Мелани Кляйн была последовательницей З.Фрейда. Во многом она придерживалась его взглядов, но стала развивать свои идеи, с чем-то не соглашаясь, в итоге развила целое отдельное направление.
Так, именно Кляйн создав психоаналитический метод игры, как выражение бессознательных импульсов и желаний, доказала, что применение психоаналитической техники, в том числе интерпретаций, возможно с детьми, без посредничества родителей (вопреки идеям Фрейда, изложенных в истории маленького Ганса). Она, опровергла мнение большинства аналитиков, считавших, что анализ невозможен до 7 лет. Кляйн не разделила мнение о том, что Эго ребенка слишком хрупкое для анализа, напротив, считала, что анализ, как Она считала, что анализ бессознательных фантазий способствуют укреплению Эго ребенка.
Так как, я достаточно много работала именно с детьми разного возраста, в том числе используя игровую технику и ее модификацию – песочницу, соглашаюсь в этом с Кляйн. Дети, проходящие анализ (или психотерапию), становятся увереннее в себе, осознают и могут выражать разные чувства, уменьшается их тревога, дети становятся более свободными в своих проявлениях. И вообще они психологически более зрелые, чем их сверстники. Но я сталкиваюсь с той трудностью, что эти изменения не всегда поддерживает семья, родителям часто важнее, чтобы ребенок был удобным или чтобы любой ценой избавился от тревожащего их симптома. Далеко не многие готовы по-настоящему поддерживать изменения, в основном лишь те родители, кто проходят личный анализ.
Кляйн так же открыла, что дети способны к развитию позитивного переноса и необходимостью работать с негативным переносом, и это встретило сопротивление со стороны приверженцев Анны Фрейд.
Так же в ходе своей практики, Кляйн обнаружила, что фазы психосексуального развития не следуют одна за другой, как описывал Фрейд, а могут существовать одновременно. Так, например, эдипов комплекс начинается уже во младенческом возрасте.
На мой взгляд, ценность вклада в психоаналитическую теорию и практику М.Кляйн заключается в том, что она исходя из теорий Фрейда, смело выводила свои положения, и, в конце концов, шла своей дорогой, вывела собственные концепции и понятийный аппарат.
Основной ее интерес вызывали отношения ребенка с матерью, его садистические фантазии и проявления, влияние этих отношений на всю последующую жизнь.
Кляйн подразделяет первый год жизни ребенка на стадии, которым она дала название позиции, подчеркивая, что их проявления в виде страхов, защитных механизмов, особенностей отношений с объектами сохраняются на протяжении всей жизни. Она выделяет две позиции: параноидно-шизоидную и депрессивную. Эти две позиции связаны друг с другом, их отличает характер тревоги и особенности отношения с объектом, «…депрессивное состояние основано на параноидном состоянии и генетически происходит от него. Я рассматриваю депрессивное состояние как результат смешивания параноидной тревоги с того содержания тревоги, чувств разочарования и защит, которые связаны с неизбежной потерей целого любимого объекта» (статья «К вопросу о психогенезе маниакально-депрессивных состояний»).
Депрессивная позиция наступает примерно с четвертого месяца, когда ребенок начинает воспринимать мать как целостный объект, а не отдельные части (грудь, глаза, руки); приходит понимание, что добрая мать и злая мать – это один и тот же объект. Яребенка становится более целостным, он впервые воспринимает себя отдельно от матери (субъект-объект). Но вместе с этим приходит ощущение беспомощности, зависимости от матери, ревность. Теперь чувства любви и ненависти направлены на один и тот же объект – мать, а не на отдельные ее части (хорошая грудь – плохая грудь). Появляется страх, что из-за желания навредить, уничтожить плохую мать, уничтожится и хорошая, поскольку объект один. Это является основной тревогой депрессивной позиции. Амбивалентные чувства любви и ненависти к матери составляют ядро депрессивной позиции, теперь для ребенка больше нет идеализированного, только хорошего объекта, он проживает печаль из-за этой утраты и вину.
Кляйн опиралась в своих исследованиях на фрейдовскую концепцию инстинкта смерти, но пересмотрела положение о кастрационной тревоге и эдиповом комплексе, описанных Фрейдом. В центре концепции о депрессивной позиции лежит тревога повреждения матери и ее тела, вследствие своих агрессивных импульсов и переживаемое чувство вины. М.Кляйн отмечает, что тревога ребенка связана не с сексуальными желания и страхом наказания за это, как ранее описывал Фрейд, а с потерей матери (любимого объекта) в результате своих агрессивных действий. Тревога является выражением внутреннего конфликта между стремлением к жизни и стремлением к смерти. Тревога и вина, по мнение Кляйн тормозит психическое развитие ребенка.
