И. Н. Гавриленко. ОТЧУЖДЕНИЕ ЛИЧНОСТИ ПРИ КАПИТАЛИЗМЕ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

В классово-антагонистическом обществе отношения людей становятся враждебными их сущности, подавляют, искажают и деформируют ее. Стихийный и антагонистический характеры этих отношений порождают формы социальности, которым присуща враждебность всестороннему развитию личности.

Социально-классовое положение, а не свободный выбор определяет образ жизни, структуру потребностей, ценностные ориентации человека. В условиях отчужденных форм социальности породивший человека труд принимает обесчеловеченную форму и становится средством подавления, угнетения, опустошения и деградации личности. Господствующие классы самоустраняются от него. Рабочий же функционирует лишь как своеобразный инструмент, частичное орудие, а не как универсальное, всесторонне и гармонично развитое существо. Общественное богатство в форме частной собственности превращает человека в чужую собственность непосредственно (раб, крепостной) или опосредованно (пролетарий). Труд направляется против своего носителя, становится орудием опустошения работника, ограничения его физических сил и умственных способностей. Продукт труда, принявший вид меновой стоимости, составляет объект паразитического потребления, является предпосылкой личностного разрушения не-работника. Поэтому присвоение результатов труда носит не всесторонний, по критериям гармонического развития, а ограниченный характер. Все это приводит к отчуждению труда, которое означает удаление человека от собственной сущности, процесс прогрессирующего его обесчеловечивания. Утрачивается смысл бытия, которое в мире частной собственности становится чуждым и непонятным индивиду [см.: 41, с. 109].

Ранее существовавшие формы человеческой общности не были отчужденными. Такой, по мнению К.Маркса, была первобытная община. Общение на данной исторической ступени доминировало над разобщением, хотя и содержало ограничения, явившиеся предпосылкой возникновения отчужденных форм социальности. "Чем дальше назад уходим мы в глубь истории, – пишет К.Маркс, – тем в большей степени индивид, а следовательно, и производящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому: сначала еще совершенно естественным образом он связан с семьей и с семьей, развившейся в род; позднее – с возникающей из столкновения и слияния родов общиной в ее различных формах" [5, ч. 1, с. 18].

В историческом процессе, предшествовавшем возникновению капитализма, происходит отрыв индивида от его общины, представляющей собой внешнюю, непосредственно данную форму отчуждения, и общины от индивида, т.е. разрыв непосредственно социальных связей и отношений. Таким путем возникают рабство и крепостная зависимость. Они извращают первоначальные формы общины, ведут к ее исторической модификации и последующему разложению. Однако община в этих условиях все еще продолжает быть базовой социальной общностью и в значительной степени определяет лицо докапиталистической цивилизации [см.: 23, с. 42-43]. Более пагубной оказалась вторая тенденция – внутреннее разложение общины, начавшееся с общественного разделения труда, превращения земли и работающего на ней человека в частную собственность. Это привело к отрыву непосредственных производителей от земли, превращению индивидуальной собственности на орудия труда в собственность отчуждаемую, отрыву работника от орудий и результатов его труда и, наконец, превращению трудящихся в наемных рабочих – собственников только индивидуальной способности к труду.

Возникшие на основе разделения труда и появления частной собственности товарно-денежные отношения противостоят общинному типу связи, хотя и зарождаются в недрах добуржуазных общественно-экономических формаций. С самого начала они предстают в качестве безличных (анонимных), отличных от индивидуальных особенностей их носителей. В этом качестве товарно-денежные отношения содержат возможность отчуждения от своих персональных носителей, реализующуюся в процессе дальнейшего развития, и выхода за пределы любых локальных форм человеческого общежития. Эти отношения не нуждаются в коллективных формах человеческой общности, построенной на принципах социального равенства или личной зависимости. Деньги проникают далеко за пределы локально ограниченных форм человеческого общежития. Они обретают силу именно там, где общинно-родовая связь или рабовладельческие и крепостнические отношения утрачивают ее – вне прямого сотрудничества или непосредственной личной зависимости людей [см.: 23, с. 45].

Социальная природа товарно-денежной связи представляет собой не первичное, естественно сложившееся отношение, не процесс взаимодействия, а вторичный общественный продукт, результат. Товарно-денежные отношения устанавливают между собой новый тип связи независимо от воли, сознания и намерений практически действующих индивидов. "Что же касается содержания (процесса обмена), существующего вне акта обмена... то этим содержанием, находящимся за пределами экономического определения формы, может быть лишь: 1) природная особенность обмениваемого товара; 2) особая природная потребность обменивающихся, или – если связать то и другое вместе – различная потребительная стоимость обмениваемых товаров" [5, ч. 1, с. 188]. Различие потребностей и производимых людьми продуктов обусловливает их всестороннюю зависимость, взаимную нужду особого свойства.

