Мысли о людях, столкнувшимися с утратами через анализ работы Фрейда "Скорбь и меланхолия"

За последнюю неделю тема скорби вышла для меня на первый план. Нет, трагедия в Кемерово не затронула меня близко -  я живу в другом регионе и никого не знаю из тех, кто знал тех, кто знал тех, кто был непосредственным участником происходящего. Но я, как и огромное количество людей в нашей стране, хожу в торговые центры, а ещё у меня есть опыт хождения туда с группой детей во время каникул, а ещё я сама с недавних пор мама. Каждый раз, когда где-то в мире случается какое-то внезапное горе, смакуемое и тиражируемое СМИ, раздувающее страдание людей, потерявших близких, я думаю о том, что происходит дальше, после того как пройдёт шумиха и закончится национальный траур. Как живут эти люди, те, которые выжили, и те, кто потерял близких? Обращаются ли они за психологической помощью? И как именно заживают или не заживают их раны? Как проживают они свою эпоху скорби, выходят ли из неё в то, что называется «жизнь продолжается» или «погибают» навсегда под обломками «вечного траура»? Какой процесс проживания потери можно считать условно нормальным, а какой патологическим? Вот так внезапно размышления о скорби и меланхолии, которые Фрейд сформулировал в 1915 (1917) году, нашли для меня своё отражение в реальности 2018 года.

Десятые годы начала двадцатого века - время величайшего потрясения в европейском сознании, время Первой мировой войны. Этот период в жизни Фрейда можно охарактеризовать как трудное, и вместе с тем, плодотворное. «В 1915 г. Фрейд приступил к написанию двенадцати теоретических статей, составляющих Метапсихологию, как бы в попытке подвести предварительный итог своей научной работы. Фрейду было почти шестьдесят, и он тревожился, что ему остаётся жить всего несколько лет. Война и несчастья, которые она принесла, лишь усилили его тревогу, связанную с мыслями о смерти». Жан-Мишель Кинодо «Читая Фрейда», с. 204.

Таким образом, работа «Скорбь и меланхолия» расположена в корпусе Метапсихологических текстов, к которым относятся также «Влечения и их судьба» (1915) «Вытеснение» (1915), «Бессознательное» (1915), «Метапсихологическое дополнение к теории сновидений» (1917), «Общий взгляд на неврозы переноса (1915). Этот период в творчестве Фрейда можно обозначить как переход от уровня клинического описания к уровню теоретической абстракции, который позволяет обобщить знания и создать модель функционирования человеческой психики.

Название работы «Скорбь и меланхолия» («Trauer und Melancholie»). Мне встретились  также такие переводы, как «Печаль и меланхолия», «Горе и меланхолия». Слова «скорбь», «печаль», «горе» лежат как будто в области бытового восприятия, в то время как меланхолия, если переносить представление о ней на современную почву, трансформировалась в такое понятие как депрессия, разновидностей которой существует. (Толковый словарь психиатрических терминов,  В.М. Блейхер, И.В. Крук, с. 113).

Печаль и меланхолия: общая картина обоих состояний

Подходя к анализу меланхолии, Фрейд выбирает путь через сравнение её с аффектом скорби, называя его «нормальным». То есть мы, читатели, начинаем подразумевать с самого начала работы, что меланхолия – это нечто не нормальное, не типичное, не обычное. При этом, Фрейд обозначает границы для своих исследований и выводов о меланхолии весьма сдержанно, говоря о неких обобщениях для небольшой группы случаев, а не для целого класса заболеваний.

Причина того, что меланхолия изучается через скорбь – в схожей картине этих состояний, в схожих поводах (потеря любимого, отечества, свободы, идеала и т.п.). Поводы к меланхолии , следовательно, могут быть более обширны. Нормальная печаль и патологическая печаль схожи отсутствием интереса и некоторым торможением в отношении внешнего мира. Меланхолия и скорбь в психическом проявляются «глубокой страдальческой удручённостью, исчезновением интереса к внешнему миру, потерей способности любить, задержкой всякой деятельности». Очень схожая картина, кроме двух деталей: во-первых, специфическим отличием меланхолии оказывается «понижение самочувствия, выражающееся в упрёках и оскорблениях по собственному адресу и нарастающем до бреда ожидании наказания»; во-вторых, поведение в скорби не кажется патологическим, оно легко находит объяснение в опыте.

Работа утраты при скорби

Работа скорби, горевание – процесс длительный, требующий много времени и сил (энергии). Схематически его можно описать следующим образом: субъект, обращаясь к реальности, обнаруживает отсутствие любимого объекта (его больше не существует). Следовательно, необходимо отнять все катектированное либидо, связанное с этим объектом, забрать его обратно. Но это не так просто сделать, происходит сопротивление этому процессу. Происходит отход от реальности, удержание объекта путём галлюцинаторного психоза, воплощающего желание и, пока уважение к реальности не достигнет победы, утерянный объект существует психически.  «Утрата такого (внешнего) объекта любви – это невосполнимая утрата. Но она происходит только где-то вовне. А любимый внутренний объект продолжает жить, причиняя огромное горе» (М.М. Решетников, «Кемерово. Обращение к родителям»).

