§ 5. Историко-философские судьбы классического скептицизма - История и теория классического скептицизма - Д.А. Гусев - Философия как наука

Как отмечалось, скептицизмом пронизана любая система философии. Но в положительных построениях он играет только инструментальную и потому частичную роль.

Полный скептицизм, явившись в истории человеческой мысли только единожды, никогда больше не доходил до той высоты, которой он достиг в Древней Греции. В последующее время он более или менее приближался к этому идеалу, но никогда не совпадал с ним.

Среди древних авторов, не принадлежавших скептической школе, наиболее близок скептицизму Цицерон. Излагая греческую философию для римлян, теряясь в разногласиях и противоречиях огромного количества воззрений, он склонился к умеренному пробабилическому скептицизму. Виндельбанд справедливо отмечает, что «в теории познания Цицерон примыкает к Средней Академии, как к самому скромному, самому последовательному и в то же время самому изящному способу философствовать; согласно с этим он скептичен по отношению к метафизике, к физическим проблемам большею частью равнодушен...» (158).

В трактате «О природе богов» Цицерон, безмолвно присутствуя при беседе трех римских философов - эпикурейца Гая Веллея, стоика Квинта Луцилия Бальба и скептика-академика Гая Аврелия Котты - отдает несомненное предпочтение и симпатию скептику.

В определенный период сторонником скептицизма оказался и не скептический автор - Августин Блаженный. До обращения в христианство Августин полагал, что «наиболее разумными были философы, именуемые академиками, считавшие, что все подлежит сомнению и что истина человеку вообще недоступна» (159) и поступал в жизни «по примеру академиков... во всем сомневаясь и ни к чему не пристав» (160).

Полный скептицизм был предан забвению в Средние века, и только в последнее столетие господства непреложных теологических постулатов, в рассветных сумерках Нового времени, вновь поднял голову в творчестве блестящего французского философа Мишеля де Монтеня, который в «Опытах» часто ссылается на Секста Эмпирика, заимствуя аргументацию из его сочинений.

Необычайно симпатизирует скептицизму другой французский философ - Пьер Гассенди: «...чистосердечно признаюсь в том, что из всех философских учений мне ничто никогда не было так по душе, как прославленная непознаваемость (акаталепсия) академиков и пирронистов» (161).

Примечательно свидетельство Гассенди о том, когда он шесть лет исполнял в академии Экса обязанности профессора философии, преподавая ученикам, как подобает, философию Аристотеля, вместе с тем «излагал им также такие взгляды, которые совершенно подрывали его догматы». Если первое он делал в силу необходимости, второе - по чувству долга, так что слушатели видели «разумное основание воздерживаться от одобрения» аристотелевской философии (162).

Среди философов Нового времени наиболее близок скептицизму шотландец Дэвид Юм. Если его современники, не сомневаясь в существовании объективной действительности, задавались вопросом о соответствии ей человеческого мышления, Юм полагал, что, возможно, вопрос об истинности знаний, отражающих мир, не имеет смысла, поскольку не исключено, что нет мира. Честно признаваясь в мучительных антиномиях, возникающих перед философским изысканием, «...я вижу себя запутавшимся в таком лабиринте, что, должен признаться, не знаю, ни как исправить свои прежние мнения, ни как согласовать их друг с другом» (163). Юм подчеркивает, что там, «где люди крайне уверены в своей правоте и высокомерны, они обычно больше всего ошибаются и дают волю страстям без надлежащей осмотрительности и осторожности, которые только и могли бы обезопасить их от величайших ошибок» (164) и приходит к выводу, что он «должен уступить течению природы, подчинившись своим внешним чувствам и рассудку»; «и в этом слепом подчинении, - отмечает Юм, - лучше всего выражаются мое скептическое настроение и мои скептические принципы» (165).

О скептицизме Юма аллегорически замечает Кант, который, несмотря на собственный критицизм, был весьма далек от скепсиса: «... он [Юм] лишь сумел для безопасности посадить свой корабль на мель скептицизма, где этот корабль мог бы остаться и сгнить, тогда как у меня дело идет о том, чтобы дать этому кораблю кормчего, который... мог бы уверенно привести корабль к цели» (166).