Товарно-денежные отношения как тип социальной связи исключают всесторонний взаимный интерес и всеобщую взаимную потребность, предполагая их лишь тогда, когда люди выступают собственниками или носителями потребительной и меновой стоимости. Преследуя особые интересы, товаровладельцы утверждают нечто всеобщее, в том числе воспроизводят саму социальную связь, которая "...безразлична для обоих субъектов обмена и представляют для каждого из них интерес лишь постольку, поскольку она удовлетворяет его собственный интерес как интерес, исключающий чужой интерес, без учета чужого интереса" [5, ч. 1, с. 190-191]. Абстрактная и всеобщая социальная связь устанавливается как безличный продукт всеобщего процесса: "...эта общественная связь выступает в форме отчуждения", а "...общество этого отчужденного человека есть карикатура на его действительную общественную связь, на его истинную родовую жизнь" [4, с. 24].

Происходит, таким образом, отчуждение общения индивидов. Люди "...оказываются тем более изолированными и индифферентными друг, к другу, чем в более тугой узел связывает их оторвавшаяся от их индивидуальности социальная связь" [23, с. 48]. Общественные отношения людей сводятся к отношениям вещей. Антропологические качества конкретного индивида, его "общительность", неспособность существовать иначе, чем непосредственно в коллективе, конкретный труд и т.д. теряют свое значение. Значительным становится абстрактный труд, количеством которого измеряется общественное богатство, в том числе и "стоимость" самого человека. Поэтому одной из важнейших задач коммунистического преобразования общества становится "...возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т.е. человечному" [4, с. 116].

В условиях отчужденных форм социальности человеку противостоит его сознание как "ложное", формирующее извращенное представление о самом себе, своем отношении к природе, другим людям, о смысле и назначении своего существования. Как продукт отчужденного субъекта в мире отчужденных отношений, форм деятельности и общения такое сознание является особой сферой отчуждения "Ложное" сознание характеризуется покорностью, забитостью, недоверием, страхом, равнодушием, бессилием, обезличенностью, насильственным конформизмом психологических клише, стереотипов и установок. Эти психологические стандарты оформляются в некое подобие мировоззрения, идеологии, поддерживающей веру в сверхъестественное (превращенная форма неверия в человека, в его возможности), фаталистическую обреченность (превращенная форма социального угнетения и подавления), мистификацию случая, чуда, удачи (как выражение внешнего способа самоосуществления), мифическую устремленность и полнейшую самоустраненность от реальных проблем.

Для господствующих классов характерно самодовольное чванство, чувство социального превосходства, враждебной отдаленности от "других", неистребимое желание властвовать и подавлять. В их психологии преобладают чувства владения, обладания, распоряжения и контроля. Такой индивид стремится проявить свою индивидуальность не вследствие положительных желаний, а отрицательных – избегать материальных лишений, зависимости, страданий, усилий ума и напряжения воли.

Отчужденной социальности присуще насильственное, волевое, эгоистически воинственное присвоение. Отношения людей здесь проявляются как волевое противостояние. "Непосредственным следствием того, что человек отчужден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит другой человек" [4, с. 94]. Результатом отчужденной социальности и является "...некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо..." [4, с. 119].

К.Маркс, характеризуя отношения личности и общества, писал: "Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные) – таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости, – такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций" [5, ч. 1, с. 100-101]. Именно в капиталистическом обществе созданный людьми предметный мир вещей, культурных и идеологических форм отчуждается от них, превращается в относительно самостоятельное и независимое условие их жизни, которое господствует над ними, регламентирует поведение, принуждает к определенному образу жизни и деятельности, сковывает и ущемляет индивидуальность [см.: 50, с. 192]. Потенциально универсальная человеческая личность превращается в ограниченное, одностороннее и убогое существо.

В основе капиталистических отчужденных форм социальности лежит отчуждение труда, поскольку труд вообще есть всеобщее и естественное основание человеческого существования. Промышленное развитие, научно-технический прогресс порождают новые средства эксплуатации и порабощения. Общественное потребление сводится к простому воспроизводству производительной способности рабочего и расточительному времяпрепровождению буржуа. Сама человеческая история при таких условиях "...становится... особой личностью, метафизическим субъектом, а действительные человеческие индивидуумы превращаются всего лишь в носителей этого метафизического субъекта" [6, с. 87].

В результате подневольного труда создается общественное богатство, которое лишается своего внутреннего основания – человека, ибо измеряется чуждыми ему критериями. В капиталистическом обществе "во всех формах богатство принимает вещную форму, будь это вещь или отношение, опосредованное вещью, находящейся вне индивида и являющейся случайной для него" 15, ч. I, с. 475-476]. Богатство в этих условиях не может выступать универсальностью потребностей, способностей, средств потребления, производительных сил. Оно не является предпосылкой и условием полного господства индивида над природой, в том числе собственной, не выступает средством выявления творческих дарований человека.