Требуется много времени, чтобы каждое воспоминание, ожидание, в котором либидо связано с объектом, было приостановлено и освобождено от либидо. Этот процесс напоминает мне разбор маковых зёрен из кучи грязи, описанный в народных сказках – долго, трудно и, по непонятным с экономической точки зрения причинам, связано с «исключительной душевной болью». К счастью, «по окончании работы скорби, «Я» становится опять свободным и освобождённым от задержек».

Утрата объекта при скорби и при меланхолии: общее и различие

Какую работу осуществляет психическое при утрате работы в меланхолии? Во-первых, как и в работе скорби, это может быть реакция на потерю любимого человека. Кроме того, меланхолическая реакция может возникать на ситуацию, когда «объект не умер реально, но утерян как объект любви». В качестве примера Фрейд упоминает случай оставленной невесты. Невольно в памяти всплывает образ Мисс Хэвишем – покинутой невесты из романа Чарльза Ди́ккенса «Большие надежды».

Анализируя меланхолию, Фрейд признает, что в ней также, как в скорби, происходит постепенное отделение либидо, по частям, следовательно «выполнение этого процесса отнятия либидо не может быть быстрым делом (…), а представляет длительный (…) процесс». 

Фрейд замечает две специфические черты, отличающие процесс работы психического при утрате объекта в меланхолии. Первая: сложности с установлением того, что именно было потеряно. Меланхолик знает, кого лишился, но не знает, что он в нём потерял. В отличие от скорби, в которой нет этого компонента бессознательной потери, работа меланхолии оказывается связана с тем, что каким-то образом недоступно сознанию.

Вторая специфическая черта меланхолии заключается в огромном обеднении, которое претерпевает «Я». На лицо картина бреда преуменьшения: он недостоин и заслуживает морального осуждения, ожидает наказания, нет представления о собственной перемене и считает, что никогда не был лучше. «При печали обеднел и опустел окружающий мир, при меланхолии – само Я».

Ключ к пониманию картины меланхолии: жалобы как обвинения

Самообвинения меланхолика носят необычный характер. Они представляют нам пример самообвинений без учета прошлого опыта, того, каким человек был раньше. При этом, в принципе, любой мыслящий человек может обнаружить в себе недостатки и пролить на себя потоки самообвинения, никто, как говорится, не без греха. Однако же самообвинения меланхолика настолько вычурны и лишены стыдливости, он «ведет себя не совсем так, как нормально подавленный раскаянием и самоупрёками».

О, что за дрянь я, что за жалкий раб! (..)

Тупой и вялодушный дурень, мямлю,

Как ротозей, своей же правде чуждый,

И ничего сказать не в силах; даже

За короля, чья жизнь и достоянье

Так гнусно сгублены. Или я трус?

Кто скажет мне: "подлец"? Пробьет башку?

Клок вырвав бороды, швырнет в лицо?

Потянет за нос? Ложь забьет мне в глотку

До самых легких? Кто желает первый?

Ну и осел же я! Как это славно,

Что я, сын умерщвленного отца,

Влекомый к мести небом и геенной,

Как шлюха, отвожу словами душу

И упражняюсь в ругани, как баба,

Как судомойка!

«Гамлет, принц датский», акт II, сцена 2

Гениальная догадка Фрейд заключается в том, что эти самообвинения есть ничто иное, как обвинения. Потерянный объект вызывает сильные агрессивные чувства у меланхолика, но выражаются они при этом не прямо, а смещаясь с объекта на самого себя. Отсюда их беззастенчивость, прямота, ощущение праведного гнева. Обращая проклятия на себя, меланхолик бессознательно клянет потерянный объект, ту часть своего либидо, которая одновременно и принадлежит и не принадлежит ему самому. «Таким образом, неважно, настолько ли прав меланхолик в своем мучительном самоунижении, что его самокритика совпадает с суждением о нем других. Важнее то, что он правильно описывает свое психологическое состояние». 

Меланхолия как потеря собственного «Я», или утрата объекта как утрата «Я»

Продолжая размышления о работе меланхолии, по аналогии с работой скорби мы должны были бы заключить, что меланхолик в итоге теряет объект, но «из его слов вытекает, что его потеря касается собственного «Я». В кратком изложении, этот процесс можно описать следующим образом: был выбран некий объект и сформирована привязанность либидо к нему, затем следует (в следствие тех или иных причин) наступает разочарование в этой привязанности к объекту и развитие может происходить по двум сценариям. В первом (нормальном) происходит отнятие либидо от объекта. Во втором – привязанность к объекту уничтожена, но свободное либидо не перенесено на новый объект, а возвращено к «Я» и в результате происходит отождествление «Я» с оставленным объектом. «Потеря объекта превратилась в потерю я».

