§ 1. Источники по истории классического скептицизма и его освещенность в научной литературе. - История и теория классического скептицизма - Д.А. Гусев

1. Источники по истории классического скептицизма.

Используемые источники можно разделить на две группы: источники по истории или эволюции скептицизма в допирроновой философии и источники по истории собственно скептической философской школы.

Поскольку собственно скептицизм имел богатую и длинную предысторию в лице почти всей доскептической греческой философии (о чем пойдет речь ниже), мы выделяем в первую группу источники по этой предыстории. Таким образом, первая группа - источники наших знаний о периоде древнегреческой философии до появления скептицизма в качестве самостоятельной школы или - допирроновой философии.

Поскольку в рамках настоящей работы невозможно обстоятельно охватить весь данный период, мы ограничиваемся во-первых, рассмотрением наиболее крупных, эпохальных этапов и философских фигур, во-вторых, согласно задачам исследования, упомянутые философы будут интересовать нас в аспекте их причастности скептическим тенденциям.

В результате, в поле нашего зрения попадают ионийские философы и Пифагор, элеаты и Гераклит, Демокрит, софисты и Сократ, Платон и Аристотель. Понимая неправомерность подобного посягательства, еще раз подчеркнем, что, не претендуя на глубину и всеобщность исследования, мы останавливаемся на данных фигурах конспективно, с единственной целью выявления в их учениях скептических элементов.

При рассмотрении периода греческой философии до Платона и Аристотеля мы опираемся, главным образом, на знаменитое собрание фрагментов философов-досократиков Германа Дильса (1), кроме того, ссылаемся не только на собрание, но и на непосредственные источники. В частности, на диалоги Платона «Кратил» и «Теэтет» (2), сочинение Аристотеля «Метафизика» (3), первая книга «Пирроновых положений» Секста Эмпирика и седьмую книгу его трактата «Против ученых» (4), сочинение Диогена Лаэртского в десяти книгах «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» (5) и трактат Цицерона «О философии Академии» (6).

При рассмотрении учений Платона и Аристотеля в вышеуказанном аспекте в качестве источников используются диалог Платона «Тимей» (7) и трактат Аристотеля «Топика» (8), которым завершается знаменитый «Органон».

Приведенная источниковая база, несомненно, узка, но, ввиду невозможности использования в настоящей работе всей номенклатуры источников, мы вынуждены ограничиться, на наш взгляд, наиболее существенными и принципиальными с интересующей нас точки зрения.

Вторая группа источников - древние свидетельства о скептической философии.

От мыслителей скептицизма, за исключением Секста Эмпирика, до нас не дошло никаких сочинений. Об их жизни и воззрениях мы узнаем из косвенных свидетельств.

Так, основными источниками по философии Пиррона и Тимона являются четырнадцатая книга сочинения Евсевия Кесарийского «Приуготовление к Евангелию» (9) и девятая книга упоминавшегося трактата Диогена Лаэртского (10).

Основными источниками сведений об академическом скепсисе Аркесилая и Карнеада является четвертая книга трактата Диогена Лаэртского (11), упоминавшийся трактат Цицерона об академической философии (12). Кроме того, некоторые свидетельства об Аркесилае, содержатся у Евсевия (13) и в третьей книге трактата Цицерона «Об ораторе» (14), и в четвертой книге его «Тускуланских бесед» (15). Сведения о Карнеаде находим в третьей книге сочинения Цицерона «О природе богов» (16), о знаменитом его визите в Рим в 155/56 г. до н.э. и его блистательных антиномичных речах о справедливости сообщают Плутарх в «Сравнительных жизнеописаниях» (17), Авл Геллий в сочинении «Аттические ночи» (18) и крупный представитель западной патристики Лактанций в пятой книге собственного сочинения «Божественное устроение» (19).

Об Энесидеме сообщают Диоген Лаэртский (20) и Евсевий Кесарийский (21), а об Агриппе - опять же Диоген Лаэртский (22).

Кроме того, обо всех указанных скептиках читаем в произведениях Секста Эмпирика, о котором пойдет речь ниже.