Для общественного богатства при капитализме характерны, с одной стороны, неестественная бедность, с другой – противоестественная роскошь. В какой-то мере развитие производства снимает природную необходимость и противостоящую ей роскошь, однако "...в буржуазном обществе это происходит лишь в антагонистической форме, поскольку само это развитие опять-таки лишь устанавливает здесь определенный общественный масштаб в качестве необходимого, противостоящего роскоши" [5, ч. 2, с. 19].

Как объект монопольного владения-распоряжения господствующего класса в рамках постоянно повторяющихся вещных превращений богатство не может быть богатством человеческих отношений, форм общения и универсальной деятельности. Оно становится источником отчуждения, порабощения, самоизоляций, власти и внешнего отличия, теряя человеческий смысл. Буржуазно ограниченная форма богатства – капитал – обедняет и своего владельца, трансформируя его деятельность в активность внешнего присвоения. Товарный фетишизм проявляется в мистификации человеческой сущности, сводя ее лишь к внешним проявлениям и опосредованиям. Личность срастается с вещью, осознается как вещь и персональный представитель ее. Жизнь людей отождествляется с жизнью вещей. Богатство перестает служить человеку, превращая его в своего слугу.

Буржуазные формы социальности покоятся на отчужденном характере общественного труда. Конечно, "в качестве предпосылки своего воспроизводства капитал полагает производство самого богатства, а потому и универсальное развитие производительных сил..." [5, ч. 2, с. 34]. Однако "пределом для капитала служит то обстоятельство, что все это развитие протекает антагонистично и что созидание производительных сил, всеобщего богатства и т.д., знания и т.д. происходит таким образом, что трудящийся индивид отчуждает себя самого; к тому, что выработано им самим, индивид относится не как к условиям своего собственного, а как к условиям чужого богатства и своей собственной бедности" [5, ч. 2, с. 34-35].

Продукт труда при капитализме, вещественные элементы производства отчуждены от непосредственного работника, монопольно присвоены господствующим классом и противостоят трудящемуся как чуждая, внешняя и порабощающая его сила. Следовательно, сам труд становится враждебным работнику. Соответственно этому общественные отношения выступают как отношения неравенства, господства и подчинения, эксплуатации, разобщенности и антагонизма. К.Маркс указывал: "Общественный характер деятельности, как и общественная форма продукта, как и участие индивида в производстве, выступает здесь как нечто чуждое индивидам, как нечто вещное; не как отношение индивидов друг к другу, а как их подчинение отношениям, существующим независимо от них и возникающим из столкновения безразличных индивидов друг с другом... Всеобщий обмен деятельностями и продуктами... их взаимная связь представляются им самим как нечто чуждое, от них независимое, как некая вещь" [5, ч. 11, с. 100]. Отношения людей становятся подчиненными отношениям вещей, власти денег как всеобщего эквивалента мира вещей, потому что индивиды подвергли отчуждению от себя собственное общественное отношение в виде вещи.

В условиях господства частной собственности общественные отношения людей не выражают их природной и социальной сущности. Первой потому, что люди есть продукт истории, следовательно, "...нелепо понимать эту всего лишь вещную связь как естественную, неотделимую от природы индивидуальности... Она – исторический продукт" [5, ч. 1, с. 105], а второй по той причине, что общественные отношения не выражают социально-исторической сущности человека, поскольку представляют его извращенную и исторически преходящую форму. "Отчужденность и самостоятельность, в которой эта связь еще существует по отношению к индивидам, доказывают лишь то, что люди еще находятся в процессе созидания условий своей социальной жизни, а не живут уже социальной жизнью, отправляясь от этих условий" [5, ч. 1, с. 105].

В обществе, которое развивается стихийно, разделение труда носит порабощающий характер. Человек вынужден заниматься определенным видом деятельности не потому, что в нем находят применение его способности, а вследствие внешней необходимости. Социальное и классовое положение заставляет человека независимо и вопреки наклонностям заниматься не своим делом. Деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей и угнетающей силой [см.: 50, с. 210].

Обмен продуктами деятельности определяется разделением труда и проявляется путем их превращения в меновые стоимости. Товары обмениваются не как потребительные стоимости, а как меновые, т.е. сводятся к чему-то одинаковому и одномерному. Человек в этом акте обезличивается, поскольку обменивается не его конкретный, а абстрактный труд: "Деятельность, какова бы ни была ее индивидуальная форма проявления, и продукт этой деятельности, каковы бы ни были его особые свойства, есть меновая стоимость, т.е. нечто всеобщее, в чем всякая индивидуальность, всякие особые свойства отрицаются и погашены" [5, ч. 1, с. 100].

