Взгляд на супервизию изнутри (Опубликовано сборник МГИ Гештальт-2013)

Взгляд изнутри на супервизию.

Я начал получать супервизию очень рано, буквально на заре своей работы психотерапевтом и на первой ступени обучения в гештальт-программе.

Это была моя первая супервизорская группа, вообще первая профессиональная группа, которая на 50 % состояла из гештальтистов, на 25% из психологов экзистенциальной психотерапии, остальные просто психологи и психиатры. Я впервые в жизни представлял свою работу с клиенткой, которая была у меня в социальном центре для заочной супервизии. Трудность, которую я тогда заявил, моя неспособность останавливать клиентку, она говорила, ну я думаю 47 минут из 50. Такая «психотерапия» длилась три встречи, на четвертую она просто не пришла – «выговорилась начисто или досуха». Кстати супервизия состоялась после третей встречи. На ней я с ужасом осознал, что не останавливал клиентку по трем причинам, я не знал, как это делать, мне нечего было ей сказать, я наполовину не понимал, а наполовину забывал текст, который она «гнала». Мои основные чувства были – растерянность, досада, гнев, страх. Моя интервенция заключалась в одной фразе – «я буду вас останавливать». Видимо она ждала стойко три встречи, когда я начну это делать, но так и не дождалась. Возможна это была «работа отреагирования», которая иссякла, а что потом делать не знал ни я, ни тем более моя клиента. Тогда эта супервизия была первой ласточкой и сыграла роль катализатора моей терапевтической активности. Для меня было важно преодолеть свой страх и если честно, не столь важно, что клиентка больше не пришла и супервизия не сыграла никакой положительной функции в продвижении ее терапии. Нет человека, нет проблемы.

В дальнейшем я стал систематически обращаться к групповой и индивидуальной супервизии. В начале моей практики групповая супервизия выполняла больше роль обучения и поддержки профессиональной позиции и идентичности. Это был замечательный проект Я.Будько и С.Попова «Между двух стульев», когда один выходной группа проходила в Витебске, а другой в Могилеве. Это группа давала мне, то что я еще не получал на обучающей группе, просто потому, что клиенты начали ко мне приходить раньше, чем я стал понимать и осознавать, что я с ними делаю.

Наташа Кедрова на одной из  лекций очень точно и просто обозначила три основных направления супервизии: уязвимость, дефицит, творчество.

Я начинал с дефицита: знаний, практики, техник, терапевтической устойчивости. Для меня был очень важен учебный, дидактический формат или вариант супервизии, который помогал мне формировать мою очень хрупкую, легкоранимую, слабую терапевтическую идентификацию. Я тогда очень сильно запомнил слова В.Филипенко. Терапевт тогда терапевт, когда сам считает, что он терапевт, когда клиенты считают, что он терапевт и профессиональное сообщество подтверждает, что да – он терапевт. Вот так я просыпался ночью и спрашивал себя очень строго: «Ну что Могилевчик ты уже терапевт?», а тоненький внутренний голосок, отвечал мне: «Да уже почти». Я чувствовал себя бревном, как в сказке про Буратино. Когда бревно разговаривало и имело сучек в нужном месте, то есть было уже не совсем бревном, но еще и не Буратино, папа Карло не добрался своим рубанком до нужных частей. Вот так и я бегал по интенсивам, группам и предлагал периодически потесать меня рубанком для придания лучшей формы.

С каким  трепетом, волнением и страхом я ждал положительной оценки своих учителей в свой адрес в каждой супервизии, когда мне скажут самые простые слова: «Молодец, хорошая работа, здорово, признаю и так далее».

Моя личная уязвимость тоже показывала себя в разных порой самых неожиданных формах. Хорошо  помню случай, как на Смоленской интенсиве, я работал с клиенткой в присутствии супервизора, и как не клеилась моя работа, и как мне становилось все жальче себя, все жальче мою клиентку и как я вытеснял свои чувства и к клиентке и собственные. А потом супервизор это все развернула, и я минут 15 рыдал, находясь в своем детском опыте, когда моя мама меня очень болезненно отвергала и бросала, и когда я был очень несчастный брошенный и покинутый. Помню, как обнимал своего супервизора, и не было мне в тот момент ближе и роднее человека на всем белом свете, чем она, такая живая, теплая, сопереживающая.

Очень серьезный шаг в своем профессиональном и личностном становлении я сделал в процессе длительной заочной супервизии у С.Лукьянцевой. Это был какой-то особенный формат. Лена Калитиевская называет его супервизия терапевтической практики в терминах личного пути. Когда мы разговаривали, как наша работа проникает в нашу жизнь и как наша жизнь проникает в нашу работу.

На какие мои жизненные трудности приходят в терапию клиенты, как меняется моя энергия, когда у меня 5-6-7 консультаций подряд, как легко я «продаюсь» красивым женщинам. Такой формат мне очень нравился, когда мы могли разговаривать о конкретных клиентах и о практике вообще.

