Предлагаю Вашему вниманию свою статью, посвященную интерпретации телесности в рамках истории европейского философского дискурса.
Концептуальная разработка и понимание телесности занимает одно из лидирующих мест в философском, культурологическом и психологическом дискурсе современности. Воспроизводство социальных смыслов элиминирует себя через телесные практики и техники. Фиксации телесности как социального явления в истории философского вопрошания посвящена эта работа.
Самые ранние описания, с которыми мы сталкиваемся, встречаются в Европейской культуре Античности и представлены следующими положениями:
1. Внешняя красота на ранних этапах древнегреческой мысли воспринимается продолжением внутренней, средствами для достижения чего выступают гимнастика, диетика и аскетика. В доплатоновский период материальное тело еще не имеет негативных коннотаций, о нем необходимо заботиться, его необходимо упражнять. Дисциплина тела носит практический, а не умозрительный характер. Между телом, душой и разумом нет той пропасти, которая возникнет в последующем.
2. Оппозиционность телесного и духовного начала нашла свое выражение у Платона, провозгласившего душу узницей тела, тем самым определившего магистральный путь развития философской мысли на протяжении последующих столетий. Эту идею отчасти продолжил Аристотель, который в трактате «О Душе» пишет о том, что душа есть начало тела, и она определяет цель, форму и движение последнего.
Идея оппозиционности духовного и материального стала доминирующей на протяжении всего Средневековья (за исключением, пожалуй, слабого призыва к их единению в работах Оригена «О началах» и Тертуллиана «О воскресении из плоти»). Отметим, что в Российской философской традиции отношение к телу всегда было более «лояльным» – источником греха считалась больше свободная воля человека, чем желания тела. Радикальные практики «борьбы с телесным грехом» через биение себя плетьми, оскопление или пытки инквизиции не поддерживались официальной церковью.
В период Ренессанса происходящий антропологический поворот наметил возврат к ценности тела и его красоты. Происходит обращение к Античности, но даже восхищаясь Римскими и Греческими образчиками телесности, мы не находим практических свидетельств занятий художников, скульпторов, мыслителей гимнастикой или иной активной формой моделирования своего тела, их восхищение телесной красотой носит абстрактный, отстраненный характер. Это объяснимо рядом факторов: с одной стороны, христианская мораль требовала уделять внимание душе и только потом телу, с другой — тело перестало принадлежать человеку, оно стало образом Божиим, из имманентного оно стало трансцендентным. Если мое тело принадлежит не мне, но является образом Божиим, я становлюсь обязанным заботиться и беречь его более усердно, чем ранее. Ни жители Эллады, ни Апеннинского полуострова еще этого не знали, хотя их тело было включено в социальность и маркировано, но оно было телом живого человека, а не сверхъестественной сущности. Боги Античности были антропоморфны — они наделены телом, и это тело было «человечно». Любовные связи, застолья, физические наказания, смерть, рождение – мы становимся свидетелями обычной страстной, эмоциональной жизни Богов Античности. Тело еще не стало мишенью для нападок церкви или власти, не превратилось в один из способов управления человеком. Лишь в средние века с присущей им нетерпимостью, охотой на ведьм и поиском особых телесных отметин (количество родинок, цвет волос и глаз и т.д.) мы сталкиваемся с контурами властных дискурсов, которые уже в наше время препарирует М.Фуко. Воспроизводство власти оказывается обратным воспроизводству желания и, прежде всего, телесных желаний. Для любых тоталитарных, антидемократических режимов работы властных механизмов тело является энергией, ресурсом (производственным, трудовым, либидозным и т.п.), который нужно контролировать, сублимировать, инвестировать, обучать, им нужно управлять — социализируя таким образом в общественную систему. Было бы утопично утверждать, что возможна полная свобода и независимость тела гражданина от тела власти, мы все жертвуем частной свободой в обмен на всеобщие блага, но видеть и понимать этот механизм в нашей силе.
Р.Декарт в «Рассуждениях о методе» связывает душу и тело посредством шишковидной железы, а «животным духам» отводит роль прообразов рефлекторной дуги. Техницистские тенденции, фундированные на точных и естественных науках (математике, механике, физике), заставляющие рассматривать тело сквозь призму автоматизированной деятельности, нашли свое выражение в одноименной работе Ж.О.Ламетри «Человек-машина». Фраза cogito ergo sum («мыслю – следовательно, существую») – отождествившая существование и мышление, похоронила тело на столетия, познание стало возможным лишь через мышление.