Существует различие между личной жизнью индивида и его жизнью в качестве особого представителя социальной группы в определенной отрасли труда (или не-труда). Насильственное разделение труда создает "...агломерацию, комбинирование, кооперацию, противоположность частных интересов, классовых интересов, конкуренцию, концентрацию капитала, монополию, акционерные общества, – словом, антагонистические формы того единства, которое вызывает саму эту противоположность..." 15, ч. 1, с. 102]. Люди чувствуют и осознают свою общность преимущественно через антагонистическое отношение к другим общностям, лишь осознав враждебность другого класса, нации этнической или профессиональной группы [см.: 50, с. 213].

Личностный аспект отчуждения проявляется также во враждебности существования человека, его сущности. Отчужденный индивид насильственно погружается в обыденность и повседневность изнурительного тяжелого труда, грубых, варварских или искусственно уточненных забав и наслаждений.

Отчужденное сознание – это мир словесных и коммуникативных клише, групповое, "стадное" восприятие, переживание и суждение. Насильственно "сбитая в кучу" толпа одиноких, способная преодолеть собственную изолированность только за счет потери всякой индивидуальности и приспособиться к абстрактному стандартному рассуждению и действию.

Сознание отчужденного человека вытекает из социальной деятельности индивида, при котором собственный продукт его консолидируется "...в какую-то вещную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под нашего контроля, идущую вразрез с нашими ожиданиями и сводящую на нет все расчеты, является одним из главных моментов в предшествующем историческом развитии" [8, с. 44].

Отчужденные формы социальности – это такие общественные отношения, которые потеряли свою действенную связь с производящим их индивидом. Материальное производство при этом теряет гуманистическое содержание и сводится к накоплению вещного богатства, меновой стоимости. Функции рабочего ограничиваются производством прибавочной стоимости. Отчуждение превращает труд и средство существования в деятельность, посредством которой "...человеческая сущность опредмечивается бесчеловечным образом..." [4, с. 157].

В капиталистическом обществе приобретение денег – вещного общественного богатства и его материального знака – становится целью человека. Деньги в такой же мере отождествляются с успехом в личной жизни, в какой успех отождествляется с деньгами. "Мы можем, – говорит американский социолог Р.Уильямс, – сказать... что ценности бизнесмена господствуют в национальной жизни и пронизывают ее" [Цит. по: 24, с. 17]. Р.Миллс тоже считает, что "деньги являются единственным бесспорным мерилом преуспевания" [33, с. 461]. Стало быть, проданный за деньги труд, производительная человеческая способность утрачивают значение средства общественного самоутверждения именно в силу его товарно-денежной формы, отчужденности от живой личности как носителя этого общечеловеческого свойства. К тому же отчуждение осуществляется задолго до реального процесса общественного производства не только путем купли-продажи рабочей силы, но и предварительным сведением всего богатства личности к единственной способности – участию в отчужденном труде.

Деньги являются извращенным, ограниченным средством общественного самоутверждения и для господствующего класса. По отношению к нему они также представляют собой нечто внешнее, отчужденное, не вытекающее из его внутренней сущности. Это характерней особенность именно капиталистического товарного производства, в котором деньги – всеобщее богатство – хотя и удовлетворяют любую потребность человека как всеобщий эквивалент, в то же время они "...совершенно безразличны ко всякой особенности" [5, ч. 1, с. 165].

Обладание деньгами не вытекает из характера личности. Однако наличие денег определяет социальное положение, классовую принадлежность и, в конечном счете, тип личности. Индивид буржуазного общества не только не проявляет себя в полной мере как личность в отношении к другим людям, но даже в отношении к предмету своего обладания – деньгам. Все это также отличает буржуазную форму социальности от ей предшествующих. "Деньги же, как индивидуализация всеобщего богатства, будучи сами порождены обращением и представляя лишь всеобщее, как чисто общественный результат, отнюдь не предполагают какое-нибудь индивидуальное отношение к своему владельцу; владение ими не есть развитие какой-нибудь из существенных сторон индивидуальности владельца; наоборот, это есть обладание чем-то лишенным индивидуальности, ибо это общественное отношение существует вместе с тем как чувственный внешний предмет, которым можно завладеть механически и который может быть равным образом и утрачен" [5, ч. 1, с. 167].

Таким образом, деньги, выступая видимостью богатства личности, в действительности же не представляют и не развивают ее индивидуальности. Напротив, представляя в распоряжение индивида всю совокупность общественного достояния, которое он может присвоить механически, только внешними отношениями потребления как уничтожения, а не создания общественного богатства, деньги воздействуют на личность разлагающе. Но поскольку капитализм не преследует целей развития индивидуальности, разлагающее воздействие их не только не ограничивается, а, наоборот, поощряется, стимулируется. Развитие товарно-денежных, рыночных механизмов превращает индивида в свою жертву. Разрушается не только личность трудящегося, но и личность буржуа. "Отдельный индивид может и теперь (при капитализме. – И. Г.) случайно овладеть деньгами, и обладание ими может действовать на него столь же разлагающим образом... Однако разложение этого индивида в современном обществе само есть лишь обогащение производительной части последнего... Разложение касается только его личности" [5, ч. I, с. 168].

