А. А. Меграбян. ДЕПЕРСОНАЛИЗАЦИЯ

Психолог Тэн образно сравнивал больного с синдромом отчуждения с бабочкой, у которой бывшие гусеничные понятия и воспоминания противоречат новым восприятиям и чувствам бабочки. Тэн, несомненно, здесь раскрывает внутреннюю противоречивость данного патологического переживания. С другой стороны, в этом сравнении проглядывает примитивность и упрощенность понимания психолога-сенсуалиста. Подобной точки зрения придерживался и психиатр Гризингер, который говорит, что с наступающей болезнью мозга развивается масса новых для личности чуждых восприятий, представлений и влечений. Они противостоят старому "Я", как нечто чуждое, часто удивляющее и вызывающее страх.

Это были первые попытки анализа сложного феномена. К этому анализу Тэн, Рибо, Крисгабер и Гризингер подходили с точки зрения эмпирической ассоциационной психологии. Они утверждали, что жалобы больных основываются на том, что их чувственные восприятия действительно изменились имеют характер неясности, смытости, неотчетливости. Для доказательства, что здесь нарушается самовосприятие, они сравнивают восприятие при отчуждении с восприятием внешних предметов через окрашенное стекло: окраска предметов хотя и меняется, но все же более или менее предметы распознаются. А между тем повседневная клиническая практика противоречит этим наивным теоретическим взглядам. Больные обычно говорят, что акт восприятия сам по себе вовсе не изменен, они видят и слышат также хорошо, как и раньше, но в них что-то изменилось, потому мир для них стал чуждым и нереальным. Так, больной Эстеррейха, говоривший о нереальности своих восприятий, заявлял: "Я вижу свет также ясно и ярко, как и раньше, свет остался полностью тот же". Больной Балля говорил: "Все было странным, и чуждым, хотя все сохраняло свои прежние формы и цвета". Один из наших больных говорил: "Все вижу и понимаю хорошо, но чего-то во мне не хватает, не понимаю, чего именно".

Это положение экспериментально подтвердили и Раймонд: путем опытных исследований им не удалось обнаружить никаких изменений со стороны органов чувств. Ферстер, затем Леруа, Дени, Камю и Шильдер также не нашли никаких нарушений чувственной сферы у своих больных. Интересно отметить, что клиницисты, сторонники сенсуалистического направления, в своих клинических описаниях явление отчуждения в восприятиях связывают с нарушениями всей личности больного, ибо сама клиническая практика наталкивает их на это. Но, когда дело доходит до психологического анализа, то они, не учитывая данных клиники, грубо атомизируют личность и рассматривают нарушение восприятий изолированно от психической деятельности в целом. При этом восприятие они рассматривают как элементарную функцию.

Согласно концепции Вернике, Шторх, Дени и Камю разделяют любое восприятие на два элемента – на специфически чувственный и органический, образованный ощущением висцеральной, мускульной и суставной деятельности. Отчуждение восприятия возникает вследствие его диссоциации на почве исчезновения органического элемента, составляющего интегрированную часть восприятия. Данная точка зрения, несомненно, более прогрессивна.

Эстеррейх на основе взглядов Вундта, Фогта и др. утверждает, что любое ощущение, восприятие сопровождается чувственным, тоном. Переживание отчуждения восприятия возникает в результате торможения чувственного тона. Леви считает, что каждый психический процесс, в том числе и восприятие, обладает специальным "чувством действия". В области восприятия оно выступает как особое "чувство восприятия". Отчуждение восприятия, по его мнению, есть результат нарушения этого "чувства восприятия".

Дюга и Мутье говорят, что в основе отчуждения восприятий лежит нарушение акта внимания. Шильдер справедливо возражает этим авторам, указывая, что наоборот, в этих состояниях воля больных пристально направляется на восприятие объекта. Гефдинг, Гейманс, Леруа, Пик и другие предполагают, что в переживании отчуждения восприятий выпадают те ассоциации, с которыми связано чувство "знакоместа" данного объекта. Однако Шильдер и Эстеррейх возражают против этого взгляда, так как больные фактически узнают окружающие предметы и потому никогда не говорят, что предметы являются чуждыми, а всегда говорят, что "как будто" они чуждые. Е.Штерринг считает это возражение не правильным, так как акт узнавания может происходить не только через "чувство знакомости", но и через воспоминания.

Точка зрения Шильдера гласит, что отчуждение восприятия возникает не от собственного расстройства восприятия, а от "неистинности" его проявления, которая есть результат изменения "центрального я". Таковы основные взгляды о нарушении характера восприятий при отчуждении.

Клинические факты в большинстве случаев показывают, что больные с явлениями отчуждения чаще всего жалуются на нарушение восприятий всех видов, особенно зрительных. Они говорят о каком-то странном изменении воспринимаемого окружающего предметного мира. Сравнивают эго состояние с туманом, пеленой, вуалью, сеткой, с какой-то преградой, которые отделяют их органы чувств от внешнего мира. Один больной К. сравнивал себя с котом, который находится в мешке. Другой больной 3. говорил: "Я вижу окружающее так, как будто нахожусь на дне моря и осматриваю дно: все туманно, неопределенно, изменчиво". Большая часть больных жалуется на переживания чуждости, нереальности и сноподобности в процессе восприятия окружающей действительности. Им хочется преодолеть эту оболочку сноподобности и чуждости и испытать вновь радость полноценного восприятия реального чувственного мира.