Необходимо отметить, что определенный интерес представляют упоминания о скептической философии вообще (главным образом академической) в «Исповеди» Августина Блаженного (23), который, как известно, до обращения в христианство являлся приверженцем скептицизма.

Кроме того, при исследовании этики скепсиса, являющаяся его основным звеном, в плане сопоставления и иллюстрации будет полезным обратить внимание на трактовку этических вопросов в письме Эпикура к Менекию (24).

Секст Эмпирик - единственный скептик, основные сочинения которого дошли до нас, являющийся последним представителем скепсиса в 600-летней истории скептической школы, олицетворяя в результате наиболее зрелый итог ее эволюции, своего рода квинтэссенцию античного скептицизма и его логическое завершение в абсолютной форме (25). Сочинения Секста Эмпирика составляют основной предмет и источник настоящего исследования.

Речь идет о «Пирроновых положениях» в трех книгах (26), шести книгах «Против ученых» и пяти книгах «Против догматиков», или «Против философов». Часто книги «Против философов» и «Против ученых» объединяют в один трактат под названием «Против ученых», который, в результате, состоит из 11 книг (27). В данном случае книги «Против философов» обозначаются цифрами VII-XI, книги «Против ученых» или «Против представителей отдельных наук» - I-VI. Это книги: «Против грамматиков» - I, «Против риторов» - II, «Против геометров» - III, «Против арифметиков» - IV, «Против астрологов» - V, «Против музыкантов» - VI.

Трактат «Против философов» или «Против догматиков», соответствующий VII-XI книгам общего сочинения «Против ученых», представляя полемику с представителями трех тогдашних философских дисциплин, состоит из двух книг «Против логиков» (VII-VIII), двух книг «Против физиков» (IX-X) и одной книги «Против этиков» (XI). Таким образом, все одиннадцать книг «Против ученых» рассматривают догматических философов в систематическом разделении и имеют целью критику и опровержение различных положительных теорий античной науки.

Сочинение «Пирроновы положения» рассматривает отдельных философов только в качестве примера для того или иного скептического тезиса. Первая книга произведения представляет введение в скепсис. В ней устанавливаются отличительные свойства скепсиса, его понятия, начала, цель, способы (тропы) воздержания от суждения, скептические выражения и отличие скепсиса от смежных с ним родов философии.

Вторая книга носит логический характер, трактуя о критерии, истине, знаке, доказательстве, силлогизмах, индукции, определениях, о целом и части, о родах и видах, общих качествах и о софизме. Первые 20 глав третьей книги посвящены только физической стороне философии, т.е., в античном понимании, всей действительности в целом. Здесь речь идет о богах, о причине, телах, смешении, движении, месте, времени и о числе. Главы 21-32 посвящены этике - рассуждениям о хорошем, дурном и безразличном по природе, об искусстве по отношению к жизни, об изучаемом, обучающем и учащемся, о способе изучения, о пользе, приносимой искусством жить.

Таким образом, физика, логика и этика в обобщенном виде представлены во 2-ой и 3-ей книгах «Пирроновых положений». Эти три основные главы или книги (точнее, две книги - 2-я и 3-я) представляют полную параллель VII-XI книгам «Против ученых», но носят более общий характер. В итоге, «Пирроновы положения» представляют теоретическое ядро греческого скептицизма. Поэтому, исходя из цели и задач настоящего исследования, мы рассматриваем «Пирроновы положения» в качестве его основного источника.

Отдельные параграфы из сочинений Секста Эмпирика перевел А.О. Маковельский в «Досократиках» и «Древнегреческих атомистах» (28). П.В. Ернштедт в хрестоматийном сборнике «Античные теории языка и стиля» перевел 11-ый и 80-ый параграфы второй книги «Против логиков» (29) и параграфы 104-119 и 176-240 книги «Против грамматиков» (30).

Впервые «Пирроновы положения» на русском языке увидели свет в 1913 г. в переводе Н.В. Брюлловой-Шаскольской, вышедшим отдельным изданием в Санкт-Петербурге со вступительной статьей и комментариями переводчика (31).