Разложение рабочего посредством отчужденного труда, буржуа – путем обесчеловеченного потребления не одно и то же. Для разграничения необходим социально-классовый анализ действительного их положения, характера общественной деятельности, способа потребления, форм сознания, механизмов социализации и общественного самоутверждения.

Личность рабочего

Труд, указывал К.Маркс, "...есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы" [1, с. 188]. Посредством труда человек преобразует природу, "...развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти" [1, с. 188-189]. Человек не только изменяет форму того, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою собственную цель. Простыми всеобщими моментами процесса труда является целесообразная деятельность или собственно труд, предмет и средства его.

Капиталистическая общественная организация труда приводит к тому, что рабочий самостоятельно не регулирует обмен веществ между собой и природой. Он не присваивает вещество природы в форме, пригодной для собственного потребления, а придает предметам своего труда форму, пригодную для потребления другими. Развитые человеком дремлющие силы природы присваиваются другими людьми вопреки его интересам. В процессе изменения данного природой предмета рабочий осуществляет не свою цель, а эгоистические устремления класса имущих. Следовательно, простые моменты процесса труда для его субъекта принимают искаженный вид: внешним принуждением труд превращается в слепую, бесцельную деятельность, а предмет и средства его – в чужую собственность, вещное проявление воли другого. "Материал, обрабатываемый рабочей силой, есть чужой материал, точно так же орудие есть чужое орудие; труд рабочего является только придатком к материалу и орудию как субстанции, и поэтому он овеществляется в том, что ему не принадлежит. Даже сам живой труд является чужим по отношению к живой рабочей силе, будучи вместе с тем ее трудом, проявлением ее собственной жизни... Таким образом, ее собственный труд ей столь же чужд, – а он чужд ей также и в отношении управления трудом и т.д. – как материал и орудие. Поэтому и продукт тоже является для рабочей силы комбинацией чужого материала, чужого орудия и чужого труда, т.е. чужой собственностью" [5, ч. 1, с. 451]. Рабочему из всей совокупности процесса труда принадлежит его собственная естественная активность – движение принадлежащих ему органов: рук, ног, головы. Он из субъекта труда превращается в его механическое орудие. Следовательно, отчужденный труд распадается на отдельные моменты. Определенные социальные группы насильственно закрепляются за относительно самостоятельными его функциями – тяжкой обязанностью, насильственным принуждением и вместе с тем – привилегией. Отчуждение труда есть разобщение рабочего и процесса труда насильственным путем. От рабочего отчуждаются вещественные элементы производства как собственность, объект владения-распоряжения другого лица, условия труда, противостоящие его родовой антропологической сущности, превосходящие природой установленные границы, а также продукты труда. Цели и условия производства определены внешне как цели и воля другого лица. Отчуждение труда "...выражает лишь следующее: предмет, производимый трудом, его продукт, противостоит труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя" [4, с. 88]. Поэтому отчужденный труд не является средством самоосуществления личности. Рабочему насильственно навязывается чужая сущность. Осуществляется это в целях подавления рабочего. Процесс труда не является средством самореализации, объективного проявления способностей человека. Сужение их происходит в соответствии с критериями производства прибавочной стоимости еще во время подготовки рабочих. В процессе труда не удовлетворяются истинные потребности производителя. Он устраняется от него, избегает физически или нравственно-психологически, отвлекается на другие занятия и т.д. "Все эти следствия (отчужденного труда. – И. Г.) уже заключены в том определении, что рабочий относится к продукту свего труда как к чужому предмету. Ибо при такой предпосылке ясно: чем больше рабочий выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него предметный мир, создаваемый им самим против самого себя, тем беднее становится он сам, его внутренний мир..." [4, с. 88].

Вследствие того, что рабочий в процессе отчужденного труда не субъективирует чужие способности и не объективирует свои, его трудовая деятельность как средство включения в общество становится механизмом исключения из него. "При тех порядках, которые предполагаются политической экономией, это осуществление труда, это его претворение в действительность, – указывал К.Маркс, – выступает как выключение рабочего из действительности, опредмечивание выступает как утрата предмета и закабаление предметом, освоение предмета – как отчуждение" [4, с. 88].

Отчуждение труда извращает суть отношений между трудом и его субъектом, работником и предметом труда, его процессом и результатом, предпосылками и последствиями, вещественными и человеческими элементами производства. Рабочий устранен от вещественных предпосылок собственного труда, его предмета и продукта, от самого труда как целеполагающей деятельности; от природы, в том числе своей собственной (мира человеческой субъективности); от собственной сущности, своей жизнедеятельности, т.е. отчужденный труд меняет местами человеческую сущность и человеческое существование, так что цель (сущность) становится только средством для поддержания существования. "В результате получается такое положение, что человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций... – а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному" [4, с. 91].

