§ 3. Скептицизм в контексте эллинистической философии - История и теория классического скептицизма - Д.А. Гусев

Скептицизм в качестве самостоятельной философской школы или направления появился в эпоху эллинизма - последней в истории Древней Греции. Эллинистическая философия оказалась завершающим этапом эллинской мысли. Многие исследователи называют эллинизм закатом или упадком греческой философии. Возможно, подобное утверждение вполне допустимо, хотя и не лишено возражений. Чтобы говорить об упадке или, наоборот, расцвете, необходимо определить четкие критерии того и другого, которые, однако, всегда зависят от определенной системы отсчета и поэтому всегда, в определенной мере, относительны. В любом случае, эллинистическая философия оказалась принципиально новым этапом в эволюции греческой мысли, и внесла немалый вклад в сокровищницу античной духовной культуры.

Специфика философской ориентации эллинистического менталитета, сильно отличающая его от классического и досократического греческого духа, возможно, и дает основания для некоторых негативных оценок первого. Хотя необходимо подчеркнуть, что пренебрежение к космогонии и космологии, отсутствие каких-либо грандиозных и исчерпывающих философских систем, сосредоточение на антропологическо-этической проблематике, составляющей вышеуказанную специфику, вполне может быть интерпретировано как достижение, а не недостаток философской эллинистической мысли. Последняя - скорее результат исторических, нежели идейных предпосылок. Глобальные фактические перемены греческой жизни повлекли не менее радикальную перестройку самого типа и стиля эллинского философствования.

В последней трети IV в. до н.э. греки совершили беспрецедентный поход на Восток под предводительством Александра Македонского. Данное событие является одним из наиболее грандиозных и, вместе с тем, катастрофических во всей истории Древнего мира. Эллинское завоевание было продиктовано внутренней логикой исторического процесса: возможности полисной жизни к указанному времени почти исчерпали себя, поэтому требовались новые формы дальнейшего развития, в недрах старого уклада зарождались и настойчиво пробивали дорогу иные исторические реалии.

Понятно, что не воля честолюбивого Александра направила греков на Восток и осуществила его эллинизацию. Грандиозное завоевание оказалось следствием предыдущего развития, однако в истории Греции началась, возможно, наиболее жестокая и кровопролитная эпоха. Поход продолжался девять лет (334-325 гг. до н.э.) по огромной территории: греческое войско, покинув пределы Балканского полуострова, прошло Ближний Восток, побывало в Северной Африке, Месопотамии, Средней Азии и дошло до Индии. Александр намеревался двигаться дальше, но измотанная длительными переходами армия отказалась подчиняться, и полководцу пришлось повернуть обратно, пойти в Переднюю Азию, где в городе Вавилоне основал столицу новой мировой державы. Последняя, правда, оказалась колоссом на глиняных ногах, и распалась сразу после смерти завоевателя.

Результатом грандиозного похода оказалась эллинизация Востока, хотя некоторые исследователи утверждают, что говорить надо скорее об ориентализации эллинов. Трудно однозначно определить, кто повлиял на кого в большей степени: греки - на восточных соседей или наоборот. В любом случае, необходимо отметить произошедшее слияние греческой и восточной культур, синтез двух различных типов цивилизаций, который и ознаменовал начало и главную отличительную черту новой эпохи в истории Древнего мира (и Древней Греции - в частности).

Эллинистическое время отличается в историческом плане крайней нестабильностью: социально-экономической, политической (в особенности), культурной. Традиционный, привычный, веками складывавшийся и казавшийся незыблемым уклад жизни рухнул почти в одночасье. Периоды сильных исторических потрясений обычно (и вполне заслуженно) именуют смутными временами. Эллинизм, несомненно, является одной из подобных эпох.

Святая святых греческого гражданина - полис - был безжалостно разрушен. Устои традиционной полисной жизни канули в лету. Исчезло все, что поддерживало, обеспечивало, наполняло смыслом гражданскую жизнь эллина. Классический полис существовал для него и отечеством, и священной традицией, и гарантом незыблемости повседневной жизни, и источником уверенности в завтрашнем дне. С полисом связывал человек собственное бытие фактическое и духовное, на него надеялся и уповал в минуты отчаяния, в нем полагал свою силу и славу, в нем ощущал социальную укорененность, и ради него готов был сложить свою голову.