Трактат «Против ученых», переведенный А.Ф. Лосевым, увидел свет только в 1976 г. Данный перевод вместе с «Тремя книгами пирроновых положений» в переводе Н.В. Брюлловой-Шаскольской составил двухтомник в серии «Философское наследие», вышедший в Москве в 1976 г. со вступительной статьей и комментариями А.Ф. Лосева (32).

2. Историография классического скептицизма.

Историография античного скептицизма очень бедна и фактически вообще не разработана. Исследователи почти никогда не останавливались на данном предмете, считая, видимо, его неблагодарным, и в целом бессодержательным.

Также не наблюдается сколько-нибудь значительных концептуальных разногласий относительно скептицизма. Существует только то или иное психологическое отношение к скептицизму: кому-то он чужд и неприемлем, кому-то близок и симпатичен, но выше столь эмоционально практического взгляда человеческая мысль почти никогда не поднималась.

В теоретическом аспекте вопроса царит полное единодушие мнений: скептицизм есть сомнение в познавательных возможностях человеческих чувств и разума и даже отрицание каких-либо позитивных данных; он представляет сплошной гносеологический пессимизм, обосновывающий тщету и бесполезность всех борений духа и разума, пустоту Бытия, отсутствие смысла и цели и вялое движение не нужной никому жизни.

Поэтому историографию скептицизма невозможно изложить по различным теоретическим подходам; изложение по эмоциональным оценкам научно несостоятельно. Поэтому единственно возможное - изложение по хронологическому принципу. Еще раз отметим, что концептуально в целом мнения всех авторов едины и различаются только деталями.

Древняя и средневековая историография.

Пристальное внимание скептицизму уделил Цицерон, явно симпатизировавший скепсису, что выразилось в его сочинении «Academicorum», посвященном философии Средней и Новой Академии. Примечательно, что это единственный трактат Цицерона, целиком посвященный одной философской школе.

Данное сочинение распадается на две части: «Academicorum Priorum и «Academicorum Posteriorum». От первой дошла только вторая книга, от второй - часть первой книги и отрывки из остальных.

Но Цицерон не являлся философом в полном смысле данного слова, признавая, что в философии он призван только в адекватных римлянам понятиях изложить для них греческую мудрость. Поэтому он занимался только констатацией и высказывал свое отношение, не углубляясь в специальные философские изыскания и не занимаясь собственно исследованием.

Обширность сведений Диогена Лаэртского о Пирроне, в сравнении с другими философами, может указывать на близость знаменитого доксографа скептицизму. Кроме того, как-то раз Диоген Лаэртский называет философию Пиррона достойнейшей (33). В целом он передает взгляды скептиков достаточно полно и сочувственно.

Исследователь римской мифологии, историк М.Н. Гутлин отмечает, что со скептиками полемизируют, передавая и искажая их взгляды, приверженцы других античных философских направлений: Лукреций Кар, анонимные платоники II в., Авл Геллий, Лукиан, близкий, как все поздние скептики, медицинской школе эмпириков Клавдий Галлен, у которых критика скептицизма оказалась бессильной в борьбе против него, и поэтому зачастую извращала и вульгаризировала его философские идеи.

Гораздо более продуктивной, по словам Гутлина, оказалась другая критика скептицизма, связанная с раннехристианской апологетической литературой, содержащаяся в сочинениях известных отцов церкви - у Тертуллиана, Лактанция, Иеронима, Августина, Евсевия Кесарийского и других. В том числе в трудах некоторых более поздних византийских авторов, воспроизводящих утраченные части и фрагменты отдельных скептиков («Сентенции и эклоги» Иоанна Стобея, «Словарь» Суды, «Мириобиблион» патриарха IX в. Фотия) (34).

Указанные древние авторы занимались только констатацией и были далеки от собственно исследования скептицизма.

В средние века скепсис появлялся крайне эпизодически, и развернулся только на заре Нового времени в творчестве блестящих французских философов Мишеля де Монтеня и Пьера Гассенди. По праву их можно назвать скептическими авторами.

Монтень в «Опытах» во многом идет за аргументацией Секста Эмпирика, подчас дополняя, расширяя и обогащая ее многочисленными и яркими примерами и эмоционально-художественными образами (35). Монтень - по преимуществу психологический автор, и его скептицизм, переливаясь всеми цветами жизни, не оставляет равнодушным ни одного сердца.