Социальное и техническое отчуждение труда опустошает его содержание, расщепляя на простейшие механические моменты. Выполняя всю жизнь одни и те же операции, человек становится тупым и невежественным существом. Американский социолог X.Суодос, изучавший труд людей на современном капиталистическом предприятии, сообщает: "Грубая правда состоит в том, что работа на заводе отупляет людей. Люди, с которыми я работал (изучение велось методом соучаствующего наблюдения. – И. Г.), чувствуют себя как животные, оказавшиеся в западне... Они либо подчиняются судьбе, либо делают отчаянные усилия в поисках других занятий... Почти все без исключения люди, с которыми я работал на сборочном конвейере, чувствовали себя как загнанные в клетку звери" [Цит. по: 29, с. 27].

Технологическое отчуждение, однако, составляет подчиненный и абстрактный момент социального. Чрезмерные нагрузки, грязная работа в захламленных помещениях сами по себе еще не способны вызвать к труду отрицательное отношение. Основополагающим здесь является его социальная сущность: труд противостоит рабочему как средство эксплуатации, созданное богатство как чужое ему богатство, а труд – как чужая производительная сила. Поэтому возмущение рабочего класса направлено прежде всего против социального характера отчуждения труда. У.Рейтер, профсоюзный деятель США, говорил об этом так: "Почему получается так, что с ростом производительности труда у нас растет неуверенность? Почему получается так, что чем больше общественного богатства мы производим, тем большее количество нас вынуждено жить на пособие по бедности? Почему получается так, что прекрасные обещания достатка и творческого отдыха, которые должна была принести автоматизация, превратились в ужасающую пародию их в виде огромных остатков нереализованных товаров и бессмысленной, всеотравляющей безработицы?" [Цит. по: 29, с. 21].

Отчуждение приводит к потере нравственного смысла труда. Рабочий своим трудом упрочивает эксплуатацию, социальное неравенство и невозможность своего развития. Стало быть, выбор отчужденного труда противоестественен. Нравственным же выступает выбор классовой борьбы и уничтожение труда в его буржуазной форме.

Основной формой капитала как выражения общественного богатства выступает прошлый, овеществленный и мертвый труд – совокупность вещественных элементов производства. В отношении личности рабочего это проявляется в тенденции к постоянной и неуклонной деквалификации. Если сравнить ручное производство и формируемую им личность ремесленника, капиталистическое общественное производство, безусловно, упрощает работника. Общественная кооперация труда на основе ремесленных умений предполагает известное развитие работника. К.Маркс писал: "Ясно, что там, где отношением к условиям производства как к собственности работника является собственность на орудие труда, там в действительном процессе труда орудие представляет собой только средство индивидуального труда; искусство сделать орудие действительно своим собственным, овладеть им как средством труда выступает как особое мастерство работника, утверждающее его собственником орудия" [5, ч. 1, с. 490].

Уже капиталистическая мануфактура устранила значимость личностных характеристик индивида. Процесс производства строился соответственно характеру технического орудия и производственной функции. Развитие производительной силы общественного труда и коллективной квалификации совокупного работника осуществлялся за счет прогрессирующей деградации отдельного рабочего. В условиях крупномасштабного капиталистического производства источник производительности труда окончательно выносится за пределы личности рабочего, в сферу науки и технологии. Рабочий становится придатком машины.

Прогрессирующая капиталистическая деквалификация труда на основе крупной машинной технологии проходит несколько стадий. Первая – мобильная механизация. Еще сохраняется некоторая специализация труда, сохраняется структура профессий, сопряженная с личностными особенностями рабочего. Однако уже на последующей стадии – конвейер – специализация и профессия утрачивают исходный смысл. Конвейер полностью расщепляет и дробит труд до технологически возможного предела. Вместе с разделением труда расщепляется и сам человек. Окончательно персонифицируется машина и деперсонализируется рабочий. Профессия отчуждается от личности как абстрактный момент физической активности. Образуется группа "специализированных" рабочих. Они "специализированы" до такой степени, что их производственные операции сведены к простейшей технической функции, а время труда – к абстрактной временной длительности, лишенной жизненного содержания. Наступает эра полной специализации машин и деквалификации людей, эпоха серийного производства. С конвейером связаны переход на почасовую оплату труда, централизация всех видов контроля и наблюдения за трудовым процессом. Смысл трудовой деятельности окончательно выносится в сферу быта, потребления и досуга. Квалификация перестает определяться отдельной личностью, становясь свойством технико-социальной организации производства. Обезличивающее и дегуманизирующее влияние конвейера ощущается рабочими. Хотя введение конвейера сопровождалось известным повышением заработной платы, с 1910 по 1913 г., например, на заводах "Рено" рабочих ушло по собственному желанию на 310% больше, чем до его введения [см.: 89, с. 48].