Достаточно вспомнить предание о том, как лидийский царь Крез, принимая в гостях греческого мудреца Солона, показал ему несметные богатства, продемонстрировал огромную власть и спросил: «Кого считаешь ты, мудрый Солон, самым счастливым человеком на свете?». К величайшему изумлению Креза, Солон ответил, что самым счастливым человеком на свете он считает афинянина Телла. На вопрос Креза, почему он называет счастливцем не его - знатного и могущественного царя восточного государства, а какого-то неизвестного афинского гражданина, Солон ответил: «Телла я считаю самым счастливым человеком на свете, потому что ему пришлось жить в цветущее время родного города (государства, полиса), он увидел как у него родились и выросли дети, ему посчастливилось воспитать и внуков, а смерть свою он встретил на бранном поле, защищая независимость отечества (полиса)».

Теперь полис, который являлся для грека наилучшим из возможных миров, растворился в эллинистической смуте. Веками находившийся в тихой и прекрасной заводи полиса человек без всякого перехода и предупреждения был брошен в бушующий, необъятный и страшный водоворот эллинистической стихии.

Главная черта любого смутного времени заключается в том, что каждый остается наедине с собой, будучи брошенным на произвол судьбы. Никаких внешних гарантий, никакой надежды, опоры или поддержки. Брошенность, оставленность, покинутость, рождающие отчаяние - основные психологические характеристики эллинизма. Никто не поможет, кроме себя. Вся надежда - на собственные силы. Помощи ждать неоткуда. Безысходное одиночество. Если справишься - выживешь, не справишься - сгинешь без следа. Но если бы только так. Если бы точно было известно, что делать и чего не делать. Если существовала хотя бы какая-то определенность, однозначность, позволяющая сориентироваться в происходящем. Даже самая негативная определенность положительна тем, что расставляет точки над «i», делает ситуацию ясной и понятной. В данном случае можно каким-либо образом спрогнозировать будущее развитие событий и построить в соответствии с данным прогнозом практическую деятельность.

Самое худшее из всего возможного - неопределенность, парализующая любую деятельность, лишающая нас любых ориентиров. Именно подобная неопределенность характеризовала фактическую жизнь эпохи эллинизма. В одночасье созидались и разрушались монархии, сотни тысяч людей передвигались в разных направлениях без особого смысла и цели. Можно было поразительно быстро превратиться из жалкого раба в знатного господина, но также не исключалось, что более сильный сосед в любой момент отнимет у тебя все, и ты, еще вчера богатый и вроде бы могущественный, сегодня - жалкий и презренный раб. Непредсказуемость происходящего усугубляла и без того безотрадную ситуацию, делая ее безысходной и отчаянной.

Разве подобного рода исторические сдвиги не должны были повлечь не менее радикальные мировоззренческие, следовательно, и философские изменения? К чему должна была обратиться теперь греческая мысль? На чем сосредоточиться? Что искать? Неудивительно, что главный показатель эллинистического духа - бегство в себя от жестокости внешней жизни. Когда рушатся все внешние гарантии, человеку не остается ничего, кроме того, чтобы найти их исключительно внутри себя.

Философствование данного периода устремляется к человеку страдающему и страждущему, оставленному один на один с эпохой катастрофических перемен. Как сохранить самообладание, в чем черпать какую-либо отраду, где обрести сколько-нибудь твердую почву под ногами? Данные вопросы выходят на первый план и превращаются в философскую проблему. Таким образом, тематика эллинистической философии меняется весьма радикально по сравнению с кругом философских вопросов классики и досократического этапа. Космология и космогония, равно как и логика (во многом понимаемая греками как теория познания) всегда наполняли эллинскую мысль, занимая в ней, пожалуй, центральное положение.

Конечно, можно думать о Космосе, когда о тебе заботится или думает родной полис. К чему делать собственную жизнь предметом философского наблюдения, если она устроена и гарантирована, если в ней все понятно. Мысль в данном случае устремляется к мировому целому, к божественному Космосу, пытаясь найти его первоначало и выяснить основные принципы его построения и существования.

