§ 1. Соотношение изостении и феноменализма. - История и теория классического скептицизма - Д.А. Гусев - Философия как наука

Во второй главе настоящей работы мы рассмотрели структуру античного скептицизма, его главные разделы. Но любая философская система представляет не столько простую механическую сумму основных частей, сколько определенную их взаимосвязь, выражающуюся в органическом внутреннем единстве, которое и составляет сокровенную суть любого философствования, позволяет уловить дух какого-либо философского направления, учения или школы.

В третьей главе мы предпринимаем исследование внутренних взаимосвязей основных положений античного скептицизма, взаимодействия его наиболее важных разделов, и подходим к основной характеристике данного философского направления, к определению его сущности, места, роли и значения этого феномена не только в философском наследии давно ушедших эпох, но и в контексте человеческого духа, в его прошлом, настоящем и будущем.

Объективная действительность, которую пытается познать человеческий ум, является, думается, гораздо богаче и сложнее его. Поэтому, ограниченный и несовершенный по сравнению с ней, он вынужден конструировать данную действительность по собственному образу и подобию, то есть упрощать и извращать ее. Безуспешно пытаясь объять необъятное, он упрощает ее с помощью собственных изобретений: таксономий, понятий, типологий, категорий, теорий, классификаций и т.п. Очевидны догматизм и ограниченность последних.

Говорят об их вспомогательной, сугубо инструментальной роли. Но впоследствии человеческий ум неизбежно забывает их первоначальное предназначение, и дает им право на вполне автономное и самодостаточное бытие. С того момента, как классификация утрачивает инструментальную функцию и начинает жить самостоятельной жизнью, происходит ее вырождение. Полностью отрываясь от первоначальной роли, от своего предмета, она становится пустой абстракцией, застывшей в своем догматизме и бессмысленности.

Но подобное вырождение происходит не с любой классификацией. Видимо, оно неизбежно тогда, когда последняя излишне детальна, подробна, обстоятельна. Чем она конкретнее, тем больше у нее шансов для превращения из инструмента познания в оторванную от него догму. Чтобы классификация всегда несла не более чем инструментальную функцию, она должна как можно менее притязать на детальность, и быть как можно более обобщенной, следовательно, условной. Степень ее обобщенности и условности будет обратно пропорциональна возможностям для вышеуказанного вырождения.

Мы позволили себе столь длинное предуведомление, потому что именно с подобной обобщенной классификации начинается изложение нашего вопроса. Она предложена Секстом Эмпириком и открывает его знаменитые «Пирроновы положения»: «Ищущим какую-нибудь вещь приходится или найти ее, или дойти до отрицания нахождения и признания ее невоспринимаемости, или упорствовать в отыскании. Поэтому, может быть, и в отношении вещей, искомых в философии, одни говорили, что они нашли истину, другие высказывались, что воспринять ее невозможно, третьи еще ищут. Те, что воображают себя нашедшими, называются особым именем догматиков... об истине, как о невоспринимаемом, высказывались... академики, ищут же скептики» (1).

Как видим, классификация предельно обобщена и номинальная, поэтому не притязает на автономию и самозначимость, но помогает ориентироваться в безбрежном океане человеческой мысли.

Условно выделяются три типа мышления: позитивный, негативный и нейтральный или иррелевантный. Разумеется, о четкой дифференциации этих типов не может быть и речи. Реально они тесно переплетены между собой, взаимосвязаны и взаимозависимы. Один может содержаться в другом и в третьем, и, более того, они, пребывая в вечном и неуловимом движении, постоянно меняют это соотношение. Конечно, в данных хитросплетениях человеческой мысли разных эпох и направлений не способна разобраться ни одна классификация или типология. Поэтому подчеркнем: речь о трех типах мышления идет предельно условно.

Итак: позитивный тип мышления - ставящий целью утверждение какого-либо положения (положений) и доказательства его (их). Негативный - отрицание и опровержение. Причем неправильно было бы понимать негативное мышление как антипод позитивного. Это одно и то же - отрицая нечто, негативное мышление нечто утверждает, именно утверждает данное отрицание. Поэтому негативное мышление - тоже позитивное, но с обратным знаком. Целесообразно поэтому говорить не о трех, а о двух типах мышления: позитивном и нейтральном.

