А как же мы мыслим? Постмодернистский взгляд гештальт-терапевта

Теория и практика гештальт-подхода предполагает примат эмоциональных феноменов над всеми остальными. Но так ли уж эта позиция оправдана, учитывая холистический характер оснований гештальт-терапии. Думаю, что мыслительные процессы (характеризующие по большей части функцию personality) и поведение (релевантное функции ego) имеют не меньшее значение, как для развития человека, так и для психотерапии. 

Возможно, примат эмоциональных феноменов над мыслительными и поведенческими объясняется с одной стороны относительной простотой проявления первых, определяющей большую доступность в терапии, а также теоретической неразработанностью проблемы мышления и поведения в гештальт-подходе, с другой стороны – духом времени, в котором развивалась гештальт-терапия как в 60-х годах в США, так и в 90-х на постсоветском пространстве. Анархические настроения в обоих случаях были превалирующими в культуре – будь то движение «детей цветов» в Америке с лозунгом «Все, что внутри, пусть выплеснется наружу», или посттоталитарная, также анархичная в своей сущности, культура бывших советских республик с характерным для нее выбросом сдерживаемых до этого момента тенденций к самовыражению.

Время идет, культурные течения трансформируются, подростковый бунт анархического характера стал историей, психологические и психотерапевтические школы стабилизируются все упрочивающимися методологическим фундаментом и теоретической надстройкой. Тем не менее, можно заметить, что гештальт-терапия времен калифорнийского периода и по сей день определяет практику работы гештальт-терапевта, предполагающую приоритет эмоциональных переживаний. Зачастую данный феномен объясняется категорией контакта и присутствия, которые якобы априори носят эмоциональный характер. Однако этот тезис входит в явное противоречие с холистичностью методологических оснований гештальт-подхода. Более того, для меня представляется неочевидным исключительно эмоциональный характер контакта (диалога, встречи, присутствия – можно называть эту важнейшую категорию как угодно). Ведь в момент контакта я присутствую в поле и своими чувствами, и своими мыслями, и своими действиями[1]. Несмотря на очевидность этого тезиса, представления о когнитивном и поведенческом аспектах присутствия в современном гештальт-подходе разработаны недостаточно. Данный раздел статьи представляет собой попытку анализа сущности мыслительных процессов, осуществленного в русле постмодернистской методологии гештальт-подхода.

Итак, какова природа возникающих у человека мыслей? Мне кажется, нет ничего внутри, что бы изначально не принадлежало среде. Как отмечалось выше, переживаемые человеком чувства (точнее, форма их выражения и обозначения) являются результатом длительного процесса интроецирования среды. То же самое относится и к осознаваемым им потребностям. Думаю, не исключение в этом перечне и возникающие мысли с соответствующим им способом презентации. Мышление ребенка существенно отличается от мышления взрослого ввиду гораздо меньшего запаса образов, воспоминаний, фактов и т.д. Однако, со временем посредством интроекции, лежащей в основе обучения и воспитания, накопленной информации становится все больше. Развивающиеся мыслительные процессы происходят посредством деконструкции уже имеющихся знаний. Таким образом, мышление человека ограничено совокупностью фактов и образов, которыми он оперирует. Не может вовне в качестве идеи проявиться нечто, что не имело бы оснований в предыдущем опыте взаимодействия в поле. Конечно же, мыслительные процессы не могут быть объяснены лишь деконструктивной когнитивной тенденцией. Деконструированные когнитивные элементы подвергаются последующему конструированию, результаты которого подлежат вторичной интроекции[2]. Таким образом, все упомянутые тенденции образуют не просто последовательность, а замкнутый, развивающийся в соответствии с диалектическим законом взаимного перехода количественных и качественных изменений, постоянный цикл «интроекция – деконструкция – конструирование – интроекция». Очевидно, что значительное место в этом цикле занимает интроекция, которую я бы разделил на первичную и вторичную. Функция первой заключается в накоплении образов, фактов, знаний, проявляющихся в качестве феноменов контакта в поле, вторая же служит для фиксирования результатов мыслительных операций и ассимиляции новых более или менее оригинальных собственных идей. Внутренняя логика мыслительных процессов человека предполагает системное балансирование интроекции, с одной стороны, и сомнения, проявляющегося в деконструктивно-конструктивной тенденции, с другой. Именно сомнение – феномен, характеризующий мышление человека, – способствует возбуждению динамики мыслительного цикла, поскольку актуализирует деконструктивно-конструктивную творческую тенденцию. Ситуации, культурные или социальные, предполагающие подавление сомнения, останавливают творческий мыслительный процесс и способствуют стагнации в мышлении. Думаю, этот феномен может характеризовать производные социальных контекстов всех уровней – от семейного до культурного.