Автоматизация в условиях капитализма обостряет процесс деквалификации. Содержание труда выносится за пределы отдельной производственной операции и за рамки всего процесса производства. Квалификация же проявляется не столько как совокупность навыков и умений, сколько как способность приспособления, переадаптации и изменения выполняемых рабочим функций. Они зависят от предшествующей социализации и в то же время не определяются квалификацией в полной мере. Современное частично автоматизированное капиталистическое производство предполагает предварительно обученного рабочего. Одновременно автоматизация содержит значительно больший объем производственных операций, не требующих особой подготовки, кроме природных свойств индивида. Такое положение приводит к расслоению внутри рабочего класса на высококвалифицированную и совершенно не подготовленную рабочую силу, а школу и образование превращает в одно из ведущих средств социального отбора. Рабочий становится объектом насильственной буржуазной "школяризации", с одной стороны, и слепой игры случая на рынке труда, с другой. Эта тенденция усиливается созданием системы "искусственной квалификации" – формирования групп малоквалифицированных рабочих с высокой заработной платой. В конечном счете при капитализме все формы повышения общественной производительной силы труда осуществляются за счет потери индивидуальности работника; все средства развития производства превращаются в орудие подчинения и эксплуатации производителя, что калечит рабочего, отчуждая от него духовные силы процесса труда.

Уплотнение рабочего времени как господствующая тенденция капиталистического производства деформирует социальные и физиологические функции работника. Капиталист "...урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам – сало или масло. Здоровый сон, необходимый для восстановления, обновления и освежения жизненной силы, капитал сводит к стольким часам оцепенения, сколько безусловно необходимо для того, чтобы оживить абсолютно истощенный организм" [1, с. 275].

Быт рабочего зависит от отчужденного труда и буржуазных общественных отношений. Структура интересов и ценностей отчужденной личности смещается именно на быт. Ведь "отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы" [4, с. 91]. Абстрактной противоположностью труда быт не является. Он – его конкретное и органическое продолжение и сводится лишь к воспроизводству рабочего как чужой рабочей силы. В сфере быта и потребления рабочий может присвоить "...лишь субъективные условия необходимого труда: жизненные средства для производящей рабочей силы, т.е. для ее воспроизводства как всего лишь рабочей силы, отделенной от условий ее осуществления..." [5, ч. 1, с. 440].

При капитализме рабочий на протяжении всей своей жизни является только рабочей силой, "...поэтому все время, которым он располагает, естественно и по праву есть рабочее время и, следовательно, целиком принадлежит процессу самовозрастания стоимости капитала. Что касается времени, необходимого человеку для образования, для интеллектуального развития, для выполнения социальных функций, для товарищеского общения, для свободной игры физических и интеллектуальных сил... – то все это чистый вздор!" [1, с. 274]. Следовательно, потребление рабочего вне производства вовсе не является временем развития его личности. Это – время воспроизводства его рабочей силы.

Форма общественного богатства – свободное время – в капиталистическом обществе становится источником дегуманизации личности, ибо в одном случае делает трудящегося человека орудием производства прибавочной стоимости, в другом – превращает жизнь господствующих классов в бессмысленное потребление. Механизм отчуждения рабочего от свободного времени, используемый буржуазией на ранней и классической стадии капитализма, – это продление рабочего дня до антропологически возможных и невозможных размеров. Ныне отчуждение рабочего от свободного времени осуществляется путем интенсификации труда. Рабочего превращают в существо, физически не способное ко всем другим проявлениям жизни [см.: 81, с. 96-97].

Ограничение развития личности рабочего связано с его бытом и досугом, которые лишены соответствующей материальной базы. На ранних ступенях развития капитализма это проявляется непосредственно – в материальных линиях. Они имеют место и ныне у наиболее низко оплачиваемых слоев рабочих даже в развитых странах капитала, где существует стойкий "сектор бедности". Только в США число таких людей колеблется в пределах от 25 до 50 млн. человек, а на 20% самых бедных семей расходуется всего 5,4% национального дохода [см.: 48, с. 223]. В ФРГ 20% наиболее богатых семей потребляют 46% национального дохода. Ниже черты бедности в Англии живет 13,2% населения, Бельгии – 14,4, Франции – 20, Ирландии – 24% [см.: 90, с. 11].

Ныне в развитых капиталистических странах воспроизводство рабочей силы включает также расходы на образование и культурное потребление. Однако это повышение уровня потребления не является результатом целенаправленной политики или добровольной уступки правящего класса. Это – ответ на технологические и социально-культурные требования к производительным силам в условиях научно-технического прогресса, обострения классовой борьбы, влияния мировой социалистической системы. Не является оно и средством преодоления социальных различий: относительное обнищание рабочего осуществляется еще более высокими темпами [см.: 48].