Но когда в одночасье собственная жизнь становится и неустойчивой, и непредсказуемой, и несчастной, когда рушится все, ранее казавшееся само собой разумеющимся, тогда она (жизнь) превращается в проблему, которая не только достойна философского внимания, но и должна быть исследована в первую очередь. Что нам до Космоса, если наша собственная жизнь (наш микрокосмос) испытывает тяжелейшие потрясения, вызывая огромное количество вопросов, требующих немедленного решения? Эллинистическая философия посвящена антропологической проблематике, космология и логика отходят на второй план.

Мы ни в коем случае не утверждаем, будто бы последние прекратили существование в контексте эллинской мысли, равно как невозможно утверждать, что этическая проблематика появилась только в философии эллинизма, а классика и архаика занимались исключительно космологическими проблемами. Круг философских вопросов всегда был представлен в греческой мысли во все ее времена, в силу чего именно эллинское философствование мы теперь называем классическим, ассоциируя его с совершенным каноном и символом самой философии.

Речь идет о приоритетах: онтология, гносеология и антропология всегда были представлены в греческой философии неравномерно. В определенную эпоху облик философствования, как правило, определял один из данных разделов. Многие исследователи сходятся в том, что архаику возможно охарактеризовать в философском плане как автаркию Космоса, классику - считать автаркией полиса, а эллинизм - рассматривать как автаркию личности. Антропологическая проблематика, таким образом, занимает определенное место в классической, например, философии, но все-таки находится под эгидой проблематики космологической.

В системе Платона этика не просто тесно связана с космологией, но и является, возможно, подчиненным по отношению к ней элементом философского построения. Софисты выдвигают на первый план логику и, исходя из основных ее положений, решают (правда, весьма нигилистически) космологическую проблему и разрабатывают (релятивистически) круг этических вопросов собственного философствования.

Эллинизм не является исключением: и космология и логика представлены в эллинистической философии, но являются в ней скорее средством обоснования основных этических положений, нежели автономными философскими проблемами. Эллинизм ставит вопросы о человеческой жизни, привлекая для их решения проблематику иных философских разделов. Одна из наиболее влиятельных и популярных эллинистических школ - стоическая - сравнивала физику (космологию) с плодородной почвой, участком земли, логику - с оградой, защищающей этот участок, а этику - с плодами урожая, который появляется на этой земле.

В итоге подчеркивается принципиальное единство всех основных философских разделов, вопросов и проблем, но вместе с тем явно устанавливается приоритетность одних и подчиненность других, включенность всех в единую систему мысли, но иерархически организованную.

Эллинистическая философия подчинила этике космологию и логику, поставив главной задачей разработку и обоснование путей индивидуального человеческого счастья. Как быть счастливым, несмотря ни на что? Это основной вопрос философской мысли эпохи эллинизма. Когда счастья нет, тогда особенно остро стоит проблема его определения, обоснования и нахождения. Именно потеря былого счастья и безмятежия классической эпохи вызвала, по большому счету, философский переворот эллинизма.

Понятие счастья является очень емким, и вряд ли кто-нибудь смог бы дать точное и исчерпывающее его определение. Обратимся к греческому термину, означающему счастье – эвдемонии. Эвдемония переводится на русский примерно как благое (блаженное, хорошее) состояние (настроение, ощущение и т.п.) человеческой души (ев - хороший + даймониа - состояние, настроение). Таким образом, счастье для греков - некое положительное состояние души, которое можно характеризовать самыми различными составляющими.

Счастье может означать безмятежность, благодушие, невозмутимость, радость и многое другое. В любом случае понятно, что такое благой настрой души. Несомненно, что данный благой настрой есть однозначно и безусловно нечто положительное для любой человеческой жизни. Если кто и будет утверждать, что для него счастье вовсе не есть благо, и он добровольно выбирает страдания как несомненную истину, в данном случае можно утверждать, что страдания для него есть благо, в них он видит путь обретения счастья.

Эллинистическая философия представляет безусловный эвдемонизм. При всей внешней идейной пестроте она является необыкновенно цельным, единым духовным явлением. Эвдемонистическая направленность объединяет все без исключения философские течения, школы и тенденции этой эпохи. Главной задачей любого теоретического построения являлся поиск путей индивидуального счастья.

Никто из эллинистических мыслителей не сомневался, что главная проблема заключается в нахождении индивидуального счастья. Все различия между философскими этическими системами эллинизма состояли в разном наполнении понятия эвдемонии, в разной интерпретации счастья, в различных представлениях о конкретных путях к нему. Скептицизм - одна из эвдемонистических моделей эллинизма, появившаяся вместе с другими философскими построениями эпохи и развивавшаяся параллельно с этими системами, вступая в различные идейные отношения с ними (согласия или полемики).

