d. Всеобщность - Введение к изучению философского наследия Фуко - Неизвестен - Философы и их философия

Наконец, эти историко-критические исследования довольно специфичны в том смысле, что они всегда обращаются к некой материи, эпохе, телу, определяемым практиками и дискурсами. И все же, по крайней мере, на уровне Западных обществ, с которыми мы связаны, они имеют свою общность, в том смысле, что они продолжают возникать вплоть до нашего времени: например, проблема отношения между здравомыслием и безумием, или болезнью и здоровьем, или преступлением и законом; проблема роли сексуальных отношений; и так далее.

Но, взывая к этой всеобщности, я не намерен предлагать, ни чтобы она вернулась в свою метаисторическую непрерывность вне времени, ни чтобы следовали ее вариациям. То, что должно быть осмыслено, это поле того, что мы знаем, формы власти, которые осуществляются в нем, и опыт, посредством которого мы создаем из себя не что-то, а вполне определенные исторические фигуры, посредством неких форм проблематизации, определяющих предметы, цели действия, модусы отношения к себе. Изучение модусов проблематизации (не являющихся ни антропологической константой, ни хронологической вариацией) это, стало быть, способ анализа вопросов всеобщей важности в их исторически уникальной форме.

И, наконец, чтобы закончить и вернуться к Канту. Не знаю, достигнем ли мы когда-нибудь взрослого состояния. Многие вещи в нашем опыте убеждают нас в том, что исторический итог Просвещения не привел нас к зрелости, и мы все еще не достигли ее. Однако, как мне кажется, некий смысл может быть обнаружен в том критическом вопрошании о настоящем и о самих себе, которое сформулировал Кант, осмысливая Просвещение. Мне кажется, что кантовская рефлексия является способом философствования, не утратившим свою важность и эффективность на протяжение этих двух веков. Критическую онтологию настоящего, определенно, не следует рассматривать ни как теорию, ни как доктрину, ни даже как непрерывное тело знания, в котором она сосредоточена. Ее следует понимать как некую установку, некий этос, некую философскую жизнь, в которой критика того, что мы суть, в одно и то же время является историческим анализом преде­лов, предписанных нам, и экспериментом во имя возможности двигаться по другую их сторону.

Эту философскую установку следует перевести в труд разнообразного вопрошания. Это вопрошание обладает своей методической связностью сразу археологического и генеалогического изучения практик, рассматриваемых одновременно и как технологический тип рациональности, и как стратегическую игру свободы. У него есть своя теоретическая связность в определении исторически уникальных форм, в которых проблематизирована общность нашего отношения к вещам, к другим, к самим себе. У него есть и практическая связность с заботой, касающейся процесса приложения историко-критической рефлексии к испытанию конкретных практик. Я не знаю, нужно ли говорить сегодня о том, что критическая задача все еще влечет за собой верность Просвещению; я продолжаю думать, что эта задача требует работы осмыслению наших границ, то есть терпеливого труда, придающего форму нашей жажде свободы.