В исследованиях, которые содержались в последнем
размышлении, а также в двух предыдущих, мы двигались на почве
трансцендентального опыта, опыта познания самого себя и «другого». Мы
доверились этому опыту в силу его изначальной жизненной очевидности, как и
доверились очевидности предикативной дескрипции всех видов трансцендентально-научного
опыта вообще. При этом мы отвлеклись от требования — осуществить аподиктическое
познание, которое единственно может быть подлинно научным, — прозвучавшего в
начале с такой серьезностью, но ни в коем случае не отбросили его. Мы только
предпочли сначала очертить контуры необъятной проблематики этой первой в своем
роде феноменологии, которой свойственна еще некоторая наивность (и именно в
отношении аподиктичности), проблематики, в разработке которой заключается
великая и наиболее своеобразная задача феноменологии как науки новой и более
высокой формации, вместо того чтобы сразу же пуститься в обсуждение дальнейших
и последних проблем феноменологии, связанных с ее самокритикой, нацеленной на
определение объема и границ, а также модусов аподиктичности. По крайней мере
предварительное представление о способе предстоящей критики
трансцендентально-феноменологического познания дают наши прежние указания,
например, указания на то, как посредством критики трансцендентального
воспоминания выявляется аподиктическое содержание последнего. Всякая
трансцендентально-философская теория познания как критика познания, приводит,
в конце концов, к критике трансцендентально-феноменологического познания (и,
прежде всего, трансцендентального опыта), а при сущностной отнесенности
феноменологии к самой себе эта критика тоже нуждается в критике. Но несмотря
на очевидную возможность повторного осуществления трансцендетальных рефлексий
и самой критики, бесконечный регресс, сопряженный с какими-либо трудностями или
даже с нелепостями, в этом отношении не возникает.