Последний ничего не утверждает и не отрицает. Однако его не следует понимать как остановившуюся посередине между утверждением и отрицанием мысль, застывшую в безразличии и самодовольстве. Напротив, нейтральное мышление постоянно движется от утверждения к отрицанию и обратно, не останавливаясь ни на одном, вечно неудовлетворенное, постоянно во всем сомневающееся, вечно ищущее. Секст Эмпирик так и говорит: «...ищут же скептики» (2).

Неправильное понимание скептицизма как нейтрального или иррелевантного, или изостеничного догматизма широко распространено. Чтобы противостоять этому взгляду не голословно, необходимо доказать причастность скептицизма диалектике, которая является, пожалуй, наиболее надежным критерием значимости, ценности и эффективности любой философии.

Для иллюстрации положения человеческой мысли и отношения ее к диалектике приведем аллегорическое сравнение. Как известно из физики, тело находится в равновесии, когда проекция центра его тяжести на площадь опоры находится в границах этой площади. Когда она выходит за ее пределы, тело теряет равновесие.

«Площадь опоры» диалектического равновесия мысли настолько мала для нее, что «проекция центра ее тяжести» постоянно выходит за пределы данной опоры, и мысль неизбежно валится в какую-нибудь из разновидностей догматизма. Что представляет «площадь опоры» диалектики?

Во-первых, диалектика не позволяет ничего утверждать или отрицать вообще, признавая всеобщую относительность вещей и явлений, но этим она отнюдь не вырождается в релятивизм, поскольку, во-вторых, она позволяет себе утверждение или отрицание конкретно, в определенных условиях, при определенных отношениях и обстоятельствах, учитывая конкретный контекст или иными словами постоянно восходя к конкретике (мы говорим «восходя», потому что конкретика объективной действительности гораздо богаче и сложнее, чем наши обобщенные и стилизованные представления о ней). В-третьих, диалектика утверждает или отрицает, поскольку максимально учитывает все многообразие мира, во всей сложнейшей связи, взаимозависимости и вечном движении, превращении и изменении его частей. Образно говоря, она единственная способна объять необъятное.

Находясь на этой диалектической основе, человеческая мысль никогда не коснется догматизма. Но из-за антидиалектичной природы ей очень сложно, практически невозможно эквилибрировать на столь зыбкой позиции, и она постоянно падает в пропасть какого-нибудь «изма». Только удерживаясь на данной основе, она может притязать и надеяться на значительные открытия.

Поэтому мы называем диалектику величайшим и непревзойденным достижениями человеческого разума, и отводим ей роль критерия ценности и состоятельности любой философии.

Возвращаясь к скептицизму, скажем, что, выяснив его причастность к диалектике, мы не только сможем противостоять взгляду на него как на нейтральный догматизм, но и установить его эффективность или бесплодность. Итак, является ли скептицизм очередным догматическим падением человеческой мысли и потому бесполезен и несостоятелен, или он, сохраняя диалектическое равновесие, представляет большую философскую ценность?

Как известно, корневым элементом скептицизма является изостения, которую можно неправильно понять как некую застывшую точку посередине между полюсами утверждения и отрицания, как окончательное утверждение равенства, его абсолютизацию. В таком случае, получаем не что иное, как новый догматический вывод.

Догматизм - это или абсолютизация «А» или абсолютизация «В», или абсолютное отрицание того или другого. В таком случае одновременное признание их и абсолютизация равенства «А» и «В» окажется тоже чистым догматизмом. Дело в том, что изостению не следует понимать буквально или конкретно, как навсегда застывшее данное равенство. Она только знак его или - точнее - символ. В действительности, «А» и «В» никогда не находятся в равновесии. Вечное движение постоянно изменяет их соотношение, отдавая предпочтение либо «А», либо «В», либо на мгновение уравновешивая их и опять меняя, никогда не приводит ни к каким окончательным результатам.