В сочинениях Гассенди находим глубоко уважительное отношение к скептицизму и весьма сочувственное его изложение (36).

Другой философ начала Нового времени - англичанин Ф. Бэкон, несмотря на собственный гносеологический оптимизм, признавал, что сомневаться в возможностях познания «более достойно, нежели выносить произвольные решения» (37). Тем не менее, он далек от одобрения скептицизма, отмечая, что сторонники последнего «обращают слабость своих открытий в клевету против самой природы и в малодушие всех других», приговорив людей к «вечному мраку». Скептические учения по Бэкону «не только безнадежны, но и посвящены безнадежному» (38). Английский философ упрекает скептиков в том, что они «клеветали на чувственные восприятия и тем самым в корне подрывали всякое знание» (39) и называет школу Пиррона «ныне опровергнутой» (40).

Новая и Новейшая историография.

Выдающийся шотландский философ Д. Юм отмечал, что никому не приличествует говорить уверенно и чувствовать непогрешимость (41). «Наихудший спекулятивный скептик, - по мнению Юма, - куда лучше самого набожного святоши и фанатика» (42). Отметим, что Юм более всех прочих приблизился к сущности скептицизма, признавая, что «скептические рассуждения уничтожают сами себя в силу собственной утонченности» (43) и что «истинный скептик будет относиться с недоверием не только к своим философским убеждениям, но и к своим философским сомнениям» (44).

Юм справедливо полагал, что от релятивности мира вполне спасает феноменализм жизни: «к счастью, природа вовремя сокрушает силу всех скептических аргументов и не дает им оказывать значительное влияние на познание» (45). В другом месте Юм выразил данную мысль более ярко и лаконично: «...природа всегда гораздо сильнее принципов» (46).

И. Кант, несмотря на собственный критицизм, негативно оценивал скептицизм, полагая, что он представляет разрушенную и погибшую науку (47).

Гегель отнесся к скептицизму весьма серьезно, уделив ему немало внимания в собственных сочинениях (48). Однако, стремясь создать универсальную систему философии, он непременно хотел, чтобы скептицизм вошел в нее в качестве момента и содержался в ней в «снятом» состоянии. Гегель «преодолевал» скептицизм оригинально: не путем отрицания или опровержения, но - включения и претворения, не замечая, что подлинный скепсис вообще не подлежит преодолению, представляя парадоксальное явление, которое не образует никакой фиксированной данности и, подчас отрицая само себя, оно одновременно есть и нет; поэтому преодолевать здесь вообще нечего.

Иначе относился к скептицизму Л. Фейербах: «Только свободное, безусловное, всепожирающее истинное сомнение представляет философский интерес» (49). Более того, Фейербах понимает аксиологические и телеологические истоки скепсиса: «Догматик отказывается не от знания, а от себя; скептик же, наоборот, - от знания, а не от себя. Скептик не имеет интереса к объекту, потому что он интересуется только самим собой» (50).

Наконец, Фейербах уловил подлинную диалектическую сущность скепсиса, хотя, точнее, только приблизился к ней, интуитивно ощутил, нежели рефлективно разработал. Скептицизм по Фейербаху есть «исчезновение всякой определенной истины» и именно данное обстоятельство «доводит дух до сознания бесконечной истины» (51).

Не обошел вниманием скептицизм молодой Карл Маркс, который в диссертации и подготовительных к ней материалах дает крайне противоположные оценки скепсису. Говоря об основных направлениях эллинистической философии, Маркс отмечает, что они являются «настолько характерными, мощными, вечными, что даже современный мир должен был признать за ними полное духовное право гражданства» (52). Одновременно он недоумевает «как могли появиться после Аристотеля Зенон, Эпикур, даже Секст Эмпирик, как после Гегеля оказались возможными попытки новейших философов, бесконечно жалкие в большей своей части» (53).

Огромное внимание уделили скептицизму немецкие историки и филологи второй половины XIX- начала XX века. Особый дух научности, царивший в это время в Германии, породил множество ученых, внесших немалый вклад в изучение древнего скептицизма и вообще античной философии.

