Осознавание и эмоциональная зависимость

Осознанность обнаруживает то, что существует, но не представлено в опыте. В этом месте мы приходим к интересному вопросу – если в лесу падает дерево и звук от падения некому услышать, существует ли он вообще? Например, телесные ощущения всегда сопровождают любую человеческую деятельность, но чаще всего они оказываются за скобками восприятия. Осознавание делает явления, которые присутствуют в физической реальности, существующими в реальности психической. Вот, например, мы просто обращаем на что-то внимание, не претендуя на роль создателя этого явления в объектном мире. И в этот момент создаем это для себя, поскольку то, что попало в сферу осознавания начинает производить на нас впечатление. Это очень важно, поскольку явления, не представленные в осознавании, то есть любой бессознательный опыт, также влияют на нас. Но это влияние проявляется в виде автоматизированных реакций, которые скорее управляют субъектом, чем оказываются результатом его выбора. Мы не выбираем своих реакций, когда оказываемся в ситуации, вызывающей психическое напряжение. Осознанность, таким образом, позволяет задержаться в паузе между стимулом и ответом и тем самым привнести в бессознательную предопределенность значительную долю ответственности за свой выбор.   

Другими словами, происходящее с нами может так никогда и не стать событием нашей жизни. Существует известная разница между тем, кем субъект является и тем, какие у него  есть по этому поводу представления. Невротическая структура характера является необходимым условием для вхождения в человеческую культуру, поскольку позволяет регулировать инстинктивное поведение социальными нормами. Опасное следствие этого процесса – почти полное поглощение символическим порядком того, что относится к сфере потребностей, выраженных в телесной интенциональности. Телесный процесс – это то самое дерево, которое падает независимого от того, есть ли рядом наблюдатель. Наши телесные и эмоциональные реакции сохраняются, даже если мы их не осознаем. В случае хронической невнимательности к телесному измерению возникает своеобразное расщепление, когда физическая и психическая сферы существуют изолированно друг от друга. Это сильно ограничивает возможность ориентироваться в собственной жизни, поскольку метафорически напоминает бедность черно-белого изображения по сравнению с цветным, включающим в себя тысячи других оттенков. Более того, телесные реакции иногда могут восприниматься как угрожающие, потому что неспособность выдерживать телесный дискомфорт без осознавания того, с какими потребностями он связан, вызывает много тревоги и интенсивное желание от нее избавиться. Осознавание, таким образом, восстанавливает целостность опыта, увеличивая представленность телесного опыта в сфере ума.     

В гештальт подходе очень важным оказывается то, что в рамках этого метода мы можем поместить осознавание вмежличностный контекст. То есть сделать еще один шаг в понимании функций осознавания. В этом случае осознавание перестает быть индивидуальным процессом и позволяет ставить более точные акценты на том, что происходит между двумя и более людьми. Для иллюстрации вспомним известное утверждение о том, что любая коммуникация есть манипуляция. Если заменить слово манипуляция на воздействие, то окажется, что в основе любого межличностного процесса лежит потребность произвести впечатление на адресата послания. И в любом послании, помимо фактической информации, которой мы привычно манипулируем, существует невербальный уровень, который организован вокруг вопроса «Какая часть сообщения не присутствует в словах, но ради которой эти слова были произнесены?».

В этом невербальном сообщении в сжатом виде располагается представление об отношениях в общем и в частности о той реакции на послание, которая желательна, но порой плохо осознаваема и самим говорящим. Другими словами, я не всегда понимаю, зачем и как я что-то говорю, но моя потребность в неявной форме всегда присутствует в сообщении. За всю историю существования человечества не появилось ни одной одинаковой истории, поскольку мы рассказываем их разным людям и более того, сами меняемся в процессе рассказа. Таким образом, осознавание помещает двух людей в отношения, которые возникли для некоторого эмоционального обмена, и позволяет лучше распознать как мою потребность в другом, когда говорю я, так и потребность во мне у другого. Даже простое присутствие другого  рядом уже меняет модус моего бытия, поэтому можно сказать, что вступая в отношения, я всякий раз создаюсь ими и точно также создаю другого рядом с собой. Соответственно, анализ контрпереноса, как реакций, возникающих в моем внутреннем мире, на то, что рассказывает клиент, оказывается важнейшим фундаментом для построения  терапевтического процесса.

