Кажется, так легко, следуя Декарту, постичь чистое Я и его
cogitationes. И все же здесь мы стоим как бы над крутым горным склоном, и от
того, сможем ли мы спокойно и уверенно двигаться дальше, зависят наши жизнь и
смерть в философии. Декарт был всерьез настроен на радикальное избавление от
предрассудков. Однако благодаря новым исследованиям, и в особенности благодаря
прекрасным и основательным работам r-д Жильсона и Койре, мы знаем, в сколь
значительной степени схоластика скрыто и как непроясненный предрассудок
присутствует в декартовых «Размышлениях». Но дело не только в этом; прежде
всего мы должны освободиться от уже упомянутого выше предрассудка,
проистекающего из преклонения перед математическим естествознанием, — который,
как давнее наследство, тяготеет и над нами самими, — будто бы в случае ego
cogito речь идет об аподиктической аксиоме, которая в соединении с другими
аксиомами и, возможно, индуктивно обоснованными гипотезами, которые надлежит
указать, должна создать фундамент дедуктивно-объясняющей науки о мире, —
помологической науки, науки ordine geometrico, подобной математическому
естествознанию. В связи с этим нельзя также считать чем-то само собой разумеющимся,
что в нашем аподиктическом чистом ego мы спасли некий маленький уголок мира,
как нечто единственно бесспорное для философствующего Я, и что задача теперь
состоит в том, чтобы посредством правильно сделанных выводов в соответствии с
врожденными ego принципами раскрыть постепенно и остальной мир.
К сожалению, именно так обстоит дело у Декарта, когда он
совершает незаметный, но роковой поворот, превращающий ego в substantia
cogitans, в отдельный человеческий menssive animus и в исходное звено
умозаключений по принципу каузальности, короче говоря, тот поворот, благодаря
которому он стал отцом абсурдного трансцендентального реализма (хотя
абсурдность эта отсюда еще не различима). Все это минует нас, если мы остаемся
верны радикализму самоосмысления и, тем самым, принципу чистой интуиции или
очевидности, т. е. не придаем здесь значимости ничему, что не дано нам действительно
и, главное, совершенно непосредственно в открытом благодаря эпохе поле ego
cogito, не высказываемся, следовательно, ни о чем, чего сами не видим. В этом
Декарт ошибся, и получается, что подойдя к величайшему из всех открытий,
некоторым образом уже совершив его, он все же не постиг его подлинного смысла,
смысла трансцендентальной субъективности, и, таким образом, не переступил порог
подлинной трансцендентальной философии.