Но и здесь присутствовали противоречия и заблуждения, неверные толкования и откровенные фальсификации. Так, Теодор Гомперц отмечает, что Секст Эмпирик «старается представителей других направлений сделать приверженцами скептицизма», хотя, как мы увидим ниже, Секст тщательно отмежевывается от сколько-нибудь родственных скептицизму взглядов, подчеркивая исключительность и неповторимость скепсиса.

Специально скептической философией занимались Целлер, Сэссэ, Наторп, Гааз, Паппенгейм, Ваддингтон, Штейдлин, Поленц, Вундт, Филиппсон, Гефферс, Гедекемейер и другие. Немецкий ученый Эрнст Шульц, написавший книгу об Энесидеме, даже взял себе псевдонимом имя этого скептика (55).

Вышеуказанные исследователи много внимания уделяли классической философии, что, по справедливому замечанию Рихтера (56), не всегда положительно сказывалось на результатах научных исследований, поскольку доскональные филологические «штудии» и изыскания игнорируют исторический и философский аспекты исследования и, теряясь и путаясь в мелочах филологических нюансов, отдаляют от обобщений, не видят леса за отдельными деревьями за сплетением корней и ветвей.

Наиболее выдающимся трудом по истории античного скепсиса можно назвать книгу Рауля Рихтера «Скептицизм в философии», переведенную на русский язык и изданную в России в начале ХХ в.

Для читателя, не владеющего иностранными языками, данное сочинение Рихтера является единственным монументальным произведением, достаточно глубоко и всесторонне знакомящим с античным скептицизмом.

Труд Рихтера представляет воплощение грандиозного замысла - осветить всю историю скептицизма. Первая книга посвящена полному скептицизму: древнему, Возрождения (Монтень и др.), Нового времени (Юм, Мах, Ницше). Вторая - частичному скепсису: имманентному скептицизму в соединении с трансцендентным догматизмом (Паскаль и мистики) и трансцендентному скептицизму в соединении с имманентным догматизмом (Кант) (57). Первый том охватывает часть первой книги и посвящен только греческому скепсису. Именно он и был переведен на русский язык.

Первая глава повествует о предшественниках греческого скептицизма и его историческом развитии. Вторая посвящена изложению скепсиса: чувственного, рационального, а также направленного на отдельные разделы науки (причинная связь, Бог, ценности). Третья наиболее обширная глава представляет обстоятельную и глубокую научную критику древнего скептицизма по тем же разделам.

Надо отдать должное Рихтеру, что он, в отличие от других исследователей, преодолел презумпцию превосходства над древностью, когда она рассматривалась в качестве давно превзойденных и оставленных позади реликтов, имевших только музейное значение. Рихтер обращается со скептицизмом как с равным философским партнером.

При всей глубине, всеобъемности и яркости исследования, труд Рихтера имеет серьезный концептуальный просчет: автор полагает, что агностицизм на пути от скептицизма к догматизму занимает место более близкое, чем единица к нулю на пути от нуля к тысяче и поэтому подходит под рубрику скептицизма (58).

На первый взгляд его аргументация безупречна: если мы хотим установить позиции мысли по отношению только к одному формальному и общему положению: «истина познаваема», получается три варианта: «истина познаваема», «не познаваема» и сомнение в том и другом (то есть неизвестно - познаваема или нет). Но если положить в основу решение всех прочих, единичных вопросов («существует ли в мире причинное действие?», «Тождественен ли Бог с миром?»), окажется, что существуют только два лагеря: первый - утвердительные или отрицательные суждения, второй - сомнение в том и другом. Вторым будет агностицизм и скептицизм (59). Другими словами, скептицизм сомневается во всем, агностицизм только в одном положении высказывается уверенно (о познаваемости вещей), в остальном сомневается как скептицизм, поэтому они очень близки, если не тождественны.