Поэтому в рамках настоящего исследования целесообразно предельно краткое упоминание о последних. Некоторые эллинистические школы появились непосредственно в рассматриваемую нами в данном параграфе эпоху, другие возникли раньше, в эпоху классики, но имели немаловажное значение в духовной жизни эллинизма ввиду собственной антропологической, этической и, главное, - эвдемонистической направленности. Речь идет о киренской и кинической школе, которые часто называются в историко-философской литературе сократическими. В эллинистический период появились эпикурейская, стоическая и рассматриваемая нами в настоящем исследовании скептическая школы.

Киренская школу основал философ Аристипп, уроженец города Кирены, который вслед за Сократом спрашивает, что является общим для всех людей, в чем сходны друг с другом все человеческие жизни, какими бы разными они ни являлись. Наверное, это стремление к счастью или, как говорит Аристипп, к Благу. Кто из нас не хочет, чтобы ему было хорошо? Найдется ли на земле тот, который сознательно выберет страдания? Даже если и найдется, следовательно, они для него являются чем-то положительным. Благо, следовательно, есть основа, объединяющая нас, и потому вполне может являться предметом философского исследования.

Итак - что оно такое? Чем является? Откуда берется и по каким законам устроено? Благо - это то, что открывается нам исключительно через ощущения. Когда человеку хорошо, ему не требуется логическим путем обосновывать это состояние, так как одного ощущения чего-то положительного достаточно, чтобы считать в данный момент о существовании Блага. Наоборот, если кому-то плохо, требуется ли человеку раздумывать - плохо сейчас или нет? Одного ощущения чего-то плохого достаточно, чтобы точно знать, что хорошего в настоящую минуту нет.

Критерием Блага, следовательно, являются наши ощущения, точнее - положительная и отрицательные эмоции, которые мы в них испытываем. Значит, когда у нас есть удовольствия, можно говорить о наличии Блага, и напротив, если мы претерпеваем страдания, надо констатировать отсутствие одного. Таким образом, вполне обоснованной и достойной целью человеческой жизни должно быть стремление к первым и избежание вторых.

Философия киренской школы является поэтому гедонизмом, то есть культивацией удовольствий. Однако их выбор, говорит Аристипп, не должен быть безусловным или слепым. Если безрассудно гнаться за удовольствиями, можно впасть в зависимость от них, которая является страдание. Поэтому выбор одного и избежание другого должен быть прежде всего разумным: если за удовольствием последует большее страдание, от подобного удовольствия следует с легким сердцем отказаться и, наоборот, если за страданием последует большее удовольствие, подобное страдание требуется мужественно претерпеть. Следовательно, гедонизм киренской школы не абсолютный, но ограниченный трезвым рассудком.

Кроме того, полагал Аристипп, природа удовольствия такова, что оно всегда ценно только настоящим моментом. Можно ли вполне насладиться прошлым удовольствием? Доставит ли нам одно воспоминание о нем, каким бы прекрасным оно ни было, столько радости, сколько мгновение, которое было заполнено им? Помимо этого, сознание, что раньше происходило что-то хорошее, а теперь его нет, приводит нас к печали. Тем более, невозможно в настоящий момент испытать удовольствие, которое еще будет, ибо будущее всегда неопределенно, во многом сомнительно и не вполне нам принадлежит. Надежда на предстоящее всегда чревата разочарованием - если ожидаемое не произойдет, нам достанется немало страданий.

Поэтому удовольствие является несомненным Благом, если оно происходит именно сейчас. Каждую минуту нашей жизни следует наполнять всеми возможными положительными эмоциями, и не оглядываться на прошлое, не смотреть в будущее, поскольку данные занятия - пустые и неблагодарные. Только настоящее имеет смысл и поэтому нам следует не терять его, не пропускать мимо себя, а максимально пользоваться им, делая собственную жизнь насыщенной и содержательной. Иначе можно провести ее в бесполезных раскаяниях или сожалениях об уже ушедшем прошлом, или в бессмысленных заботах о неизвестном и не наступившем будущем, а наша жизнь при этом пройдет мимо нас - будто бы ее и не существовало.

