Жизненные сценарии и паттерны привязанности (Часть 1)

Жизненные сценарии это неосознаваемые системы психологической организации и саморегуляции, которые развиваются в результате совокупности неудач в значимых и зависимых отношениях. Сценарии подсознательно формируются младенцами, маленькими детьми и даже подростками и взрослыми как творческая стратегия для того, чтобы справляться с разрывами (disruptions) в отношениях, которые часто не в состоянии удовлетворить важнейшие потребности в развитии и родственности(relational). Бессознательно организованный паттерн, который составляет жизненный сценарий часто сначала устанавливается в младенчестве как досимволическая внутренняя модель, основанная на качестве отношений между младенцем и родителем (caretaker). Эти ранние модели позднее укрепляются и детально разрабатываются в течение многих стадий развития. Результатом является  неосознаваемая система паттернов отношений(relational pattern), которая составляет жизненный сценарий.

Эрик Берн (1961) первоначально описал сценарий как «всесторонний план жизни», который отражает «первичные (primal) драмы детства». Этот жизненный план формируется на основе « сценарного протокола» и «палимпсеста», довербальных, досимволических процедурных воспоминаний, которые создают бессознательные паттерны отношений и неявные, основанные на опыте, выводы,  которые являются ядром сценария(Bucci, 2001; Erskine, 2008). Протокол и палимпсесты - довербальные, эмоционально заряженные физиологические реакции выживания. Они являются самыми ранними формированиями бессознательных паттернов отношений – внутренние рабочие модели, которые по своей природе, являются исключительно физиологическими и эмоциональными.  Эрик Берн писал (1972) «Первое сценарное программирование появляется в грудной период, в виде коротких протоколов, которые позже могут функционировать как запутанные драмы».

Несмотря на то, что Cornell and Landaiche (2006) привлекли внимание к клиническому значению сценарных протоколов  и психотерапевтической необходимости думать и работать над процессом развития (thinking and working devel­op­mentally), транзактноаналитическая литература недостаточно сфокусирована на ведущей роли «первичных драм (primal dramas)», что составляют сценарный протокол –  что является источником (parental) неверной настройки и общего пренебрежения к периоду досимволического/довербального младенчества и раннему детству. Скорее всего, литература акцентировала внимание на то, как сценарии сформированы из родительских посланий, вербальных (explicit) решений, важных историй, в течение детского сада, начальной школы, в том возрасте, когда у ребенка есть способность символической обработки информации (mentalization) (Берн, 1972; Инглиш, 1972; Гулдинги, 1979; Штайнер, 1971; Stuntz, 1972; Woollams, 1973).

Это акцентирование в транзактноаналитической литературе по формированию сценария происходящего между 4 годами и юностью, возможно, частично, произошло из-за утверждения Берна, опубликованного посмертно, в котором он упоминал сценарий как « жизненный план, основанный на решениях, принятых в детстве, укрепленный родителями, оправданный последующими событиями и проявляющийся в выбранной альтернативе». В этом комментарии Берн подразумевал, что сценарии это осознанные решения, которые ребенок делает в том возрасте, в котором происходит развитие его  языка, когда возможны символические рассуждения, определенные операции с причиной и следствием и понимание альтернативных выборов(Bucci, 2001; Piaget, 1954).

Акцентирование в транзактноаналитической литературе на том, что сценарии, сформированы в школьном возрасте (middle childhood), частично, может также быть обусловлено тем фактом, что на этой стадии развития существует символическая и вербальная память. Таким образом, это делает память о многих сценарных решениях, родительских посланиях, о детских усилиях к адаптации в семье, к ровесникам и школьным требованиям доступной осознанию. Кроме того, сценарные решения, родительские послания и поведенческие паттерны, которые являются символическими, осознаваемыми и которые можно вербализовать более поддаются когнитивному объяснению, поведенческому изменению и кратким психотерапевтическим методам перерешения.