Ошибка Рихтера состоит в том, что он низводит гносеологический вопрос до разряда прочих, частных проблем философии. Между тем вопрос о познании является одним из центральных в философии. Например, если мы утверждаем, что вещи абсолютно непознаваемы, все дальнейшие рассуждения о них становятся бессмысленными, в том числе бессмысленным окажется и сомнение в их существовании или несуществовании. Таким образом, агностицизм не отвергает, не исключает сомнения, но делает его бессмысленным (60).

Английские исследователи тоже обстоятельно занимались древним скептицизмом. Можно отметить книги Макколла, Патрика, Бивена (61), которые, несмотря на масштабность изложения, носят по преимуществу компилятивный и констатирующий характер.

В новейшей литературе скептицизм по-прежнему не находит должного внимания и освещения. Наименования трудов о скепсисе исчисляются единицами, в то время как научная литература о других философских школах, хронологически близких к скептической - стоической и эпикурейской - исчисляется десятками наименований (62).

Кроме того, произведения о скептицизме носят либо чисто констатирующе-фактологический характер, либо негативно-оценочный. Исследовательская сторона остается в тени. Так, например, Мейтс в статье «Стоическая логика и текст Секста Эмпирика», проводя логико-филологическое исследование, приписывает сочинениям Секста Эмпирика «много искаженных мест» («a number of corrupt places») (63) и, делая вывод, упрекает его в безответственности («Sextus... far from giving anyone lesson in logic, he only ehxibited his own carelessless») (64).

Негативное отношение к скептицизму и его непонимание продемонстрировал английский философ Б. Рассел в «Истории западной философии». Автор полагал, что «скептицизм был привлекателен для многих нефилософски настроенных умов... был утешением лентяя, поскольку показывал, что невежда столь же мудр, как и заслуженные ученые» (65). Кроме того, Рассел полагал, что скептицизм не обладал ничем позитивным «даже в чисто интеллектуальной сфере» и что «не ответив на аргументы скептиков старый мир отвернулся от них» (66). Кроме того, Рассел приписывает скептикам крайний негативный догматизм, тождественный абсолютному агностицизму (67), что не совсем верно.

Весьма негативные оценки скепсиса находим в статье Яначека «О характере позднеантичного скептицизма». На основании только филологического анализа, об ограниченности которого говорилось выше, он делает вывод, что Секст Эмпирик компилятор и не философ, но только наследник более выдающихся предков, который даже в изложении учения скептиков крайне непоследователен (68).

Русская дореволюционная историография.

В русской дореволюционной литературе находим тоже только отрывочные, фрагментарные упоминания о скептицизме. Нет ни одного сочинения, целиком посвященного исследованию скепсиса.

Упоминание А.И. Герцена в «Письмах об изучении природы» об античном скептицизме носит общий, поверхностный характер (69).

Г.В. Плеханов отмечает, что «греческий скепсис есть плод упадка» жизни и мысли (70).

«Курс истории древней философии» С.Н. Трубецкого уделяет скептицизму минимальное внимание, а про поздних скептиков не содержит ни одного упоминания (71). Кроме того, Трубецкой ошибочно приписывает скептикам отрицательный догматизм: «скептики отвергли всякую возможность какого бы то ни было объективного знания» (72).

Довольно глубокой статьей Брюлловой-Шаскольской об античном скептицизме открываются «Три книги пирровых положений» Секста Эмпирика, изданные в Санкт-Петербурге в 1913 году. Несмотря на серьезность статьи, она носит по большей части конспективный характер, освещая основные положения скептицизма Секста Эмпирика и уделяя особое внимание его гносеологии (73).

Русская дореволюционная философия отличалась принципиальной положительностью, поэтому скептицизму в ней не могло найтись места, и отношение к нему она выработала вполне определенное.

Так, В.С. Соловьев полагал, что скептицизм нельзя признавать за особенный тип или направление философии (74). По его мнению, современное состояние человеческого знания не является аргументом в пользу скептицизма: «Так как нам совершенно ничего неизвестно об относительном возрасте человечества, то мы не имеем права отрицать, что его предполагаемая неспособность к метафизическому познанию может быть того же рода, как неспособность говорить у трехмесячного ребенка» (75).

Столь верное замечание Соловьева тем не менее не является аргументом против скептицизма, поскольку последний отнюдь не отрицает будущего торжества человеческой мысли и гносеологического оптимизма уже потому, что он вообще ничего не отрицает, так как представляет буквально «ищущую» философию.