Не преступно ли поступать подобным образом по отношению к себе? Как видим, известнейший и знаменитый призыв - «живи настоящим» - не просто наивная декларация, а древняя философская позиция, вполне обоснованная, достаточно точно и ярко сформулированная киренской школой.

Второй не менее известной эллинистической школой являлась киническая, основанная философом Антисфеном Афинским. Словно и Аристипп, Антисфен полагал, что стремление к Благу является главной особенностью любой человеческой жизни, поэтому достойно философского рассмотрения. Но если Аристипп спрашивает, что необходимо для достижения Блага, Антисфен задает вопрос о препятствиях, которые мешают его достижению. Прежде всего требуется устранить то, что преграждает нам путь к счастью.

Первой и самой главной помехой, по мнению Антисфена, является имущество или частная собственность. Кажется, что плохого в том, если кто-то чем-либо обладает? Напротив, имущество считается несомненным Благом. В действительности, оно самое большое на свете несчастье из всех возможных. Тот, у которого ничего нет, во-первых, завидует тому, у кого есть, а зависть - чувство, несомненно, страдальческое; во-вторых, неимущий изо всех сил стремится что-то приобрести, напрягается, проводя свои дни в вечной погоне и борьбе, следовательно - в страдании.

Тот, кто владеет каким-либо имуществом, прежде всего боится его потерять, и жизнь его превращается в страх - чувство самое неприятное. Если ему и случится расстаться со своим богатством, он будет страдать еще сильнее, поскольку привыкнув к одному, он вряд ли сможет приучить себя к тому, чтобы довольствоваться меньшим.

Неимущие завидуют, имущие боятся, первые готовы посягнуть на вторых, которые, в свою очередь, стремятся оградить себя от произвола первых. Зависть и страх порождают ненависть и вражду, и на земле постоянно происходят столкновения, люди терпят всяческие бедствия. Имущество - корень всех человеческих зол. Какое преступление от маленького до самого великого - не было порождено корыстными мотивами? «Проклятая жажда золота» пять тысяч лет человеческой истории толкала людей на кровопролитие и насилие, подлость и бесчинства. Инстинкт частной собственности заставлял их совершать самые низкие и гнусные поступки и забывать подчас о человеческой природе.

Вторым препятствием к достижению Блага является зависимость каждого из нас от стереотипов, правил, норм и условностей, навязанных нам обществом. Все мы с детства прекрасно знаем, что одно считается хорошим, другое - дурным, что-то обязательно поощряется, иное непременно осуждается и даже наказуемо. Каждый должен постоянно подавлять собственные желания и делать не то, что хочется, а что предписано и надлежит. Ограничение себя искусственными и условными общественными установлениями, подчас совершенно глупыми и бессмысленными, доставляет нам, несомненно, отрицательные эмоции.

Чтобы быть счастливым, человеку необходимо освободиться от того, что мешает этому. Прежде всего, следует сделать себя свободным от любого имущества, во-вторых, обрести свободу от общественных стереотипов и норм, поступать всегда так, как хочется, находиться в гармонии с собой и не сообразовываться с людскими мнениями. Тот, кто выполнит данные требования, станет существом, живущим совершенно естественно, то есть в полном согласии с природой, предельно свободно и именно поэтому - счастливо.

Но подобная жизнь подобна существованию животных, что Антисфен нисколько не отрицает. Напротив, он подчеркивает, что животные, находясь в единстве с окружающим миром, живут необычайно просто, ничего не имея и никогда не стыдясь, не раскаиваясь, не надеясь, не отчаиваясь, они не ведают наших страстей и свободны от наших страданий и потому всегда безмятежны и беззаботны. За призыв уподобиться животным современники прозвали Антисфена и его последователей собаками (в греч. - кюон), поэтому школа и получила название кинической, а ее представители являлись киниками («собачествующими» философами). В латинском языке они стали называться циниками.

Сейчас мы понимаем под данным словом наглеца, пренебрегающего нормами морали, но современный смысл слишком далек от его первоначального содержания. Кинизм - философия, говорящая о совершенстве и гармонии природы и губительном несовершенстве цивилизации, призывающая вернуться к естественному состоянию и проповедующая аскетизм - ограничение потребностей и анархизм - безусловную личную свободу человека от всего навязанного ему извне.