В клинической транзактноаналитической литературе часто забывали подчеркивать важность периода младенчества и ранних детских довербальных, досимволических, физиологических  реакций, направленных на выживание и незаметных (implicit), основанных на опыте заключений, которые формируют бессознательные процедурные карты (maps) или внутренние рабочие модели внутреннего контакта (self-in-relationship) (Ers­kine, 2007).Недавняя литература по неврологии, детскому развитию и исследование в области ранних детскородительских привязанностей была своеобразной сиреной, повторно подчеркивающей значимость фокусировки психотерапевта в психотерапевтических отношениях на раннем детском довербальном опыте клиента в родственных отношениях (Beebe, 2005; Cozolino, 2006; Da­ma­­sio, 1999; Hesse, 1999; LeDoux; 1994; Schore, 2002; Siegel, 1999; Weinberg & Tron­ick, 1998).

Физиологические реакции младенца и маленького ребенка, направленные на выживание и эмоциональныйпроцедурный опыт – протокол жизненного сценария и палимпсесты, что составляют значимые драмы детства - формируют досимволические внутренние рабочие модели саморегуляции и взаимодействия с близкими (Bowlby, 1973). Позже в жизни, эти неосознаваемые досимволические воспоминания физиологических реакций, эмоций и процедурного опыта проявляются в физиологическом дискомфорте, в обострении или притуплении чувств, неясном знании и переносятся в повседневную жизнь. Неосознаваемые паттерны отношений  (relational pat­terns) влияют на реакции и ожидания, по отношению к миру, в котором мы живем, к тому какие мы есть и к качеству отношений, которые будут с другими людьми. На физическом уровне они закодированы в человеческом теле и в его биохимических реакциях (events), на эмоциональном уровне в мозговом подкорковом возбуждении, на когнитивном уровне в наших верованиях, позициях и ценностях, все эти реакции формируют программу, которая и определяет, то как мы проживаем наши жизни.

Жизненный сценарий включает в себя обширную систему нервных связей, формирующую в равной степени мысли, чувства, биохимические и физиологические реакции, фантазии, паттерны отношений  и важные процессы гомеостатической саморегуляции организма.  Сценарии сформированы физиологическими реакциями, которые были направлены на выживание, незаметными заключениями, основанными на опыте, неудачными отношениями (relational failures), продолжительным неверным пониманием (mis­attune­ments) и пренебрежением, а также постоянными потрясениями и сильной травмой. Все это вынуждает сосредотачивать психотерапевтический фокус на процессе развития (all require a developmentally focused psychotherapy), где терапевтические отношения являются центральными и ясными, что проявляется через уважение и надежность заботливого, вовлеченного и умелого человека (Ers­kine, 1993).

Краткий обзор литературы

Фритц Перлз описывал самоподкреплени, повторяющиеся умозаключения (repe­ti­tive conclusions) и паттерны как «жизненный сценарий» (Perls, 1944; Perls & Baumgardner, 1975), включающий  две части «раннюю сцену» и результирующий  «жизненный план» ” (Perls, Hefferline, & Good­man, 1951, pp. 305-306). Альфред Адлер упоминал эти повторяющиеся детские паттерны как «жизненный стиль» (Ansbacher & Ansbacher, 1956), в то время как Зигмунд Фрейд использовал термин «повторяющееся насилие» (re­pe­tition compulsion), для описания  того же феномена. Современные психоаналитические авторы упоминают подобный феномен, когда они пишут о формирующем влиянии на жизнь неосознаваемых паттернов отношений, сложившихся в течении развития, между тем они не используют термины «сценарий» и «жизненный сценарий» (Arlow, 1969; Basch, 1988; Slap, 1987; Stolorow & Atwood, 1989).

В литературе по общей психологии подобные неосознаваемые системы отношений описывались как когнитивные структуры, что изображают индивидуальное  представление о мире в виде общей системы верований, позиций, убеждений и ожиданий (Lewin, 1951), что отражают некоторые аспекты неосознанных паттернов или жизненных сценариев (Andrews, 1988, 1989; Beitman, 1992; Kelly, 1955; Thelen & Smith, 1994).