Особые переживания возникают при восприятии людей. Больные говорят, что люди им кажутся неживыми, Неодушевленными, мертвыми куклами, механизмами, автоматами. Один из наших больных М. говорил: "Сижу на лекции, смотрю на преподавателя, и, странное дело, он мне представляется каким-то безжизненным, механизмом, автоматическим объектом, состоящим из кожи, мышц и костей".

Иногда больным кажется, что внешние объекты восприятия приобретают самостоятельную активность, насильно врываясь в сознание: "Вещи как будто врываются сами в поле зрения, сами лезут в глаза", несмотря на то, что они этого не хотят и пытаются освободиться от данной навязчивой фиксации. Бывают и моменты, когда кажется, чти все предметы в поле зрения с одинаковой силой входят в сознание. Обычно здоровая личность обладает способностью активно выделять отдельные явления из окружающей обстановки, в то же время отвлекаясь от других. Здесь, по-видимому, понижается способность как активного выделения предметов, так и активного отвлечения от остального воспринимаемого фона.

Больные часто жалуются на нарушение со стороны слуховых восприятий. Внешние звуки, речь людей, музыка, даже собственный голос, кажутся глухими, отдаленными, нереальными, неопределенными и непонятными по смыслу. Собственный голос кажется не своим, чужим, исходящим извне. Больные отмечают у себя изменения также и в области осязания, вкуса и обоняния. При ощупывании предметов кажется, что существует какая-то преграда между пальцами и объектом, и даже собственные пальцы кажутся чужими. Нарушение характера восприятий относится не только к внешнему миру, но и к собственному телу. При непосредственном рассматривании своего тела и при наблюдении своей внешности в зеркале или при ощупывании отдельных частей тела больному кажется, что тело нереальное, чужое, не принадлежащее его личности или вовсе отсутствует. Иногда при усилении переживания исчезания своего тела, "растворения тела в окружающем" больной в страхе ощупывает себя, туго опоясывается, часто подпрыгивает, трется об стены или же просит других потрогать его с целью удостовериться в действительном существовании своего тела.

При анализе всех указанных переживании отчуждения внешнего мира и своего тела в процессе их восприятия невольно возникает вопрос – а действительно ли нарушены восприятия больных? Этот вопрос возникает в связи с тем, что объективные данные и экспериментальные исследования и заявления ряда больных как будто говорят о сохранности всех видов восприятии. Однако это не так. Шильдер совершенно не прав, когда он утверждает, что все восприятия у этих больных сохранены, и что дело только в том, что центральное "я" личности направлено не по прежнему пути.

С другой стороны, нельзя согласиться и с представителями сенсуалистического взгляда, которые говорят о простом нарушении элементарного акта восприятия. Дело обстоит гораздо сложнее. Поэтому нужно считать, более прогрессивными те взгляды, которые обосновывают внутри восприятия две стороны, противоречащие друг другу при состоянии отчуждения.

В таких случаях иногда помогают высказывания больных с одаренным и тонко наблюдающим интеллектом. Один из наших больных Г. говорил: "Я все воспринимаю не так, как раньше, как будто между мной и миром стоит какая-то преграда, и я не могу слиться с ним; я все вижу и понимаю, но чувствую не так, как раньше чувствовал и переживал, точно утерял какое-то тонкое чувство; каждый предмет я как бы фетишизирую...". Другой больной К. нереальный характер своих восприятий сравнивает с восприятием лунного ландшафта: "Застывшее освещение, резко очерченные тени, холодные блики яркого света – на всем лежит печать странной, тревожной неподвижности, холодного мертвенного ощущения. Такое впечатление, что все веши и явления потеряли свойственный им какой-то внутренний смысл, а я бесчувственно созерцаю только присущую им мертвую оболочку, форму". Третий больной З. также указывает, что когда он смотрит на окружающее, то каждая вещь обращает на себя внимание своей странностью и заставляет задумываться над ее смыслом: "Внешний вид предмета как-то отделяется от реального его смысла, назначения этой вещи в жизни".

Таким образом, больные говорят, что внешний вид, образ предмета не изменен, но этому внешнему виду, образу как будто не хватает какого-то тонкого чувства, как будто он теряет свой внутренний смысл, и в результате образ предмета принимает вид пустой, мертвой оболочки, формы.

Обычно в норме, когда мы воспринимаем внешний предмет, наше восприятие включает в себя, с одной стороны, чувственный единичный образ, и, с другой, – его внутренний логический смысл, его содержание, которое придает образу характер телесной живости, конкретности, реальности и знакомости (т.е. имеющей отношение к личности). Внутреннее единство этих двух сторон вис приятия обеспечивает его познавательную способность.

Исходя из принципа, что наши восприятия являются чувственным проявлением предметной деятельности сознания, нужно отметить, что характер восприятий у больных при переживании отчуждения действительно нарушен. Нарушение идет не за счет изменения элементарного единичного образа, а за счет его интегрирующего гностического чувства, которое в норме придает образу характер телесности и достоверной реальности, а в патологическом состоянии придает ему характер чуждости и нереальности. Наша точка зрения о механизмах возникновения явлений психического отчуждения в сферах восприятия, мышления, аффективности и сознания будет изложена в специальной главе о гностическом чувстве.