Самым выдающимся представителем кинической философии являлся ученик Антисфена Диоген Синопский, наиболее последовательно воплотивший в жизнь основные принципы кинизма, благодаря чему и является одним из наиболее прославленных древнегреческих философов.

Основателем одной из появившихся в эллинистическое время философских школ являлся Эпикур с острова Самос. Прежде чем выяснять, считал он, каким образом можно достичь счастья, требуется устранить препятствия к нему. Что мешает обрести благо? Прежде всего - страх, вечным спутник человеческого рода, постоянно отравляющий его существование. Из всех возможных страхов существуют три главных, от которых следует избавиться в первую очередь.

Страх перед Богами - существами высшими и могущественными, способными не только помочь нам, но и навредить; страх перед смертью - печальным, а главное, совершенно непостижимом финалом любой человеческой жизни; и страх перед судьбой - предопределением, от нас не зависящим, которое может быть как добрым, так и злым.

По поводу первого Эпикур говорит: Боги - бессмертные существа, следовательно, совершенно блаженные (то есть обладают полным благом, абсолютно счастливые). Представьте себе того, кто имеет все возможное благо, кому предельно хорошо: будет ли он к чему-то стремиться, чего-то избегать, ставить цели, задачи и - что-либо делать? Не будет. Следовательно, Боги как совершенно блаженные являются и полностью бездеятельными, поэтому никак не могут повлиять на нашу жизнь. Следовательно, хотя они и существуют, их не следует бояться.

О смерти. Мы прекрасно знаем, что все хорошее и дурное заключается в ощущениях, а смерть - лишение всех ощущений, следовательно, после нее нет ни хорошего, ни дурного. Напрасно мы думаем, говорит Эпикур, что она имеет к нам какое-либо отношение, как раз наоборот - пока мы есть, смерти нет, когда смерть есть, нас нет, то есть она и мы - это совершенно разные вещи, которые никак не соприкасаются и поэтому смерти не надо бояться.

Относительно страха перед судьбой. Если предопределение существует, следовательно, есть и высшие силы, которые его назначают. Но только что мы видели, что Боги совершенно бездеятельны и не влияют на нас. Кому тогда предопределять наш путь, в чьих руках наша жизнь? Следовательно, в наших собственных. Каждый - хозяин собственной судьбы и кузнец своего счастья. На нас никто не влияет, кроме нас самих. Судьба - результат собственных действий, поступков и усилий и бояться ее, следовательно, бояться себя.

Освободившись от страхов, необходимо выяснить, что следует делать, что - не следует для получения счастья. Требуется, говорит Эпикур, выбирать удовольствия и избегать страданий. Данный пункт его учения, кажется, совпадает с философией киренской школы и является, на первый взгляд, гедонистическим утверждением. Но при более детальном ознакомлении с эпикурейской теорией выбора и избежания видно, что охарактеризовать ее как гедонизм невозможно.

Во-первых, стремление к удовольствиям, полагал Эпикур, должно быть разумным: надо уметь и отказаться иной раз от чего-то соблазнительного и претерпеть, если нужно, какое-нибудь страдание. Во-вторых, удовольствия делятся по Эпикуру на три вида: 1) естественные и необходимые; 2) естественные, но не необходимые и 3) неестественные и не необходимые. Из вышеуказанных трех групп требуется выбирать только первую, удовольствия второго и третьего вида следует отбросить как совершенно пустые и бессмысленные.

В-третьих, отсутствие страданий, по мнению Эпикура, являются удовольствием. В-четвертых - самое главное - счастье заключается не в том, что вне нас, а в нас самих. Ни для кого не секрет, что одно и то же событие может быть по-разному воспринято различными людьми в зависимости от их установок, оценок и мнений. Один обрадуется, другой расстроится, третий останется равнодушным по тому же самому поводу. Счастье - не в вещах, а в нашем отношении к ним.

Следовательно, если мы произвольно поменяем собственные оценки происходящего, все вокруг может (для нас) радикально измениться. Если мы иначе отнесемся к событиям собственной жизни, следовательно, наше восприятие их станет совершенно другим, сможет превратиться из отрицательного в положительное, поэтому от нас вполне зависит, чтобы печали стали радостями, а напряжение сменилось спокойствием. Следовательно, если кто-то хочет быть счастливым, он запросто может им быть, надо только открыть источник счастья в себе. Мы, как правило, ищем его вовне и, понятное дело, не находим.