То есть различное изменение соотношения и взаимодействия «А» и «В» - неизбежное условие и атрибут их бытия. Оно присутствует потенциально в каждый момент. Изостения и отражает, и выражает данную потенцию, вечную возможность изменения, условно и символически уравновешивая противоположности, делая их равенство, подчеркнем еще раз, только символом, знаком, за которым стоит вечное движение и прехождение.

Если понимать изостению именно подобным образом, увидим, насколько она диалектична, ибо диалектика, как отмечалось выше, первым долгом считает не утверждать или отрицать что-либо вообще, но признает одновременно право на правдоподобие, ничему не отдавая окончательного предпочтения, констатирует одновременно присутствие утверждения и отрицания в вечном изменении их соотношения и в вечной борьбе. Поэтому можно назвать изостению символическим выражением диалектического равновесия.

В пользу именно подобного понимания изостении свидетельствует вторая основополагающая, составляющая скептицизма - феноменализм. Феноменализм является основанием для практической жизни скептика, и мало имеет общего с его философскими, собственно скептическими построениями. В отличие от изостенической нейтральности последних, он вполне позитивен и деятелен. Данный феноменализм есть не что иное, как восхождение от общего  к частному, от абстрактных положений и общих номинальных выводов к богатой и сложной конкретике реального бытия. Данное восхождение - прямая прерогатива диалектического мышления. Следовательно, скептический феноменализм вполне причастен диалектике, ибо, как и последняя, не позволяя делать никаких выводов вообще, утверждает и отрицает вполне позитивно, при ближнем рассмотрении, в частном и конкретном.

Есть более существенный и, так сказать, более ощутимый аргумент против отождествления скептицизма с каким-нибудь из видов догматизма. Секст Эмпирик в самом начале изложения в «Пирроновых положениях» совершенно недвусмысленно замечает: «Ни о чем из того, что будет высказано, мы не утверждаем, будто оно обстоит во всем так, как мы говорим» (3). В другом месте Секст высказывается еще более определенно: «Скептик же высказывает свои положения так, что по своему смыслу они сами себя упраздняют» (4). Любое скептическое высказывание «вместе с остальными отрицает и само себя» (5).

Нет ничего удивительного в том, что огонь, уничтожая вещи, существует, пока они не сгорели: после - погаснет и огонь (6). Точно так же и очистительные лекарства не только избавляют тело от вредных соков, но вместе с ними изгоняются и сами (7).

Как видим, проповедуя тотальное воздержание от суждений, Секст Эмпирик, тем не менее, не постулирует его непреложно, напротив, воздерживается и от данного воздержания, понимая его ограниченность и относительность. Он сомневается, таким образом, и в собственном сомнении.

Подводя итог, можем отметить, что, во-первых, скептическая изостения является не застывшей догмой равновесия противоположностей, но диалектическим символом их вечного движения и борьбы. Во-вторых, предложенное положение в трактовке изостении будет верным, так как параллельно с ней в скептицизме выступает феноменализм, наличие которого не позволяет понимать равновесие догматически.

В-третьих, скептический феноменализм, спускаясь с «небес на землю», из умозрительной сферы в область реальной жизни, восходя к конкретике, исследуя частное, и не притязая на общее и абстрактное, вполне отвечает требованиям диалектической методологии.

В-четвертых, наивысшее проявление диалектики заключается во взаимодействии изостении и феноменализма в рамках скепсиса, который, благодаря двум составляющим охватывает почти все безграничное пространство бытия и небытия, «Небо и Землю», предельно обобщенное и абстрактное и предельно конкретное, вечно двигаясь от одного полюса к другому, не останавливаясь ни на одном. Изостения и феноменализм находятся не только во взаимодействии, но и в нерасчленимом единстве, сплаве. Данный парадоксальный симбиоз вроде бы взаимоисключающих противоположностей и порождает собственно скептицизм, то есть вечно ищущее, никогда не удовлетворенное, ни на чем окончательно не останавливающееся и решительно все охватывающее мышление.

Это уже чистая и совершенная диалектика. И скептицизм не только полностью причастен к ней, но и является ее квинтэссенцией, символом, пафосом.