and its relationships with body checking and body image in a non-clinical female sample // Eat. Behav. 2007 8. P. 296-304.
2. Farges F., Corcos M., Speranza M. et al. Alexithymia, depression and drug addiction // Encephale. 2004. V.30. P. 201-211
3. Grabe H.J., Spitzer C., Freyberger H.J. Alexithymia and the temperament and character model of personality // Psychosom. 2001. V. 70. P. 261-267.
4. Lumley M.A. Alexithymia, emotional disclosure, and health: a program of research. Journal of personality. v. 72(6) p. 1271-1300.
5. Picardi A., Toni A., Caroppo E. Stability of alexithymia and its relationships with the «big five» factors, temperament, character, and attachment style // Psychother. Psychosom. V. 74. P. 371-378.
6. Pinaquy S., Chabrol H., Barbe P. Factorial analysis and internal consistency of the French version of the Toronto Alexithymia Scale (TAS 20), in obese women // Encephale. 2002. V. 28. P. 277-282.
7. Sifneos P.E. The prevalence of alexithymic characteristics in psychosomatic patients. // Psychother and Psychosom. 1973. 22.  № 2. P. 255-262.
8. Авдулова Т.П., Тер-Ованесов М.Д., Ягудина О.П. Особенности алекситимии и субъективной оценки межличностных отношений у онкологических больных. // Клиническая специальная психология. – М.: Московский государственный психолого-педагогический университет. Т.5. №3. С.24-39.
9. Асеева А.Д. Психологические особенности личности, способствующие развитию зависимого поведения. // Политематический сетевой электронный журнал Кубанского государственного аграрного университета. – Краснодар: Кубанский государственный аграрный университет имени И.Т. Трубилина. 2014. №101. С.2529-2545.
10. Бенеш Н.Л. Эмпатия как важнейшее личностное качество. // Альманах современной науки и образования. – Тамбов: ООО Издательство «Грамота». 2007.№1.С.49-51.
11. Блейхер В.М., Крук И.В., Боков С.Н. Практическая патопсихология. Руководство для врачей и медицинских психологов. – Ростов-на-Дону: Феникс. 1996. 448 с.
12. Брель Е.Ю. Проблема изучения алекситимии в психологических исследованиях. // Вестник Кемеровского государственного университета. 2012.№3(51).С.173-176.
13. Дегтярёв А.В. «Эмоциональный интеллект»: становление понятия в психологии. // Психологическая наука и образование. – М.: Московский городской психолого-педагогический университет. 2012.№2.С.170-180.
14. Дубровина И.В. Формирование личности в переходный (от подросткового к юношескому возрасту) период. // Формирование личности в переходный период от подросткового к юношескому возрасту. - М.: Педагогика. 1987. 311 с. С.32-54.
15. Искусных А.Ю. Алекситимия как психофизиологическая, педагогическая, медицинская проблема. // Центральный научный вестник. – Воронеж: ООО «Издательство Ритм». 2018. Т.3. №17(58). С.11-12.
16. Искусных А.Ю. Спектр психологический защит у студентов с алекситимией. // Центральный научный вестник. – Воронеж: ООО «Издательство Ритм». Т.2. №14(31). С.9.
17. Кернберг О. Современный психоанализ. – М.: Академический проект. 1998. 340 с.
18. Колганова К.А. Алекситимия: без слов для чувств. // Аллея науки. - Екатеринбург: Изд-во ИП Шелистов Денис Александровия (Издательский центр «Quartum») 2017.Т.1. №12. С.26-28.
19. Кон И.С. В поисках себя. - М.: Политиздат, 1984, 320 с.
20. Кон И.С. Дружба. Этико-психологический очерк. - М.: Политиздат, 1980, 256 с.
21. Куташов В.А., Немых Л.С. Место алекситимии в генезе зависимого стиля жизни. // Научно-медицинский вестник центрального Черноземья.– Воронеж: Воронежская государственная медицинская академия им. Н.Н. Бурденко. 2015. №59. С.51-59.
22. Куттер П. Современный психоанализ. Введение в психологию бессознательных процессов. – СПб.: Б.С.К. 1997. 398 с.
23. Мак-Вильямс Н. Психоаналитическая диагностика: Понимание структуры личности в клиническом процессе. – М.: Независимая фирма «Класс». 1998. 480 с.
24. Матвеев О.В. Психологические особенности лиц с аддиктивным поведением. // Современная наука: проблемы и перспективы развития. Сборник статей Международной научно-практической конференции. В 3 ч. 2017. – Омск: Омская гуманитарная академия. 2017. С.165-168.
25. Моргун В.Ф., Ткаченко Н.Ю. Проблема периодизации развития личности в психологии. Учебное пособие. – М.: Изд-во МГУ. 1981. 148 с.
26. Неумоева-Колчеданцева Е.В. Одиночество как психический феномен и ресурс развития личности в юношеском возрасте. // Образование и наука. – Екатеринбург: Российский государственный профессионально-педагогический университет. 2011.№1.С.42-51.
27. Новак Т.Г., Тихиня А.Е. Психологическая характеристика личности, склонной к аддиктивному поведению // Молодёжь и государство: научно-методологические, социально-педагогические и психологические аспекты развития современного образования. Международный и российский опыт. Сборник трудов VII Всероссийской научно-практической конференции с международным участием. 2017. – Тверь: Тверской государственный университет. 2017. С.75-79.
28. Серкешбаева Д. Концепт «одиночество» в подростковой картине мира. // Развитие эффективной коммуникации в современном обществе. Материалы I Международной научной конференции для студентов и школьников. – Челябинск. 2014.129 с.С.5-7.
29. Сэмьюэлз Э., Шортер Б., Плот Ф. Критический словарь аналитической психологии К. Юнга. – М.: МНПП «ЭСИ». 1994. 182 с.
30. Тайсон Ф., Тайсон Л.Т. Психоаналитические теории развития. – Екатеринбург: Изд-во «Деловая книга». 1998. 524 с.
31. Трунов Д.Г. Уровни вербализации эмоционального опыта. // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2013.№1(13).С.102-107.
32. Шабалина В.А. Психологические характеристики студентов мужского и женского пола с высоким уровнем алекситимии. // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. – Челябинск: ИзЛит. 2017. №2. С.94-102.
33. Шпильрейн С.Н. Деструкция как причина становления. // Логос: Философско-литературный журнал. 1994. №5. С.207-238.
34. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. – М.: Издательская группа «Прогресс». 1996. 344 с.
35. Юнг К.Г. Либидо: его метаморфозы и символы. - СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа. 1994. 95 с.