Мощный скептический заряд несут направления философии Нового и Новейшего времени -  позитивизм и прагматизм.

Первый, отказываясь от общих положений и интегральных идей, апеллирует к эмпирической данности, выстраивая на ней особую, не метафизическую «положительную» философию. Эмпиризм, свидетельства непосредственного опыта провозглашаются позитивизмом единственным критерием практики и мышления. Но древние скептики, также отказываясь от общих утверждений, точнее, воздерживаясь от них, следовали непосредственной феноменальной данности, именуя ее своим критерием (167).

Прагматизм, не отличаясь познавательным оптимизмом, но и не отрицая - в отличие от позитивизма - необходимость интегрального знания, получает последнее с помощью субъективного волевого акта, упорядочивая действительность и выстраивая ее по образу и подобию субъекта. Мир становится таким, каким он представляется человеку, который творит его в силу собственного субъективного опыта и переживания.

Подобные высказывания мы встречаем в сочинениях Секста Эмпирика (168). Наблюдая критерий  прагматизма, когда истинно то, что отвечает практической успешности действия, невозможно не вспомнить, про «эвлогон» Аркесилая, не признающим никаких разумных доказательств, и для которого критерием истины является только практическая разумность, указывающая на успех предприятия или нет (169).

Таким образом, в исходных положениях позитивизма и прагматизма находим некоторое повторение взглядов, которые явились миру на два тысячелетия раньше.

То же можно сказать и о других направлениях современной философии.

Наверное, справедливо, что «ничто не ново под солнцем». Все было, все есть, все будет. Бытие меняет только формы, но не меняется принципиально, не может измениться вообще, потому что самотождественно. Оно пребывает вечно: ему некуда двигаться, так как бесконечность временная и пространственная и есть Бытие.

Прекрасно выразил данную мысль Демокрит - реально и изначально существуют только атомы и пустота, а все остальное, мир есть только та или иная их комбинация: соединение атомов образует вещи, разъединение - гибель. Следовательно, атомы представляют подлинное Бытие, которое не меняется вообще: атомы были, есть и будут; меняются только формы этого Бытия - различные комбинации атомов. Формы преходящи; Бытие, из них состоящее, самодовлеет и поэтому неподвижно и вечно. Всеобщий преформизм есть универсальная формула данного Бытия: изменение только формально, но не содержательно, меняются только формы, а не суть.

Бытие состоит из частей и делится на них, но вместе с тем не состоит ни из каких частей, и не делится на них, являясь новым качеством, никак не сводимым к отдельным частям. Покоясь на общих интегральных основаниях, Бытие едино в собственной основе. Универсальные связи и закономерности, проникающие бесконечность пространства и времени, пронизывающие мир, обуславливают самотождественность Бытия.

Человек с самого начала собственного существования чувствовал, ощущал, понимал, осознавал интегральность Бытия. В какой бы точке Земли ни находился человек, в какую бы эпоху он ни жил, поднимая голову к небу, он видел одно и то же солнце, одни и те же звезды и окружающее его Бытие природы являлось единым и одним и тем же. Он видел, что день сменяется ночью, а ночь - днем, за холодом следует тепло и наоборот, дует ветер, текут воды, распускается и увядает природа и люди рождаются живут и умирают. В одной части Бытия он видел отражение других его частей. Все в одном, одно во всем. Единство Бытия изначально присутствовало в сознании человека.

Когда он не умел говорить, мыслить, дикий, «полуживотный», он все же ощущал, чувствовал это единство. Когда появилось мышление и речь, развилось сознание, он не только ощущал единство Бытия, но и понимал его, осмысливал, выражал в логических и вербальных формах. Правда, в разных частях планеты и в различные эпохи по-разному, но сущность являлась одной и той же: китайцы осознавали данную интегральность Бытия как Дао, Пифагор называл ее Числом, Гераклит - Логосом, Аристотель - Космическим Умом, Гегель - Абсолютным Духом, материалисты - бесконечной и вечной материей. Архэ милетских философов, Бытие элеатов, атомы Демокрита, идеи Платона, Единое Плотина - не выражают ли одну и ту же реальность? В разных категориях люди высказывали одно содержание. И не могли высказывать разное,  поскольку видели вокруг по существу одну и ту же действительность, их окружал единый мир.