Страх потерять мать, депрессивное отчаяние непереносимы для ребенка и он пытается справиться с ними с помощью защитных механизмов: отрицания, расщепления, проекции и интроекции, идентификации, идеализации. Ему кажется, что его любовь и забота смогут устранить последствия его разрушительных фантазий. Дети в играх часто идентифицируются с агрессоров, сменяя пассивную роль на активную, обретают власть и всемогущество, давая выход своим деструктивным фантазиям; играют в добрых или злых всемогущих волшебников и т.д.
В своей статье «К вопросу о психогенезе маниакально-депрессивных состояний» (1935г.) Кляйн описывает момент идентификации Эго с мучениями хорошего объекта: «И у детей, и у взрослых, страдающих от депрессии, я обнаруживала страх мучительно умирающих или мертвых объектов (особенно родителей) внутри них и идентификацию Эго с объектами в этом состоянии», «…внутренняя борьба, в которой Эго идентифицируется со страданиями хороших объектов, являются типично депрессивными»
Осмелюсь выдвинуть предположение о том, что, если в жизни ребенка был близкий человек, который в действительности мучительно умирал, например, от тяжелой болезни, то на ребенка это накладывает двойной отпечаток. Учитывая описанные защитные механизмы, ребенок может принять их болезнь на свой счет, решив, что это произошло из-за его агрессивных фантазий и ненависти, будет переживать вину за их смерть. Моя практика подтверждает это предположение: действительно, в истории многих моих пациентов, склонных к депрессии, сильной тревоге за своих близких и невротическому чувству вины (постоянная критика и обвинение себя, своих действий без объективных на то причин, самоуничижение), есть хотя бы одна утрата члена семьи в результате смерти или внезапного ухода из семьи. Депрессия усугубляется, если невозможно в семье было прожить эту (и все последующие) утраты, горевать: «...для депрессивного человека характерна наполненность печалью и тревогой за объект, который он хотел бы объединить вновь в целое» - как будто до сих пор остается надежда, что объект оживет, восстановится, как у младенца есть понимание, что мать и добрая и злая, но есть стремление отрицать эту реальность, оставляя надежду, что мать снова станет идеальной – только хорошей, доброй. Такие пациенты испытывают тревогу за своих близких, и это находит проявление так же в ситуации анализа: «С прогрессом анализа и уменьшением недоверия ко мне, пациент стал очень беспокоиться обо мне. Он всегда очень волновался о здоровье своей матери; но он не был способен развить реальную любовь к ней, хотя он делал все возможное для ее удовольствия. Теперь, вместе с беспокойством обо мне, сильные чувства любви и благодарности вышли на поверхность, вместе с чувствами недостойности, печали и депрессии. Пациент никогда не чувствовал себя по-настоящему счастливым, его депрессия распространялась, можно сказать, на всю его жизнь, но он никогда не страдал от действительно депрессивных состояний. В своем анализе он прошел через фазы глубокой депрессии со всеми симптомами, характерными для этого состояния ума. В то же самое время изменились чувства и фантазии, связанные с его ипохондрическими болями. Например, пациент тревожился, что рак найдет себе дорогу в содержимом его желудка; но теперь, это выглядело так, что хотя он боялся за свой желудок, он действительно хотел защитить "меня" внутри себя - в действительности его интернализированную мать…» (статья «К вопросу о психогенезе маниакально-депрессивных состояний»)
Имея представления о внутренних процессах депрессивной позиции, об идентификации с хорошим и плохим объектам, можно более полно представить, что происходит в психической реальности депрессивных пациентов, склонных к самоубийству: «Согласно открытиям Абрахама и Джеймса Гловера, самоубийство направлено против интроецированного объекта. Но, когда при совершении самоубийства Эго стремится убить свои плохие объекты, на мой взгляд, в то же самое время оно нацелено на сохранение своих любимых объектов, внутренних и внешних. Скажем короче: в некоторых случаях фантазии, лежащие в основе самоубийства, нацелены на сохранение внутренних интернализированных хороших объектов и той части Эго, которая идентифицирована с хорошими объектами, и также на разрушение другой части Эго, которая идентифицирована с плохими объектами и с Ид. Таким образом Эго получает возможность соединиться со своими любимыми объектами» (статья «К вопросу о психогенезе маниакально-депрессивных состояний»).
