§ 40. Переход к проблеме трансцендентального идеализма - Эдмунд Гуссерль и его Картезианские размышления - Неизвестен - Философы и их философия

После сведения феноменологической проблемати­ки к общей проблеме единой статической и генетичес­кой конституции предметностей возможного созна­ния кажется, что феноменология может быть по праву охарактеризована и как трансцендентальная те­ория познания. Сопоставим в этом отношении транс­цендентальную теорию познания с традиционной.

В последней основной проблемой является про­блема трансцендентности. Традиционная теория познания, даже если она, как в эмпиризме, опирается на обычную психологию, не желает быть всего лишь психологией познания, но стремится прояснить его принципиальную возможность. Ее проблема возника­ет перед ней в естественной установке и в этой же установке рассматривается в дальнейшем. Я нахо­жу себя как человека в мире, иЪритом как познаю­щего этот мир, включающий и меня самого, в опыте и в науке. Теперь я говорю себе: все, что есть для меня, есть, как таковое, благодаря моему познающему со­знанию, есть для меня познанное в моем опыте, по-мысленное в моем мышлении, теоретически разви­тое в моей теории, усмотренное в моем усмотрении. Признавая интенциональность вслед за Брентано, можно сказать: интенциональность как фундамен­тальное свойство моей психической жизни есть ре­альное, принадлежащее мне как человеку, равно как и любому другому человеку в отношении его чисто психической внутренней жизни, свойство, которое уже сам Брентано поместил в центр эмпирической психологии человека. Речь от первого лица, которая ведется в начале, остается естественной речью от первого лица; она удерживает себя и все дальнейшее рассмотрение проблемы на почве данности мира. И теперь становится совершенно ясно: все, что суще­ствует и имеет значимость для меня, для человека, существует и имеет значимость в собственной жиз­ни сознания, пребывающего у себя самого во всяком осознании мира и во всяком научном познании. Все различия, которые я устанавливаю между подлин­ным и ошибочным опытом, а в самом опыте — меж­ду бытием и видимостью, имеют место в пределах сферы моего сознания, как и в том случае, когда я на более высоком уровне провожу различия между ос­нованным и не основанным на усмотрениях мыш­лением, а также между априорной необходимостью и противоречивостью, между эмпирически истин­ным и эмпирически ложным. Действительный с очевидностью, мыслимый с необходимостью, противо­речивый, мыслимый в возможности, вероятный и т. д. — все это характеристики того или иного интен-ционального предмета, возникающие в собственной сфере моего сознания. Любое обоснование, любое удостоверение истины и бытия осуществляется це­ликом и полностью во мне, и его результатом стано­вится та или иная характеристика, принадлежащая cogitatum моего cogito.

В этом видится теперь важная проблема. Понятно, что в сфере своего сознания благодаря взаимосвязан­ной мотивации, определяющей мою жизнь, я нахожу те или иные достоверности и даже очевидности, ко­торые невозможно обойти. Но каким образом вся эта игра, происходящая в имманентной жизни сознания, может получить объективное значение? Как может очевидность (clara et distincta perceptio) претендовать на нечто большее, нежели быть одной из принадле­жащих моему сознанию характеристик? Если оставить в стороне, быть может, вовсе не столь уж безразлич­ное воздержание от признания бытийной значимос­ти мира, то перед нами встает декартова проблема, решить которую должна была божественная veracitas.