Осознавание позволяет прийти к очень простому и одновременно важному методологическому заключению, облегчающим ответ на многочисленные вопросы «И что мне теперь с этим делать?», часто возникающие у клиентов и ставящие в тупик процессуально ориентированного терапевта. Осознавание утверждает, что все, что нужно для ответа, уже находится в ситуации. Другими словами, осознавание высвобождает интенциональность, которая была заблокирована механизмами психической защиты и тем самым открывает путь к осуществлению творческого приспособления. Разумеется, это не отвечает на вопрос «Что мне делать с моей трудной ситуацией, с которой я пришел к вам и за решение которой я плачу вам большие деньги безрезультатно», но позволяет увидеть, что прямо сейчас можно прожить отмеренный сеттингом эпизод жизни более полно и ясно.

Ответ на вопрос «Что делать...» приходит не через усилие превозмочь ситуацию, но обнаружить в ней себя как автора и агента изменений. Осознавание синонимично понятию «освоение». Оно позволяет прикоснуться к непосредственному опыту, который пусть во многом и опосредован предшествующей историей, но проникает в настоящее прямо сейчас, а значит, в него можно вносить изменения. И находить себя внутри того, что раньше считалось существующим снаружи – так, например, очень часто идентифицированный симптом отчуждается от жизненной ситуации и воспринимается как нечто враждебное, от чего необходимо освободиться. Но на самом деле логика гештальт подхода предполагает способность сделать симптом «своим». Можно бояться темного леса на окраине поселения и страдать от диких зверей, которые наносят неожиданные визиты, а можно сделать этот ландшафт частью обжитого пространства. 

Осознавание в рамках гештальт подхода (также известное в виде термина awareness) имеет некоторые особенности, которые отличают его от понимания осознанности в других психотерапевтических школах. Главное, на мой взгляд, отличие состоит в том, что осознавание это не просто регистрация того, что со мной происходит в настоящий момент. Осознавание оказывается точкой вхождения в переживание. В медитативных практиках участники ретрита обучаются наблюдать за своими эмоциями как за некоторыми формами ума, не вовлекаясь в их проживание. В гештальт подходе мы можем видеть, как в непосредственном опыте здесь и сейчас проявляются незавершенные ситуации прошлого, которые обладают собственной логикой и нарушают способность тестировать реальность. Если говорить очень условно, то клиент в такой ситуации может только повторять травматический опыт, сопротивляясь возможности появиться чему-то новому. Осознавание позволяет обнаружить за этим избеганием интенцию (или потребность, если пользоваться индивидуалистической парадигмой), которая когда то не была реализована. Осознавание, таким образом, сопровождает весь путь, который необходимо пройти для получения нового опыта, который будет рождаться здесь и сейчас, то есть впервые. 

В основе зависимого паттерна отношений лежит пограничная личностная структура, той или иной степени выраженности. Одной из характеристик пограничного расстройства, в свою очередь оказывается присущая ему диффузная идентичность, то есть неспособность выстроить интегрированное и непротиворечивое представление о себе. В контексте данной темы для меня оказывается существенным не наличие диффузной идентичности как некоторого отягощения клинической ситуации, а трудность сформировать это связное представление о себя непосредственно в ходе терапии (и, разумеется, в повседневной жизни). Даже если клиент обучается распознавать телесные сигналы, эта сфера длительное время остается отчужденной от остального опыта, то есть не учитывается при формировании целостного переживания. Эта проблема метафорически озвучивается так: «Я ощущаю то-то и то-то, но не могу этому доверять». Как будто зависимый клиент не способен вернуться к себе как к источнику психического возбуждения, а все время стартует с зависимой орбиты, которая описывает его функциональную отчужденную идентичность.

Французский психоаналитик Жак Лакан углубляет понимание зависимого паттерна, вводя в представления о психическом развитии концепцию стадии зеркала. В двух словах она означает следующее. Субъект изначально приобретает свою идентичность в виде отчужденного образа. Мы идентифицируемся с образом себя в глазах другого, а то, как нас отражает значимый другой, может быть очень неконгруэнтно нашим ощущениям. Разница между тем, как я переживаю себя изнутри и то, каким мне приходится быть в системе социальных связей, которые меня определяют, может быть непреодолима в рамках зависимого поведения и тогда лучшим решением для сохранения отношений будет являться отказ от субъективной реальности. Как будто источник его психического возбуждения находится не в соматическом регистре, а исключительно в сфере воображаемых идентификаций. Осознавание как механизм терапевтических изменений предлагает сделать шаг назад, к истокам психического, который располагается в области телесного.