Также для депрессивной позиции характерны маниакальные защиты: всемогущество, отрицание, триумф, контроль. Защитные механизмы определяют отношения с объектами, направлены против собственного садизма и деструктивности, они помогают проработать депрессивную позицию, неудача в проработке может привести к глубоким неврозам и психозам.
«…неудача в идентификации с интернализированными и реальными любимыми объектами может привести к психотическим расстройствам депрессивных состояний, или мании или паранойи.
Сейчас я хочу упомянуть два других пути, которыми Эго пытается покончить со всеми страданиями, которые связаны с депрессивной позицией, а именно: (а) "бегством к "хорошему", интернализированному объекту", механизм, на который Melitta Schmideberg обратила внимание в связи с шизофренией. Эго уже интроецировало целостный любимый объект, но из-за своего чрезмерного страза интернализированных преследователей, которые спроецированы на внешний мир. Эго находит убежище в непомерной вере в свои интернализированные внешние объекты. Результатом такого бегства может быть отрицание психической и внешней реальности и самые глубокие психозы. (в) Бегством к внешним "хорошим" объектам как средством опровергнуть все тревоги - внутренние равно как и внешние. Этот механизм, который характерен для невроза и может привести к рабской зависимости и к ослаблению Эго. Эти механизмы защиты, играют свою роль в нормальной проработка инфантильной депрессивной позиции. Неудача в проработке этой позиции может привести к преобладанию одного или другого из описанных механизмов бегства и таким образок к тяжелому психозу или неврозу».
В книге «Зависть и благодарность» Кляйн так же выделяет защиты депрессивной позиции на невротическом уровне: вытеснение, рационализация, реактивное образование.
В этой же книге М.Кляйн пишет о том, что ребенку необходима доля фрустрации, она дает то чувство, что он способен справиться с тревогой, это дает обогащение своей личности и усиление Эго. В основе маниакально-депрессивного расстройства лежит как и чрезмерная фрустрация, так и потакание.
Так же мне показался важным вывод Кляйн, сделанный в книге «Зависть и благодарность» о том, что дети, которым не давали достаточно поплакать, потеряли способность выражать тревогу и горе, получая облегчение. Депрессивные тревоги и агрессивные импульсы не нашли у них полного выхода.
Итак, стоит отметить, что депрессивная позиция является частью нормального развития, она никогда не преодолевается полностью. Страхи и ситуации утраты, сопровождаемые любовью, ненавистью и виной, постоянно приводят к новым депрессивным переживаниям. Все добрые внешние объекты воспринимаются частично как мать, и при потере этих объектов актуализируется страх полной утраты способности любить и быть любимым.
Если ребенок сумел в депрессивной позиции создать внутренний добрый объект, то у него есть способность вновь обретать внутренние и внешние добрые объекты, и новые депрессивные переживания он выдерживает, они не переходят в симптом или болезнь. Расщепление на только добрый или только злой, хороший или плохой, характерны для людей для пограничного уровня функционирования психики.
На заключительных этапах депрессивной позиции ребенка ожидает отказ от всемогущества, признание внешней и внутренней реальности, существования как любви, так и ненависти, признание себя и матери отдельными людьми. При благополучном проживании данных процессов, у ребенка формируется способность выстраивать теплые отношения с другими объектами без слияния, выносить чувство вины, не быть поглощенным страхом потерять объект любви.
На мой взгляд, некоторые факторы в жизни младенца, например, такие как гиперопека матери, в основе которой, как правило лежит собственная тревога и неумение считывать потребности ребенка (в книге «Зависть и благодарность» есть описание того, что в восприятии ребенка мать всесильна, может избавить от любой боли и зла, и тревога матери, увеличивает его собственную тревогу), или равнодушие к потребностям ребенка и его постоянная фрустрация (мать, находящаяся в собственной депрессии или соматической болезни или асоциальный образ жизни матери), или невозможность проживать чувства, необходимость их подавления, могут препятствовать формированию способностей к построению подобных отношений, возможно, вызывать фиксацию на данной позиции и развитие депрессивно-маниакального расстройства.