Предпосылки для формирования меланхолии

Что же влияет на то, по какому пути пойдет развитие, по пути скорби или меланхолии? Фрейд выделяет следующие предпосылки развития меланхолии: сильную фиксацию на любимом объекте, с одной стороны, и, одновременно, небольшую устойчивость привязанности к объекту, с другой. Следствием этого оказывается то, что, несмотря на конфликт с любимым лицом, любовная связь не может быть прервана. «Я» хотело бы впитать в себя этот объект, соответственно оральной или каннибальной фазе развития путем пожирания его». Таким образом, закономерным оказывается вывод (лежащий в теоретической плоскости и не подтвержденной на тот момент клинической практикой), что предрасположенным к меланхолическому заболеванию оказывается нарциссический тип. Следствием этого является еще одна характеристика меланхолии: регрессия от привязанности к объекту на оральную фазу либидо (принадлежащую еще к нарциссизму). Также, в качестве предпосылок, Фрейд отмечает абивалентность, так как «потеря объекта любви – великолепный повод, чтобы пробудить и проявить амбивалетность любовных отношений, там, где есть предрасположенность к неврозам навязчивости, амбивалентный конфликт дает скорби патологический характер».

Меланхолия и ее склонность превращения в противоположное состояние мании

Очень интересно, какие удивительные механизмы стоят за склонностью меланхолии превращаться в симптоматически противоположное состояние. Особенно учитывая тот факт, что это происходит не во всех случаях меланхолии. Манию и меланхолию, по наблюдениям психоаналитических исследователей, роднит общее содержание: «обе болезни борются с тем же самым «комплексом». В случае меланхолии «комплекс» одержал победу над «Я», в том время как при мании «Я» одолело этот комплекс или отодвинуло его на задний план» (энергия высвобождается и дает экономически эффект эйфории и готовности к действиям, маниакальный больной с готовностью «набрасывается на новые привязанности к объектам», демонстрируя явное освобождение от объекта). Важно при этом, что процесс триумфа лежит в поле бессознательного: «от «Я» опять-таки скрыто, что оно одолело и над кем празднует победу».

Работа скорби, которая тоже заканчивается разрывом связи с погибшим объектом, по-видимому, происходит настолько медленно и постепенно, что по её окончанию оказывается израсходованной и вся энергия и в итоге фаза триумфа, хотя бы и слабая, оказывается невозможной.

Работа скорби и меланхолии с точки зрения топического различия систем

«Мы почти не принимали во внимание топической точки зрения при меланхолии». Прежде всего, Фрейд указывает, что меланхолик «не может сознательно воспринять то, что он потерял», таким образом, патологическая печаль развивается на уровне бессознательного, в противоположность печали нормальной, которая переживается в основном на сознательном уровне.

Меланхолия, более насыщенна, чем скорбь: амбивалентный конфликт усложняет её отношение к объекту. В системе бессознательного происходит много отдельных сражений из-за объекта (борьба между ненавистью и любовью, чтобы отнять либидо от объекта; борьба за удержание против натиска позиции либидо). Там же, в бессознательном, разыгрываются попытки отнятия либидо и при скорби, но при этом нет препятствий для достижения сознания. Для меланхолии же, конфликт амбивалентности оказывается вытесненным и все, принадлежащее к этой борьбе, оказывается вне сознания. До тех пор, пока не наступает исход меланхолии – оставление объекта и обращение на «Я». «После этой регрессии либидо процесс может стать сознательным и представляется сознанию как конфликт между частью «Я» и критической инстанцией».

Таким образом, «Я» узнает малую часть о меланхолической работе, оказывается обесцененным и негодует против себя. «Я» при меланхолии постепенно ослабляет фиксацию либидо  на объекте, «обесценивая его, унижая, как бы убивая».  Возможно, что со временем, когда в амбивалентном конфликте утихнет ярость или объект будет оставлен, как не имеющий ценности, процесс закончится в бессознательном.

Возвращаясь к началу и вопросам, которые я задаю сама себе при столкновении с горем и потерями. Во-первых, перед людьми, столкнувшимися с утратой объекта, лежит длинный путь, в котором им предстоит долгая и непростая психическая работа. Во-вторых, то, по какому пути пойдет развитие их боли, по пути скорби или меланхолии, зависит от ряда факторов (сила фиксации, устойчивость привязанности, тип личностной организации, сила амбивалентности в отношении объекта утраты).