Дуальная энергетическая психоаналитическая гипотеза.

Энергетика психики.

Психоаналитическое учение выделяет три базовых размерности, плоскости, в которых дидактически располагает все важнейшие характеристики психики: топическая плоскость (всем известное деление психического аппарата на бессознательное, предсознательное и сознательное), структурная плоскость (не менее известное разделение психики на Ид (Оно), Эго (Я) и Супер-эго (Сверх-Я)) и энергетическую.

Если с первыми двумя современные психоаналитики, да и психотерапевты вообще, свыклись и понимают, то энергетический аспект, в чисто фрейдовском понимании, у многих вызывает существенные и обоснованные сомнения.

Фрейдовские энергетические представления о психике основываются на концепции  о наличии двух базовых влечений – влечения к жизни (Эроса) и влечения к смерти (Танатоса). Т.е. энергетика психике имеет дихотомическую, двуполярную природу и, соответственно, характеризуется необходимостью поддерживать энергетический паритет двух этих сил, избегая опасных дисбалансов в доминировании одной над другой.

Стоит отметить, что изначально энергетическая составляющая психики в работах отца-основателя психоанализа сводилась к одному единственному влечению – Эросу, которое обладает энергией, называемой либидо. Мысль о существовании влечения к смерти в его метапсихологической концепции появилась позже в работе «По ту сторону принципа удовольствия».

Факт наличия и важности влечения к смерти Фрейд обосновывает через анализ обширного материала, связанного с травматическими неврозами. Он обращает внимание на невозможность объяснить довольно широкий спектр наблюдаемых при этом симптомов проявлением принципа удовольствия, которым руководствуется Эрос. А именно повторяющиеся и зачастую навязчивые воспоминания, фантазии, мысли, аффекты, сновидения, которые возвращают сознание в ситуацию связанную с фатальной ситуацией, представленной в опыте, к содержанию опасного, угрожающего, в некотором роде, смертельного, характера.

В этих проявлениях Фрейд усматривал желание овладеть, присвоить себе подобное содержание, то есть овладеть тем, что можно назвать фатальным, смертельным, опасным. И это желание было обозначено Фрейдом как Влечение к смерти. С другой стороны, доказательство наличия этого базисного влечения можно увидеть в самом факте неизбежной биологической смерти организма, которую достаточно обосновано можно считать не столько неизбежной, сколько полезной в аспекте эволюционного процесса, который беспрестанное обновляет биологические видовые популяции, повышает их адаптационные возможности, что было бы невозможно не будь смерти как биологического феномена.

Согласно фрейдовским теоретическим представлениям влечение к смерти противопоставлялось влечению к жизни, которое включало сексуальные инстинкты и инстинкты самосохранения. «Если мы примем как не допускающий исключения факт, — писал Фрейд, — что всё живущее вследствие внутренних причин умирает, возвращается к неорганическому, то мы можем сказать: целью всякой жизни является смерть, и обратно — неживое было раньше, чем живое… Некогда какими-то совершенно неизвестными силами пробуждены были в неодушевлённой материи свойства живого… Возникшее тогда в неживой перед тем материи напряжение стремилось уравновеситься: это было первое стремление возвратиться к неживому».

Такая дуалистическая трактовка энергетического базиса психической активности не была признана большинством психоаналитиков при жизни Фрейда и не получила достаточного развития в трудах теоретиков психоанализа после смерти Фрейда. Теорию противостояния Влечения к жизни и Влечения к смерти разделяют всего две современные психоаналитические школы: ортодоксальные фрейдисты и последователи М.Кляйн, которая использовала идею влечения к смерти исследуя психическую динамику детского возраста. Согласно Кляйн, чувство тревоги обусловлено возникновением опасности, которой подвергает организм влечение к смерти. Действие влечения к смерти М. Кляйн обнаруживала также в разнообразных детских конфликтах.

В полной мере присоединяясь к биологическому обоснованию Влечения к смерти, многие авторы не принимают того его аспекта, который должен был бы быть психической репрезентацией этого влечения. Статус базисного или фундаментального должен был бы обусловить тот факт, что Влечение к смерти переживалось бы каждым отдельным индивидом как личностная потребность, которая сообразуясь со своей неоспоримой важностью должна быть представлена в виде целей и мотивов соответствующего характера. И удовлетворение которой должно было бы приносить удовольствие.

В противовес этому, мы можем говорить, что сталкиваясь с явным и открытым своим желанием или желанием кого-то умереть, мы всем существом своим противостоим ему как чему-то чуждому человеческой природе. Такое желание переживается в форме страдания. Более того, аналитический процесс при такой диспозиции всегда выявляет в суицидальных намерениях   не столько истинного желания умереть, а вернее, такового вообще не выявляет, сколько желание сохранить развивающееся разрушение значимой области психической реальности, как правило, связанное с острым нарциссическим дефицитом.