Из вышесказанного видим, что Эпикур не призывает к максимальному удовлетворению всех возможных желаний. Напротив, он предлагает человеку довольствоваться малым, и при этом испытывать не страдание от недостатка, а удовольствие от самого наличия. Зачем, спрашивает он, нам богатый стол и роскошные кушанья, когда и грубая еда может доставить столько же удовольствия. Не случайно говорят, что голод - лучшая приправа к пище. Человеку, который хочет есть простой черный хлеб покажется очень вкусным и доставит ему немало положительных эмоций, в то время как того, кто постоянно переедает, не удовлетворят даже изысканные яства.

Зачем человеку, продолжает Эпикур, мягкая перина и десяток подушек, когда можно прекрасно выспаться даже на жестких досках, если будет существовать возможность поспать в течении ночи, а не бодрствовать, борясь со сном, охраняя, например, какой-нибудь объект. Получать удовольствие от немногого - вот действительное жизненное искусство, говорит Эпикур. Понятно поэтому, что назвать его учение гедонизмом совершенно невозможно.

Как ни странно, философ, призывающий стремиться к удовольствиям, будет в данном случае являться представителем противоположной модели - аскетизма. Но если буддистские аскеты готовы претерпеть страдания лишений, для Эпикура сознательное ограничение собственных желаний есть средство удовольствия.

В центре философии самосского мыслителя стоит человек, устройство мира, его законы и способы познания не являются для Эпикура столь существенными вопросами, как проблема человеческого счастья. В онтологической и гносеологической частях философской системы он повторил, несколько видоизменив, атомистическую теорию Демокрита.

Другой эллинистической школой являлась стоическая. Ее основал философ Зенон из города Китион. Человек, полагал Зенон, является частицей мироздания. Что больше: часть или целое? Конечно, целое. А что подчиняется: часть - целому или целое – части? Конечно, часть подчиняется целому. Каждый из нас поэтому подчиняется мирозданию, малым элементом которого он является.

Смешно подумать, говорит Зенон, будто отдельный человек был могущественнее мирового целого и делал бы с ним что угодно по собственному произволу. Наоборот: никто не может заставить мир подчиняться чьим-либо желаниям, однако мировое целое постоянно диктует нам свою волю, определяет нашу жизнь, формирует наш путь. Оно является судьбой или роком, который от нас не зависит. Оно представляет собой силу, которой мы не может не подчинятся, ибо она и ведет нас неизвестными никому путями. Человеческая жизнь подобна мельчайшей частице в огромном смерче пыли, которая самостоятельно ничего не значит и вместе с миллионами других подобных частиц, не принадлежа себе, несется в неведомом ей направлении.

Подобное воззрение является фаталистическим. Ведущему нас року, считают стоики, бесполезно противостоять или сопротивляться: можно сколько угодно не соглашаться с его волей, но в любом случае все произойдет так, как запланировано и предопределено независимо от наших желаний. Формула стоической философии представлена знаменитым положением: «Желающего судьба ведет, не желающего - тащит».

Человек совершенно несвободен и всецело пребывает в распоряжении внешних и не зависящих от него сил. Точнее, свобода состоит в понимании их замысла, добровольно его выполнять, подчиняться собственной судьбе и следовать предначертанному. В чем заключается стоическое счастье?

Понятно, чем положительна волюнтаристическая модель Эпикура: каждый совершенно свободен и самостоятельно распоряжается собственной жизнью. Но что хорошего в том, что от человека ничего не зависит и за него все заранее предрешено? Результатом фаталистического миропонимания является полная свобода от любой ответственности и долженствования. Тот, кто считает, что все в его власти, обязательно ставит перед собой какие-то цели и задачи, к чему-то стремится и чего-то избегает, радуется, если у него получается задуманное, и печалится, если не удается.

Главное - он постоянно что-либо должен: одно делать, другое - нет, быть таким-то, не быть другим, постоянно совершенствоваться, добиваться неких результатов, потому - напрягаться и беспокоиться. Тот, кто считает, что от него ничего не зависит, не будет ни к чему стремиться и чего-то желать, он никому ничего не должен, главное - он не должен ничего себе. Его жизнь совершенно свободна от волнений, забот и тревог. Если человек - только игрушка в руках мирового рока, и его собственные желания ничего не значат и абсолютно бессмысленны, чему он может радоваться или печалиться, к чему - стремиться и чего - избегать? Зачем ему волноваться и тревожиться, думать, решать и предпринимать что-либо, если за него все уже давно решено, а он не в силах ничего изменить?

