§ 2. Необходимость радикального возвращения к началу философии - Эдмунд Гуссерль и его Картезианские размышления - Неизвестен - Философы и их философия

Так у Декарта. Теперь мы спрашиваем, стоит ли, собственно говоря, отыскивать непреходящее значе­ние этих мыслей, способны ли они еще придать на­шему времени животворные силы?

Во всяком случае, в этом заставляет усомниться то обстоятельство, что позитивные науки, которые все же благодаря этим «Размышлениям» должны были получить абсолютно рациональное обоснование, так мало заботились о них. Конечно, в наше время, пос­ле блестящего трехвекового развития, они испыты­вают серьезные затруднения из-за неясностей в их основаниях. Однако в попытках заново сформиро­вать свои основания они вовсе не намерены вернуть­ся к Декартовым «Размышлениям». С другой сторо­ны, важно все же, что «Размышления» в совершенно особом смысле составили эпоху в философии, и именно благодаря их возвращению к чистому ego cogito. Декарт действительно учреждает философию совершенно нового вида: меняя весь свой стиль, она предпринимает радикальный поворот от наивного объективизма к трансцендентальному субъективиз­му, который во все новых, но всегда недостаточных попытках словно стремится к некой необходимой окончательной форме. Не должна ли, таким образом, эта продолжающаяся тенденция нести в себе некий непреходящий смысл, а для нас — великую, самой историей возложенную на нас задачу, решать кото­рую призваны все мы?

Раздробленность современной философии и ее бесплодные усилия заставляют нас задуматься. С се­редины прошлого столетия упадок западной фило­софии, если рассматривать ее с точки зрения науч­ного единства, по сравнению с предшествующими временами неоспорим. В постановке цели, в пробле­матике и методе это единство утрачено. Когда с на­чалом Нового времени религиозная вера стала все более вырождаться в безжизненную условность, ин­теллектуальное человечество укрепилось в новой великой вере — вере в автономную философию и науку. Научные усмотрения должны были освещать и вести за собой всю человеческую культуру, прида­вая ей тем самым новую автономную форму.

Между тем, однако, и эта вера утратила свою под­линность и свежесть. И не без причин. Вместо еди­ной живой философии мы имеем выходящий из бе­регов, но почти бессвязный поток философской литературы; вместо серьезной полемики противо­борствующих теорий, которые и в споре обнаружива­ют свое внутреннее единство, свое согласие в основ­ных убеждениях и непоколебимую веру в истинную философию, мы имеем лишь видимость научных вы­ступлений и видимость критики, одну лишь види­мость серьезного философского общения друг с дру­гом и друг для друга. Это менее всего свидетельствует об исполненных сознания ответственности совместных научных занятиях в духе серьезного сотрудни­чества и нацеленности на объективно значимые ре­зультаты. Объективно значимые — т. е. именно очи­щенные во всесторонней критике и устоявшие перед всякой критикой результаты. Да и как были бы воз­можны подлинно научные занятия и действительное сотрудничество там, где так много философов и по­чти столько же различных философий. Хотя у нас проводятся еще философские конгрессы, на них, к сожалению, собираются философы, но не филосо­фии. Им недостает единого духовного пространства, в котором они могли бы сосуществовать, воздейство­вать друг на друга. Возможно, в рамках отдельных школ или направлений дела обстоят не столь плохо, однако при их обособленности, — а также и в отно­шении современной философии в целом, — наша характеристика, по существу, остается справедливой. Не находимся ли мы с нашей злосчастной современ­ностью в ситуации, подобной той, в которой оказался Декарт в годы своей молодости? Не пришло ли, таким образом, время возобновить радикализм его начинаю­щего философа, а следовательно, подвергнуть картези­анскому ниспровержению необозримую философс­кую литературу с ее путаницей из великих традиций, более или менее серьезных начинаний, модной писа­нины (рассчитанной на эффект, а не на вдумчивое изу­чение) и приступить к новым Meditationes de Prima PMosopbia. He объясняется ли, в конечном счете, пла­чевное состояние нашей философии тем, что исходя­щие от прежних «Размышлений» движущие силы лиши­лись своей первоначальной жизненности, и притом именно потому, что был утрачен дух радикальной фи­лософской ответственности перед самим собой? Не должна ли, напротив, эта якобы преувеличенная по­требность в философии, нацеленной на окончатель­ное избавление от каких бы то ни было предрассудков, в философии, действительно автономным образом формирующей себя из последних самопроизводных очевидностей и потому абсолютно ответственной пе­ред самой собой, принадлежать к основному смыслу подлинной философии? Тоска по жизнеспособной философии приводила в новейшие времена к разно­образным ренессансам. Не будет ли единственно пло­дотворным только тот Ренессанс, который вновь про­будит картезианские «Размышления» — не для того, чтобы просто воспроизвести их, но чтобы прежде все­го раскрыть глубочайший смысл их радикализма в воз­вращении к ego cogito, а затем и проистекающие отсю­да непреходящие ценности?

Во всяком случае, таким образом обозначается путь, который привел к трансцендентальной фено­менологии.

Этот путь мы хотим теперь пройти вместе. Подоб­но Декарту, мы намерены осуществлять размышле­ния с радикализмом начинающих философов, хотя, конечно, соблюдая чрезвычайную критическую ос­торожность и в готовности к любому преобразова­нию прежних «Размышлений», которое окажется не­обходимым. При этом мы постараемся прояснить и обойти те соблазны и заблуждения, в которые впали Декарт и его последователи.