Транзактноаналитическая литература по сценарию началась с описания Берном  (1961) важности первичного (primal) или протокольного опыта взаимодействия младенца с родителем как «самой ранней версии сценария», а также «первого  драматического опыта, на котором базируется сценарий». Он посвятил только несколько страниц этой важной теме, предоставив другим транзактным аналитикам ее исследовать, детализировать, расширять концепции и развивать клиническую проницательность для эффективной психотерапии жизненных сценариев. Штайнер (1971) проиллюстрировал один из аспектов теории сценариев с помощью матрицы его эго-состояний, которая схематически отображала родительское влияние. Он особенно подчеркивал насильственную силу ясных и секретных (overt and ulterior) родительских посланий, фатально формирующих детскую жизнь. Роберт и Мэри Гулдинги (1978) описали другой аспект этой теории, создав список родительских запретов, которые сформировали основу раннего принятия сценарных решений. Их примеры сценарных решений это случаи явных воспоминаний, включающие актуальную сцену из детства, доступную осознанию, соответствующий идентифицированный родительский запрет и ясно сформулированное детское решение, выполнить этот запрет.

В своей последней работе Берн (1972) сделал акцент на трех факторах, влияющих на жизненный сценарий: родительское программирование, детское решение и влияние историй(Frei­berg, 1959). Он описал как дети, особенно в «магическом возрасте» между 4 и 7 годами, будут использовать сказки и мифологию как вдохновляющую идею, чтобы смоделировать свою жизнь. Такие истории часто являются выводом (culmination)  и переработкой  (elaboration) родительских посланий, раннего детского опыта и жизненных  решений. Они обеспечивают смыслом происходящего и помогают определиться ребенку, какой он, какие другие и какая жизнь вокруг. В его книге 1972 года, написанной больше для массового читателя, чем профессионалов, Берн не делал акцента, что происхождение жизненного сценария начинается с первичных (primal) драм, протокола, палимпсеста раннего детства; точнее он дает только частичное определение сценария: «Сценарий это непрерывно функционирующая программа, которая была сформирована в раннем детстве под родительским влиянием и которая определяет поведение индивида в самых важных аспектах его жизни».

Cornell (1988) акцентировал внимание на значимости сценарных протоколов в младенчестве – физиологические реакции, направленные на выживание и «телесный уровень» (“tissue level”) жизненных сценариев. Статья Cornell вдохновила транзактных аналитиков снова думать над развитием (think developmentally) и сфокусировать нашу психотерапию на фундаментальной важности самых ранних этапов жизни.

Хотя Берн и другие транзактноаналитические авторы описывают различные пути формирования сценария, но они не предоставляют его всеобъемлющее определение. В статье «Сценарное излечение: поведенческое, интрапсихическое и физиологическое» 1980 года я предоставил первое рабочее (operational) определение. Я определил сценарий как жизненный план, основанный на решениях, принятых на стадиях развития, который препятствует спонтанности и ограничивает гибкость в решении проблем и в отношениях с людьми. Подобные сценарные решения обычно принимаются, когда человек находится под давлением и понимает, что его альтернативные выборы ограничены. Сценарные решения проявляются в жизни позже, как сжатые сценарные убеждения о себе, других, и жизни. Эти сценарные убеждения вместе с чувствами, подавленными, когда человек находился под давлением проявляются во внутреннем и внешнем поведении и вместе с избранными воспоминаниями формируют закрытую систему переживания жизни (experiencing one’s life). Эта закрытая система и является сценарием (Erskine, 1980).

Это определение, как и определения других транзактноаналитических авторов, создает впечатление, что сценарий формируется осознанными решениями, как будто ребенок осознает, что делает выбор. Если термин «решения» касается явного (explicit) опыта и сознательного выбора, тогда влияние досимволического сценарного формирования и скрытые первичные драмы детства, протокол и палимпсест не являются частью видимого (explicit) решения потому что они не выступают как важные элементы в символических рассуждениях. Однако, если, мы используем более широкое понятие «решения», для того чтобы включить в него и досимволические, довербальные и телесные реакции в младенчества и раннего детства, которые не будут доступны для символического восприятия (mentalization), тогда термин «решение» может включать этот ранний досимволический саморегуляционный жизненный опыт, который составляют недифференцированные эмоции, физиологические реакции и паттерны отношений.

