§ 60. Метафизические результаты нашего истолкования опыта «другого» - Эдмунд Гуссерль и его Картезианские размышления - Неизвестен - Философы и их философия

Эти результаты будут метафизическими, если вер­но, что так следует называть последние результаты познания бытия. Однако здесь речь менее всего идет о метафизике в обычном смысле, об исторически выродившейся метафизике, ни коим образом не со­ответствующей тому смыслу, в котором метафизика была изначально учреждена как первая философия. Чисто интуитивный, конкретный и притом аподик­тический способ доказательства, используемый в феноменологии, исключает любые метафизические авантюры, любые спекулятивные излишества. Приве­дем ниже некоторые из наших метафизических ре­зультатов и дополним их новыми следствиями.

Мое ego, аподиктически данное мне самому, — единственное, что может с абсолютной аподиктичностью полагаться мной как сущее, — априори мо­жет быть ego, воспринимающим мир в опыте, только находясь в сообществе с подобными ему другими ego, как член сообщества монад, данного как ориенти­рованное вокруг него самого. В силу того, что объективный мир опыта удостоверяет себя непротиворе­чиво, другие монады непротиворечиво удостоверя­ют себя как сущие. И наоборот, никакое множество монад не мыслимо для меня иначе, как эксплицит­ным или имплицитным образом организованное в сообщество; отсюда следует, что это множество кон­ституирует в себе объективный мир и — в качестве множества психофизических и, в частности, челове­ческих существ — приобретает в этом мире про­странственную и временную форму и реализует себя в нем. Совместное бытие монад, простое их сосуще­ствование в силу сущностной необходимости озна­чает их сосуществование во времени, а затем и бы­тие в форме реальной временности.

Но все это приводит к дальнейшим, в высшей сте­пени важным метафизическим результатам. Мысли­мо ли (для меня, который спрашивает об этом, и, на этой основе, для всякого мыслимого субъекта, кото­рый может об этом спросить), что сосуществуют два (или более) отделенных друг от друга, т. е. не объе­диненных между собой в сообщество, множества монад, каждое из которых конституирует, таким об­разом, собственный мир, т. е. вместе они конституи­руют два бесконечно разделенных мира, два беско­нечных пространства и пространства-времени? По-видимому, это чистая бессмыслица. Априори каж­дая такая группа монад, как единство некой интер­субъективности, и притом такой интерсубъективно­сти, которая может обходиться без какой бы то ни было актуальной связи с другой, конечно же, обла­дает своим миром, который, возможно, выглядит со­всем не похожим на другой. Но тогда два этих мира необходимо оказываются всего лишь окружающими мирами этих интерсубъективностей и всего лишь аспектами единого, общего для них объективного мира. Ибо обе эти интерсубъективности не являют­ся абсолютно изолированными; как мыслимые мной, они вступают в необходимое сообщество со мной как конституирующей их прамонадой (или со мной как одной из моих возможных модификаций). Таким образом, они поистине принадлежат един­ственной, объемлющей и меня самого всеобщности, которая объединяет все монады и группы монад, мыслимые как сосуществующие. Поэтому в действи­тельности может существовать только одно-един­ственное сообщество монад — сообщество, объединя­ющее все сосуществующие монады; и, следовательно, только один-единственный объективный мир, одно-единственное объективное время, одно-единственное объективное пространство, только одна природа, и эта одна-единственная природа должна существовать, если во мне заложены какие-то структуры, влекущие за собой существование и других монад. Возможно, конечно, что различные группы монад и различные миры так относятся друг к другу, как относятся к нам те, которые, быть может, принадлежат не видимым для нас звездным мирам, т. е. состоят из живых су­ществ, обходящихся без какой бы то ни было акту­альной связи с нами. Но их миры представляют со­бой окружающие их миры с открытыми горизонтами, которые лишь фактически, лишь случайно могут быть для них не раскрыты.

Однако смысл этой уникальности монадологи-ческого мира и содержащегося в нем мира объектив­ного должен быть правильно понят. Конечно, Лейб­ниц прав, когда говорит, что можно помыслить бесконечно много монад и групп монадических, од­нако не все эти возможности совместимы, а также, что могло бы быть сотворено бесконечное множе­ство миров, однако не два или несколько миров сра­зу, поскольку они несовместимы. Здесь следует иметь в виду, что в свободном варьировании я прежде все­го могу помыслить себя самого, это аподиктически-фактическое ego, существующим как-либо иначе, и, таким образом, получить систему возможных моди­фикаций себя самого, каждая из которых, однако, упраздняется каждой другой, а также тем ego, кото­рым я действительно являюсь. Это система априор­ной несовместимости. Далее факт моего существо­вания предопределяет, являются ли другие монады другими для меня, и какие именно; я могу только най­ти, но не сотворить другие монады, которые будут существовать для меня. Если я мыслю себя как некую чистую возможность, отличную от того, что я есть на самом деле, то и она, в свою очередь, предопреде­ляет, какие монады существуют для меня как «другие». Двигаясь таким образом дальше, я могу познать, что каждая монада, обладающая значимостью как конк­ретная возможность, заранее очерчивает некий уни­версум совместимости, замкнутый мир монад, и что два мира монад одного и того же вида несовмести­мы друг с другом, как несовместимы две возможные модификации моего ego, а также и какого-либо мыс­лимого ego вообще.

Такие результаты и весь ход приводящих к ним исследований позволяют нам понять, как могут стать осмысленными вопросы, которые (независимо от того, как они могут быть решены) для традиционной философии должны были оставаться по ту сторону всех научных границ, — в том числе и те проблемы, которые мы уже затрагивали раньше.