Негативное отношение Соловьева к скептицизму вполне очевидно. Он полагает, например, что скепсис «аргументирует на основании известных предвзятых идей... и является, таким образом, не более как предрассудком» (76). Соловьев употребляет и подобного рода эпитеты: «чистый нуль безусловного скептицизма» (77), «пропасть скептицизма» (78), «пустота и ничтожество бесплодного скептицизма» (79).

Крайне негативную, и даже злую оценку скептицизму дает Г.Г. Шпет в статье «Скептик и его душа». Он нарисовал скептика до крайности жалким и ничтожным. Скептик у Шпета ревнив, завистлив, желчен, мелочен, капризен, подозрителен, недоверчив и при этом невообразимо малодушен, слаб и презренно несостоятелен (80).

Новейшая отечественная историография.

В новейшей отечественной литературе по-прежнему не существует ни одного монографического исследования об античном скептицизме. Из статей на сегодняшний день известна только статья А.Ф. Лосева, которой открывается двухтомник Секста Эмпирика, вышедший в серии «Философское наследие» в 1976 году (81).

Круг остальной литературы по данной теме ограничивается статьями в «Философской энциклопедии», философских словарях, учебниках и учебных пособиях по истории философии, а также небольшими разделами в монографиях, посвященных эллинистической философии и общим философским проблемам. В качестве последних можно отметить труды Д.В. Джохадзе, И.Д. Рожанского, А.Б. Рановича, А.Н. Чанышева, В.Ф. Асмуса, А.С. Богомолова, В.М. Богуславского, Ф.И. Хасхачиха, С.И. Гоначарука, Н.З. Парамонова, А.О. Маковельского, П.С. Попова и Н.И. Стяжкина, М.В. Желнова, Т.И. Ойзермана и других (82).

Надо отметить, что данные упоминания об античном скептицизме крайне фрагментарны и по большей части формальны.

Исключение составляет монография В.М. Богуславского «Скептицизм в философии», первая глава которой посвящена античному скепсису (83). В заслугу автору надо поставить правильное понимание скептицизма как иррелевантной философии, противопоставленное им широко распространенному в историографии отождествлению скептицизма с релятивизмом и агностицизмом. Но вслед за А.И. Герценом, полагавшим, что «действительная наука могла бы снять скептицизм, для нее скептицизм - момент, но древняя наука не имела этой силы» (84), он повторяет ошибочный, думается, вывод, что появление скептицизма во многом обусловлено спекулятивным характером доктрин того времени, что умозрительная наука была слаба против скептицизма и ничего не могла ему противопоставить.

Единственным полноценным трудом об античном скептицизме в отечественной историографии является упоминавшаяся статья Лосева и большой раздел в его фундаментальном многотомном сочинении «История античной эстетики» (85). Данные произведения Лосева почти полностью дублируют друг друга; второе несколько шире по сравнению с первым. Необходимо отметить, что исследование А.Ф. Лосева отличается серьезностью и обстоятельностью, кроме того, яркость и простота стиля делает его сочинения доступными даже философски неподготовленному читателю.Упомянутые произведения Лосева по философской значимости стоят на одном уровне с трудом Рихтера.

На настоящий момент на русском языке существуют только два достаточно глубоких и обстоятельных произведения об античном скептицизме - книга Р. Рихтера и раздел в монографии А.Ф. Лосева.

Подводя итог, отметим, что в науке античному скептицизму почти никогда не уделялось должного внимания, поэтому его историография слаба, фактически не разработана и представляет не столько исследование, сколько фрагментарные свидетельства и упоминания, зачастую бессистемные и даже бессвязные. Концептуальных разногласий по данной тематике практически отсутствуют; фактически господствует непонимание скептицизма, его извращение и вульгаризация, и, как правило, негативное отношение.

Данная тема, о значении которой достаточно говорилось во введении, остается на настоящий момент целиком открытой. Полное и всестороннее исследование античного скептицизма и творчества наиболее яркого его представителя Секста Эмпирика остается делом будущего.