Подобный человек будет абсолютно спокоен и безмятежен, ни положительные, ни отрицательные эмоции не смогут пробраться в его душу. Что бы ни происходило вокруг, он будет смотреть на все равнодушным взором, никак не оценивать совершающееся, мудро безмолвствовать и хранить невозмутимость. Поскольку человек, при подобном взгляде на вещи себе не принадлежит, и жизнь его также не принадлежит ему, и с ней можно запросто расстаться. Одной из основных добродетелей стоиков является способность спокойно и мужественно встретить собственную смерть. Стоическое счастье, таким образом, заключается в полном безразличии к жестоким превратностям судьбы, какими бы ужасными они ни являлись.

Наконец, одной из философских школ эллинизма являлась скептическая. Родоначальником школы являлся Пиррон из Элиды. Для того, чтобы достичь счастья, говорил он, человек должен ответить на три вопроса: 1) какова природа вещей? 2) Как нам к ним относиться? 3) Что из этого для нас следует?

Отвечая на первый вопрос, Пиррон утверждает, что природа вещей непознаваема. То, что мы видим и то, что действительно есть - не одно и то же. Вещи нам недоступны, а известным может быть то, как они нам себя являют, то, что нам кажется, то, как мы их воспринимаем. Другими словами, нам доступны только явления (в греч. - феномены) вещей, но не сами вещи. Поэтому мир словно удваивается, разделяясь на реальный - существующий самостоятельно и феноменальный - видимый или воспринимаемый нами. Первый - подлинный, второй - иллюзорный.

Знание о втором возможно, о первом - нет. Мы никогда не сможет сказать - «это так», но только - «мне кажется, что это так». Ответ на второй вопрос выглядит следующим образом: если вещи непознаваемы, все суждения о них - как утвердительные, так и отрицательные - являются и истинными, и ложными одновременно. Все можно доказать и опровергнуть. Ни одно из противоположных положений не может быть более или менее достоверным, чем другое.

Данную ситуацию Пиррон называет изостенией, то есть равносилием различных высказываний. Следовательно, все суждения о вещах ничего не значат и совершенно бессмысленны, поэтому от них надо воздержаться или отказаться. Безмолвие - наиболее правильная философия, считают скептики.

Каким будет ответ на третий, самый главный вопрос? Поскольку мы ничего не знаем, говорит Пиррон, что является хорошим, что - плохим, чему следует радоваться, чему - печалиться, следовательно, не можем испытывать ни положительных, ни отрицательных эмоций. Можно сказать иначе: поскольку нам доступен только феноменальный мир (см. ответ на первый вопрос), который является неподлинным, возникает резонный вопрос - стоит ли по поводу неподлинного мира испытывать подлинные эмоции, то есть по-настоящему радоваться и печалиться.

Обыкновенный человек скажет себе по поводу какого-либо события: «Это плохо» и расстроится из-за него. Скептик скажет: «Мне кажется, что это плохо, но ведь всего лишь кажется». Как он сможет расстроиться из-за какого-либо события, если даже не знает, какое оно в действительности - плохое или хорошее? Отсутствие позитивных и негативных эмоций, полную невозмутимость души, безразличие ко всему происходящему греческие скептики называют атараксией, являющейся несомненным счастьем и результатом скептической философии.

Один античный историк сообщает нам нижеследующий эпизод. Однажды корабль, на котором плыл Пиррон, попал в сильную бурю, и среди его спутников началась страшная паника. Философ указал паниковавшим на поросенка, который, не обращая ни малейшего внимания на происходящее, спокойно продолжал поедать свой корм, и произнес знаменитые впоследствии слова: «Вот в какой атараксии должен находиться мудрец».

Как видим, результат скептического умонастроения значителен: если вокруг закипят самые ужасные страсти, начнутся немыслимые катастрофы и станет рушиться мир, философу-скептику не будет до этого никакого дела, он сохранит полную невозмутимость, хотя бы ему даже и предстояло погибнуть вместе с мирозданием.

§ 3. Скептицизм в контексте эллинистической философии - История и теория классического скептицизма - Д.А. Гусев - Философия как наука