Недавно тщательно проработав (elaborate) свои ранние определения и я предоставил всеобъемлющее определение сценария, которое отражает глубокое влияние младенчества и раннего детства. «Жизненный сценарий это обширный набор (complex set) неосознаваемых паттернов отношений, основанных на физиологических реакциях, направленных на выживание, а также на неявных  заключениях, основанных на опыте, неявных решениях или на саморегулятивных механизмах (интроектах), созданных в состоянии стресса на любой стадии развития, которые препятствуют спонтанности и ограничивают гибкость в решении проблем, поддержании здоровья и в отношениях с людьми» (Erskine, 2007, p. 1). Физиологические реакции, направленные на выживание и скрытые, основанные на опыте, заключения, которые я описал, являются детскими досимволическими и субсимволическими(?)(subsymbolic and presymbolic) попытками справится с неверными настройками (misattunements), повторяющимся игнорированием, травмами, семейными драмами в младенчестве  и допонятийном  раннем возрасте.

Боулби также писал (1969, 1973, 1980) о неосознаваемых паттернах отношений и описывал биологическую необходимость  в продолжительных физических и эмоциональных связях (bonding) при создании внутренней сущности (visceral core), из которой возникает все переживания себя и других людей. Он упоминал о этих паттернах как « внутренних рабочих моделях», которые объединяют (generalized) опыт младенчества и раннего детства. Боулби предположил, что здоровое развитие возникает в случае обоюдного детского и родительского (caretaker) взаимовыгодного удовольствия в физическом контакте и эмоциональных отношениях. Исследования его соавторов (Ains­worth, Behar, Waters, & Wall, 1978) обнаружили, что матери устанавливающие надежную связь (mothers of secure infants) настраиваются на эмоции и ритм своих детей, чувствительны к нарушениям в настройке (misattunements) и быстро корректируют свои ошибки. Такое качественное исправление ошибок  в межличностных контактах и эмоциональных взаимодействиях предельно важно для формирования в дальнейшей жизни доверительных отношений, ощущения своего мастерства и гибкости.

Боулби продолжал (went on) описывать небезопасный паттерн привязанности (insecure attachment) как психологический результат разрывов (disruptions) связей в зависимых отношениях. Его идеи повлияли на множество исследователей и авторов, фокусировавшихся на процессе развития (developmentally focused), которые продолжали определять специфический паттерн небезопасной привязанности как результат повторяющихся разрывов в зависимых отношениях. Они описывали (refer to) эти небезопасные паттерны как амбивалентные (ambivalent), избегающие (avoidant), дезорганизованные (disorganized) и или изолированные (isolated) стили привязанностей (Ains­worth et al., 1978; Doctors, 2007; Main, 1995; O’Reilly-Knapp, 2001). Теория Боулби  обеспечила пониманием того, как младенческие и раннедетские физилогические реакции направленные на выживание и скрытые заключения, основанные на опыте могут формировать внутренние рабочие модели, антецеденты (antecedents) неосознаваемого (unconscious) жизненного сценария. 

Каждый автор только повторял предположение, что терапия это процесс, который включает некоторую комбинацию анализа, интерпретаций, объяснений, межличностной связанности иили поведенческих изменений. На мой взгляд, для того чтобы достичь полного исцеления жизненного сценария, то не обходимо обеспечить психотерапию, сосредоточенную на отношениях и на процессе развития (developmentally fo­cused relational psychotherapy), которая интегрирует эмоциональные, поведенческие, когнитивные, физиологические стороны психотерапии, и обращает особенное внимание на неосознаваемый (uncon­scious) коммуникационный досимволический (subsymbolic and pre­sym­bolic) опыт клиента, который обнаруживается благодаря стилям саморегуляции, основным верованиям, метафорам, избеганиям, историям, стилям их изложения и переносам (transferences) в повседневной жизни и по отношению к терапевту в частности. Задача психотерапевта расшифровать младенческий и раннедетский физиологический эмоциональный опыт клиента и освободить (facilitate) соответствующее (be­com­ing) сознание клиента от невыраженных явно (implicit) паттернов отношений.