На сертификации II ступени принимающий тренер сказал, что я очень поспешно начинаю лечить, что у меня нет практики «просто сидеть и не спешить». Я начал просто сидеть со своими клиентами, начал оттачивать свой навык нейтральной или нулевой позиции. Столкнулся с очень неожиданными результатами. У меня есть клиентка, которая в терапии более трех лет, терапия поддерживающая, клиентка с психотической организацией личности. В последнее время перед супервизией я стал очень скучать в терапии с ней, и моя компенсация была в том, что я начинал рассуждать про ее жизнь, и ее всячески поучать. И становилось только хуже, клиентка замыкалась в себе, могла молчать несколько минут подряд,  или впадала в примитивные агрессивные импульсы. Для меня было целое открытие, когда я просто замолчал в терапии, просто перестал разговаривать, болтать, поучать и так далее. Оказалось, что клиентка вполне может сама организовывать пространство своей терапии. Она стала мне рассказывать очень важные вещи из своего опыта, о том, как умерший отец ее не слушал, не терпел, как он очень быстро и резко поучал, каким он был холодным и рассуждающим. Я прямо себя увидел в последние пять сессий, вот вам и осознавание контрпереноса. И знаете, что, мое подавленное в скуку раздражение и недовольство сменилось интересом и любопытством. Терапия с этой клиенткой продолжается до сих пор.

Сейчас я все больше развиваюсь в творческом направлении супервизии, когда супервизор для меня коллега, мастер своего дела, а не учитель или «мамочка» и я тоже прихожу к нему как коллега со своим интересом, своими трудностями и как в совместном исследовании удается заметить, то, что вытесняется, подавляется, запрещается. Где создается терапевтический тупик, где скапливается энергия, где «контрперенос» «глаза застит». Как я из веселого, с хорошим юмором, и спонтанностью, мужчины, быстро превращаюсь в строгого,  занудного, а иногда и жесткого терапевта. Как из мягкого и заботливого ведущего группы, я начинаю кричать на участницу, материться и наступать ей на ногу. Творческая позиция позволяет глубоко заглянуть в собственную работу, обратить внимание на тонкости, нюансы, перспективы и стратегию дальнейшей практики и каждой отдельной терапии.

Очень интересная супервизия была на сертификации специализации по работе с сексуальностью. Для меня легче работать с сексуальностью, как с внутренней феноменологией, на границу контакта я выходить опасаюсь, у моей клиентки был на меня эротический перенос, но я из контрпереноса даже боялся и нос показать, хотя это здорово бы могло продвинуть мою клиентку в ее развитии. И.Якубовская немного «разыграла», как я могу выходить на границу контакта с клиенткой, оставаясь в безопасной зоне, как можно использовать свой голос, интонацию, «особые слова», не нарушая тонкую грань между эротизмом и сексуальным возбуждением.

Трудно завысить значимость супервизии в гештальт-терапии. Без нее просто легко ослепнуть и оглохнуть, потерять чувствительность к себе и клиенту, столкнуться с эмоциональным выгоранием и обесцениванием собственной терапевтической позиции. Вот это мои первые причины нужности и обоснованности супервизии. Один мой знакомый психотерапевт краткосрочного жанра, сказал, что вам нужна супервизия, потому что вы позволяете использовать себя в роли «мусорки», а он в работе прекрасно обходится и без супервизии и без личной терапии, потому, что всегда ведет клиента, куда ему нужно, не включаясь в его переживания. Да, в чем-то он прав, только мне конечно больше нравится слово «контейнер». Да я уже много раз сталкивался с подобным феноменом в своей работе. Можно вообще не совершать никаких умных или не очень умных интервенций, можно просто сидеть, слушать, быть внимательным к клиенту и давать ему знать об этом, присутствовать с ним в одном пространстве и времени и это уже будет работать и это уже РАБОТАЕТ. Это уже позволяет клиенту меняться, уже позволяет ему сталкиваться с новизной в своем опыте и в нашей уникальной, специально для него, организованной встрече. Никогда не забуду слова моей клиентки, которой 62 года и которая плакала и держала меня за руку и говорила: «Мне не нужно здесь воевать, я не знала, что такое бывает в жизни, я не знала, что можно не быть Змей Горынычом, что можно почувствовать себя слабой и уязвимой, почувствовать чье-то тепло и сопереживание». И только ради таких слов стоило работать с этой клиенткой, и быть ее верным «контейнером». Да иногда я просто рядом и просто одно «большое ухо». Но кто сказал, что я одинок, вокруг меня есть моя профессиональная среда, есть возможность обратиться к супервизии или интервизии или просто сказать: «О, Боже, как меня сегодня достала одна моя клиентка или клиент».

Я не хочу быть краткосрочным психотерапевтом, я не хочу работать так, чтобы ненароком не встретиться с чужой судьбой. Да я не превращаюсь в технический инструмент терапии, я не делаю шоу, я остаюсь человеком со своим опытом, усталостью, легкостью, юмором. Мне не нужно быть магом и волшебником, мне не нужно претворяться и бесцеремонно внушать. Да часто клиентам хочется этого, мистических результатов, быстрых изменений и лучше за чужой счет. Но как приятно, когда вдруг оказываешься с другим человеком на одной линии горизонтальных отношений, отношений «Я-Ты», а не «Я-оно». Когда у него светлеет взгляд и проясняется улыбка, пускай и с грустью в уголке рта. Грустью нашего одиночества и конечности, нашего выбора и персональной  ответственности.

В.А.Могилевчик.