Итак, имея с одной стороны довольно обоснованную точку зрения относительно эволюционной пользы смерти, а с другой стороны и тот очевидный факт, что эта биологическая нацеленность на смерть, существующая в каждом отдельном индивидууме, не находит потребностного выражения на психическом уровне, я предлагаю решить эту задачу, обозначив Смерть как потребность исключительно эволюционно-биологическую, но не психическую. Смерть представлена в психике как часть интропсихической модели реальности, но не как фундаментальное влечение.

Не соглашаясь с возможность существования истинного влечения к собственной смерти, мы не можем отрицать тот факт, что очень часто сталкиваемся с различного уровня осознанности и интенсивности желаниями, направленными на причинение вреда или смерти другим. Этот феномен распространен и неудивителен для психоаналитиков и всех тех, кто имел опыт столкновения с психикой в моменты её открытости для познания. Все это мы называем агрессия. Так же для нас неудивителен тот факт, что агрессивные мотивы далеко не всегда находят выражение в своём чистом виде. Зачастую они претерпевают некоторое количество изменений – маскируются, трансформируются или же просто существуют вне досягаемости для сознания, проявляя себе в последнем случае в виде различного рода болезненной аффективной симптоматики.

Т.о. проявление большей части экспансивно-агрессивных импульсов оказывается затрудненно в следствии компенсаторной деятельности некой другой силы, цель которой схожа с принципом самосохранения, но очевидно только лишь самосохранением не ограничивается, а иногда и явно находится ему в аппозиции. Любой психоаналитик обозначит эту ситуацию как структурный конфликт между Супер-Эго и одной из двух других функциональных психических инстанций (Ид или Эго), в котором Супер-Эго будет играть блокировочную роль. Т.е. Супер-Эго в такой ситуации выступает как более сильная (энергоёмкая) часть психики.

Ведь, по сути, в таком описании речь идет о некоторой деятельности – энергетическом процессе, который обязан самим фактом своего существования неким алгоритмам (влечениям), которые вступили в конфликт. Для того что бы случился конфликт влечений, их, сообразуясь с логикой, должно быть более одного. И каждое из этих влечений должно обладать своей силой (энергией) – иначе конфликта тоже не могло бы случиться.

Мне представляется, что ответ на вопрос о том, какие именно базовые влечения организуют психическую активность, следует искать на границе человеческих фантазий и объективной оценки плодов его (человека) деятельности.

С моей точки зрения, фрейдовские и влечение к жизни и влечение к смерти проявляют себя в форме изменяющей активности, некоего преобразующего влияния. И если не оценивать с позиции нравственности наблюдателя причиненные этими флуктуациями последствия, то они оказываются не двумя разными влечениями, а одним. Т.е. Эрос и Танатос вне морально-этического поля оказываются единой экспансивной, преобразующей активностью. Мне кажется, такое заключение вполне логичным и обоснованным.

Но и при таком объединении остается пустота. Будь психика просто неким инструментом одной лишь только неуправляемой активности, она бы была не известной нам психикой, а какой-то другой. Она бы была бесконфликтна и неуправляемо-экспансивна, что, в принципе, верно для самых простых жизненных форм – вирусов и бактерий, но она перестала бы отвечать своей эволюционной задаче – преумножать упорядоченное.

Т.о. мы натыкаемся на необходимость привнесения в эту активность некоего регулирующего механизма, который бы ограничивал деятельность по преумножению энтропии и активировал деятельность системообразующую, созидательную, преобразующее простое в сложное.

Таковым механизмом должна стать система обратной связи, которая позволит отслеживать изменение средовых характеристик в связи с реализацией экспансивной направленности, соотносить эти изменения с эволюционными задачами, и находить пути блокировки деструктивно-экспансивных флуктуаций. И эта подсистема, кроме всего прочего, должна обладать собственной энергией. В самом упрощенном смысле именно ей принадлежит способность переживать активность как удовлетворяющую или неудовлетворяющую принципу антиэнтропии, активность как хорошую или плохую, добро и зло в эмоционально-индивидуальной репрезентации.

Эта сила проявляет себя в эмоциональном и целеполагающих пространствах психики. В эмоциональном плане она проявляет себя как эмоция удовольствия собой – любви к себе и самоуважении при условии удовлетворительной оценки происходящих преобразований или как более-менее болезненный дефицит таковых эмоций при условии неудовлетворительной оценки.

Потребность человека переживать позитивную оценку себя способно в полной мере влиять на экспансивную часть психики. И, вероятно, необходимо допустить тот факт, что способность переживать любовь к себе, во внутреннем плане представлена как фундаментальное влечение. Предлагаю назвать это влечение Нарциссическим.

Итак, психическая деятельность, при таком допущении, есть продукт регулирования экспансии нарциссизмом.