Осознавание, таким образом помогает сократить пропасть между этими двумя измерениями, восстанавливая не толькоцелостность опыта, но и его иерархию (любой психический опыт является формой и следствием соматического возбуждения). С точки зрения гештальт подхода одним из сущностных феноменов зависимого расстройства является потеря свободы выбора. Является ли состояние, в котором я себя обнаруживаю, следствием моего желания или избегания того, что оказывается непереносимым? Принимаю ли я форму своего присутствия в контакта с благодарностью и удовольствием, либо же обнаруживаю себя в ней внезапно, с переживанием невыразимой злости и беспомощности, как зверь, пойманный в надежную клетку? Осознавание настигает зависимого клиента в этой точке, когда он обнаруживает, что захвачен процессом идентификации, которым он не в силах управлять. Психоаналитики назвали бы это проявлением частичных объектных отношений. Чтобы овладеть желанием другого, которое направлено на частичный объект внутри меня, необходимо этим объектом стать. Таким образом, работа с зависимым паттерном во многом направлена на возвращение свободы для этих идентификаций и осознавание себя служит якорем, который не дает лодке с наблюдателем быть унесенной течением в далекое море аффектов и драйвов.   

Следствием подобного расщепления (между тем, что я хочу и тем, что вынужден исполнять) оказывается любопытная ловушка, в которую попадает зависимый клиент. Это ловушка двойной вины, когда субъект чувствует себя виновным и за совершение действия и за бездействие. Хотя на самом деле это чувство вины связано с одной связкой феноменов, которые проистекают из внутриличностного расщепления, а именно – идеализацией и обесцениванием. Зависимый клиент может отказываться от действия, потому, что не может сделать это достаточно хорошо (вина за действие), а после этого затевать преследования за этот отказ. Другими словами, освобождение от психического напряжения внутри зависимых отношений невозможно – любой выбор приводит к актуализации противоположного, не интегрированного в структуру психики, опыта. Именно поэтому объектом выбора оказывается не следование своей истине в виде аутентичного осознавания потребностей, а стремление к наиболее одобряемому ролевому поведению, поскольку это гарантирует снижение тревоги. Таким образом, «выбор делается» в сторону наименьшего эмоционального напряжения, связанного с переживанием своей инаковости в контакте. Кавычки в последнем предложении поставлены неслучайно, поскольку выбор делается автоматически, без участия психического аппарата. Выбор делается не субъектом, а его окружением.

В гештальт подходе эта ситуация хорошо описывается с помощью теоретического аппарата концепции Self. О некоторых феноменах мы уже говорили выше, используя для описания зависимого паттерна понятие частичных объектных отношений и несоответствие идентичности и аутентичности. Скажем о том же самом, но с другими акцентами. Self процесс описывает систему контактов, в которой участвует субъект. Личность в этом представлении оказывается  результатом отношений. То есть мое якобы неизменное ощущение себя сильно определяется тем контактом, в который я вступаю. Ощущение себя, в свою очередь, складывается из телесных сигналов (так называемая функция Id) и представлений о себе (функция Personality), которые складываются в целостную идентификацию (функция Ego). Похоже, что в зависимых отношениях финальная идентификация, внутри которой субъект обнаруживает себя в контакте, имеет травматическую конъюнктуру. Травматическая из-за того, что она негибкая и диссоциированная. Например, когда один из партнеров в конфликте начинает ощущать себя маленьким и беспомощным, ему не удается выйти за пределы этой идентификации и получить доступ ни к телесным ресурсам актуального момента, ни к жизненной истории, в которой он земную жизнь прошел больше чем наполовину. Поэтому очень актуальным оказывается вопрос – каким образом можно вернуть Self процессу способность возвращаться от травматической «структуры» к творческой? 

Концепция Self процесса, в том числе, очень ясно описывает, почему терапевтические отношения вообще возможны. Функция Ego, как носитель финальной идентификации, которой я присутствую в контакте (или которая вызвана контактом, чтобы перейти от индивидуалистической парадигмы к полевой) в момент здесь и сейчас является концентратом всего жизненного опыта и служит выразителем некоторой потребности в развитии, которая разворачивается в терапии. Контакт это и есть изменение. Важно лишь обустроить его таким образом, чтобы он не служил целям травматического повторения и отыгрывания, а давал возможность для создания новых творческих идентификаций. Терапевтическая ситуация фактически оказывается тренировкой присутствия в контакте и открытости для взаимодействия, рождающего впечатление, что как раз и является недоступной роскошью в зависимых отношениях. Травматическая конъюнктура Self оказывается фоном, который создает определенный способ контактирования, то есть фигуру. Изменения возможны за счет того, что фигура и фон находятся в реципрокном взаимодействии - не только изменение фона меняет фигуру, но и изменения, которые случаются с фигурой, меняют фон, на котором она появляется. То есть, экспериментируя с формой терапевтического контакта здесь и сейчас, можно вносить изменения в долгосрочный фоновый опыт, который в свою очередь формирует новую фигуру в следующий момент времени.