Поэтому Гегель справедливо замечал, что нет истории философии, существует только одна философия. Бесчисленные воззрения и системы различных эпох и народов - только одно воззрение всего человечества, единое и самодовлеющее в конечном итоге. Правда, у Гегеля единая философия связана с Мировым Духом: ее модификации являются различными формами самопознания последнего (170). Если отбросить эту символификацию в лице Мирового Духа, мы получим вполне справедливую мысль.

Итак, образы прошлого представляют не собрание реликтов, имеющих для нас исключительно музейное значение, а примеры вечного и постоянно актуального. Поэтому об истории философии, предпосылках, становлении и развитии идей, об исторических судьбах воззрений можно говорить только условно, памятуя о том, что nil novi sub sole.

Скептицизм, как и тысячи других философских систем и построений, является одним из путей человеческой мысли, которая идет по нему, отражая окружающую ее действительность. Об этом замечательно сказал Либман в сочинении «Мысли и факты», цитату из которого Рихтер использовал в качестве эпиграфа к книге «Скептицизм в философии»: «Заметьте вообще раз и навсегда следующее: как здесь, так и во всем дальнейшем ходе этого исследования речь идет о типичных мыслях; и было бы большою ошибкой думать, что рассматриваемые нами взгляды представляют нечто устаревшее, нечто превзойденное, - ряд мнений, сохраняющих в наши дни свой интерес разве только с чисто исторической точки зрения, как памятники старины, давно уже оставленной нами за собой. О типичных мыслях говорим мы здесь - о таких вопросах, которые не зависят от веяний времени и капризов умственной моды, - о тех типичных возможностях и типичных путях, которые для последовательно мыслящего, не скованного ни авторитетом, ни школьной традицией разума одинаково открыты решительно во все эпохи: сегодня не менее, чем двадцать пять веков тому назад, - в христианской Европе, не менее, чем на Ионийских берегах Малой Азии, в Нильской дельте или в долине Ганга» (171).

В первой главе настоящего исследования мы обозначили базу источников наших сведений об античном скептицизме, основные разделы его историографии и рассмотрели идейную и историческую его эволюцию. Круг источников по истории античного скептицизма незначителен, но, тем не менее, позволяет провести полноценное историко-философское исследование данного феномена греческой философии. Историография античного скептицизма не разработана. Он никогда не являлся отдельным предметом изучения, упоминания о нем фрагментарны и формальны, в силу чего он и остался совершенно неизученным философским явлением как в отечественной, так и в зарубежной науке.

Скептицизм как самостоятельная философская школа появился в Древней Греции, с одной стороны, как результат отдельных скептических тенденций в развитии греческой философии от учений милетцев до систем Платона и Аристотеля, с другой стороны, был порожден крайней социально-экономической, политической и психологической нестабильностью эллинизма, переориентировавшей философию на поиск и обоснование индивидуального счастья.

В допирроновой философии скептицизм хотя и существовал в виде отдельных фрагментов, тем не менее, представлял весьма существенную струю в греческой мысли, которая во многом определила сам тип и специфику эллинской философии. Более чем шестивековая эволюция собственно скептической школы прошла через: 1) интуитивный релятивизм Пиррона и Тимона, 2) интуитивно-вероятностное и рефлективно-вероятностное учение Аркесилая и Карнеада соответственно, 3) рефлективный релятивизм младших скептиков и нашла завершение и наивысшее воплощение в философии последнего представителя скептической школы - Секста Эмпирика.

Он является единственным автором, сочинения которого дошли до нас. Поэтому реконструкция и исследование греческого скепсиса должны опираться на его произведения. У Секста Эмпирика скептицизм приобрел содержательно-аутентичную форму, поскольку Секст подверг сомнению и собственные положения, что отсутствовало в учениях его предшественников.

Полный или абсолютный скептицизм история мировой философии явила лишь единожды. Это был греческий скепсис. Никогда ни до, ни после эллинской философии скептицизм не превращался в самотождественное философское направление, но являлся частичным и инструментальным явлением в тех или иных положительных построениях. Тем не менее, весьма существенных скептических тенденций не лишены некоторые философские системы поздней античности, раннего средневековья, Возрождения, и - Нового и Новейшего времени.