Степень оригинальности мышления индивида является производной от интенсивности деконструкции и последующего вторичного конструирования новых идей и образов. При слабо выраженной тенденции «деконструкции – вторичного конструирования» человек скорее склонен репродуцировать образы, когда-либо появлявшиеся на границе контакта в его опыте. И, наоборот, при значительной выраженности этой тенденции мышление индивида будет обладать оригинальностью. Напомню, однако, что эвристическая ценность мышления человека ограничена когнитивным конденсатом его опыта контактирования в поле. Думаю, именно поэтому революции в мышлении человечества, знаменующие появление новой парадигмы, происходят столь редко. Кроме того, при таком понимании мышления перед нами встает проблема агностицизма. Мышление человека подобно процессу игры ребенка с конструктором – после разборки очередной конструкции ребенок строит новое сооружение, иногда значительно отличающееся от прежнего, используя при этом те же строительные блоки. Эти блоки для мышления человека – не что иное, как образы реальности, схожесть которых с самой реальностью условна. Даже наука, претендуя на объективность, опирается лишь на образы реальности. Более того, учитывая замкнутый цикл, по которому организовано мышление человека, все, что бы мы не сказали о реальности сегодня – это уже цитата. Именно поэтому, источники идей современных авторов можно обнаружить в творчестве предшественников. Таким образом, мышление человека носит компилятивный характер. Поэтому любые попытки обнаружить истину о природе реальности и человека обречены на неудачу, а бескомпромиссное следование этому стремлению чревато отчаянием. Выходом из этой ситуации могло бы послужить смещение акцента с результата, предполагающего формулировку достоверных знаний, на сам творческий процесс мышления.

В этой точке изложения мы подходим к значению мышления и мыслительных процессов для психотерапии. Естественно протекающий процесс self предполагает соответствующий свободный от прерываний процесс мышления. Человек при этом чувствителен к возникающим и сменяющим друг друга мыслям и образам, при изменении контекста поля может изменяться и содержание мыслей. Однако свободно протекающий мыслительный процес может быть прерван и хронифицирован в результате раннего воспитания путем чрезмерной интроекции. Некоторые представления о себе и об окружающем мире могут оказаться жестко фиксированными и не поддаваться изменениям, зачастую заменяя реальность. В этом случае хронические интроецированные образы становятся важнее реальности, не давая возможности получать новые впечатления, которые могли бы трансформировать ригидные когнитивные структуры. Так, например, если привлекательная женщина интроецировала образ себя как дурнушки, то изменить его оказывается не так просто – любые реакции со стороны поля она склонна рассматривать через призму этого интроецированного образа. Игнорировать этот феномен в терапии, по меньшей мере, неразумно, поскольку переоценить его значение для деформации контакта со средой и, как следствие, возникновения беспокоящей симптоматики сложно.

[1] В некотором смысле этот тезис представлен в гештальт-подходе рассмотрением self как процесса, реализуемого тремя функциями: id (предполагающей акцент на эмоциональном компоненте опыта, контакта), ego (с фокусировкой на поведении и совершаемых выборах) и personality (проявляющейся в образах и представлениях о реальности и себе в ней, носящих мыслительный характер).

[2] Категория вторичной интроекции вводится в терминологический аппарат настоящей статьи для описания процесса интроекции результатов деконструктивно-конструирующей когнитивной тенденции. Для ассимиляции функцией personality новых образов, представлений и идей недостаточной оказывается деконструкция их предшественников и даже собственно их конструирование. Результаты когнитивного конструирования должны быть интегрированы в self, ведущую роль в этом процессе играет интроекция. Именно этот механизм и обозначается в данной статье как вторичная интроекция. Думаю, посредством описанного механизма не только осуществляется когнитивная динамика отдельного человека, но и поддерживаются изменения в культуре, как в научном мышлении, так и в общественном сознаниии.