В классической немецкой философии происходит отчуждение реального, живого человека с кровью и плотью. В произведениях И.Канта и тем более Г.В.Гегеля мы нигде не находим живого человека, вместо этого сухая терминология, заменившая собой витальное начало. Порой доходило до курьезных случаев: И.Г.Фихте объявил датой рождения своего сына, не когда он родился, а когда впервые произнес «Я». Происходит не просто забвение тела, но идет диктатура разумности, приводящая к инфляции остальных сфер человеческого бытия. Для сравнения можно упомянуть восточные практики познания, которые подразумевают под источником познания не только интеллектуальную деятельность, но и телесные, медитативные практики (йога, пранаяма, тантра, тай-цзи-цюань), гносеология может быть связана с телесным бытием человека, тело способно быть источником подлинного знания наравне с мышлением.
Поворотным пунктом в понимании телесности можно назвать философию жизни и прежде всего Ф.Ницше, который воскрешает тело. Я – это и тело и душа, «тело – это большой разум, множество с одним сознанием» [3, 24-25]. Тело у него понимается в основном субстантивистским образом, точно так же, как в психоанализе и материалистической философии ХIХ в. Отдельного внимания заслуживает Э.Гуссерль, его феноменологический подход «позволяет нам понять конститутивность нашего тела, то есть то, что оно не дано от природы, но формируется в жизненном опыте человека» [1, 25]. Мы собираем свое тело из различных ощущений и в последующем конструируем наличный окружающий мир. Правда, Э.Гуссерль оставляет не проясненным возникновение и развитие социального тела, включенного в общественную динамику: «понимание… возможно для каждого человека этого сообщества в некой только для него возможной изначальности, которая закрыта перед вступающим в отношения» [2, 191].
Социальное тело формируется под воздействием среды, ребенок в процессе своей социализации, в ходе взаимодействия с родителями и окружающим миром интроецирует культурные модели в свой психический мир, в частности, обучается определенному, в каждой культуре фиксированному образу тела (статика) и техникам тела (динамика) — движениям, пластике, мимике. С точки зрения психоанализа, «жизнь новорожденного (до 6 месяцев) характеризуется чисто физиологическим восприятием» [4, 23], лишь позже на телесное восприятие накладываются социальные координаты отношений: выше (взрослый, власть) – ниже (ребенок, подчиненный), дальше (чужое) – ближе (своё). Маркируется не только объектная реальность, но задается картография тела с его сакральными и профанными участками. Личность – это остаток после манипуляций по структурированию человека, личность появляется из запретов, табу и ограничений. Внутренние и внешние ограничения откладываются на физическом теле, порождая мышечные блоки и «телесный панцирь» (в терминологии В.Райха и А.Лоуэна). Наша телесность является носителем информации о нас и наших установках, до 80 % информации мы «считываем» невербально - по мимике, жестам, позе и движениям человека.
Зажатое в социальном теле тело физическое становится несвободным, утрачивает связь с витальным бытием человека. Наши движения становятся скудны и однообразны, чем меньше объем наших движений и беднее репертуар двигательных практик, тем ригидней наша психика и сознание, мы привыкаем двигаться только в одном измерении: вперед-назад. Парадокс состоит в том, что эта искусственная модель одномерного человека начинает казаться нам естественной и логичной. Любые вариации оцениваются как патологичные или отклонения от нормы, но в реальности это обстоит иначе. Свободное креативное мышление, сознание отражается в теле. Тело, точно так же как язык – это отражение специфики нашего мышления, восприятия мира, оно несет в себе отпечаток как общественного положения, так и личностно-ценностных характеристик индивида. Предельно раскрепощены и свободны в своих движениях только дети, с возрастном наши движения становятся более стереотипны, узнать человека становится возможным по походке (как он перемещается в пространстве). Решением сложившейся ситуации, на мой взгляд, может быть баланс разумного (интеллектуального) и физического (телесного) бытия человека. В нашей культуре, к сожалению, наблюдается крен в сторону сознания, дальше рассуждений о теле мы не продвигаемся. В итоге человек оказывается отрезан от своих витальных оснований и превращается в подобие головы профессора Доуэля — поток сознания, лишенный любых чувственных оснований.
Список литературы:
1. Азаренко С. «Сообщество тела». М.: Академический проект, 2007, с 25
2. Гуссерль Э. Картезианские размышления. С-Пб. Наука, 1998, с 191
3. Ницше Ф. Сочинения. В 2 т. Т 2. М.: Мысль, 1990, с 24-25
4. Тэхкэ В. «Психика и ее лечение» М.: Канон-плюс, 2012, с 23