Воспроизводство рабочей силы при капитализме не включает всестороннее развитие личности. Конкретный работник и его особый труд не взаимосвязаны органически. Между ними существует внешняя, случайная связь. Материальное положение трудящегося зависит от заработной платы, которая представляет собой цену рабочей силы на капиталистическом рынке труда. Она не выражает реального трудового вклада как отдельного рабочего, так и всего рабочего класса.

В качестве субъекта труда выступает ограниченный индивид, лишенный возможности реализовать свои склонности в той или иной профессии. Нужного рабочего готовит система образования и воспитания капиталистического общества. Конкретная трудовая деятельность лишена непосредственного значения для индивида, т.е. между непосредственным характером деятельности и опосредованным результатом ее существует расхождение [см.: 41, с. 285].

Капиталистическое производство исключает из труда возможность общественного самоутверждения, а буржуазный быт – развития личности рабочего. Оно равнодушно к реальным жизненным проявлениям трудящегося человека, "...вследствие чего эти индивиды, лишившись всякого реального жизненного содержания, стали абстрактными индивидами..." [7, с. 67]. Их общественное самоутверждение, равно как и социальное воспитание, лишено реального общественного содержания, потому что "единственная связь, в которой они еще находятся с производительными силами и со своим собственным существованием, – труд, – потеряла у них всякую видимость самодеятельности и сохраняет их жизнь лишь тем, что калечит ее" [7, с. 67].

Отчужденный труд предполагает производство и удовлетворение простейших органических потребностей, а также сохранение или насильственное культивирование примитивных желаний и вульгарного вкуса. Отношения наемного труда заведомо исключают всестороннее развитие личности. "Наемный труд... – есть труд, полагающий капитал, производящий капитал, т.е. такой живой труд, который и предметные условия своего осуществления в качестве деятельности, и объективные моменты своего существования в качестве способности к труду производит в виде чуждых сил, противостоящих ему самому..." [5, ч. 1, с. 452]. Живой труд как функция личности рабочего является "...всего лишь средством для того, чтобы увеличить стоимость овеществленного, мертвого труда, вдохнуть в него живую душу, но утратить при этом свою собственную душу и в качестве результата произвести создаваемое им богатство, а как чужое богатство, а как свою собственность – только нищету живой рабочей силы..." [5, ч. 1, с. 450]. Отчужденный труд негативно влияет на развитие личности рабочего. Трудящийся своим трудом создает себя не как личность, не объективные предпосылки для своего формирования, а, наоборот, воспроизводит новые предпосылки отчуждения и самоотчуждения в труде. Рабочая сила производит чужое богатство и собственную бедность, т.е. материальные предпосылки для развития другой личности и для подавления собственной. В этом случае "...дело сводится просто к тому, что в самом процессе и посредством него реальные вещные условия живого труда.... полагаются как чужие самостоятельные сущности или как способы существования чужой личности, как нечто противостоящее живой рабочей силе..." [5, ч. 1, с. 450].

При капиталистическом способе производства личность не включается в него в качестве собственной предпосылки. Для капитала условием производства является не рабочий, а только труд, т.е. некоторая абстрактная субъективная способность. Поэтому капитализм предполагает прежде всего материальное, физическое воспроизводство человека, что определяется стоимостью необходимых жизненных средств. На такой экономической основе вырастают все другие формы социального отчуждения личности: политическое, культурно-просветительское, идеологическое, нравственное и т.д. Сущностью капиталистического потребления, быта, досуга, политики, идеологии, образования и воспитания является отстранение (непосредственное – на начальной, опосредованное – на современной стадии) индивида от всех форм предшествующего исторического опыта и культуры. Производственная деятельность рабочего в конечном счете сведена к функции абстрактного труда как источника меновой стоимости. Рабочий интересует капиталиста только как персональный носитель этого свойства и в пределах, обусловленных производством прибавочной стоимости. Как только ее можно произвести иным, более дешевым путем, капиталист выбрасывает рабочего. Он становится безработным. А в безработице со всей очевидностью проявляется социальное отчуждение. Самое страшное для человека – социальная ненужность. Кроме того, безработица является одной из форм отчуждения свободного времени, хотя индивид располагает им в неограниченном количестве.

Сфера внепроизводственной деятельности рабочего включает преимущественно формы потребления, досуга и воспитания. То, что рабочий субъективно воспринимает не труд (досуг, потребление, развлечение) как свою "настоящую" жизнь, свидетельствует лишь о его отчуждении, деформации личности. Стало быть, производство и потребление не являются самоутверждением личности рабочего в свободно избранных формах.

Потребление рабочего носит двойственный характер. Так, в процессе труда стоимость средств производства превращается в прибавочную стоимость или капитал; индивидуальное потребление осуществляется в границах заработной платы. В первом случае рабочий воспроизводит отношения наемного труда, действует как движущая сила капитала, производя объективное богатство – капитал – чуждую ему силу, которая господствует над ним и эксплуатирует его. Во втором случае индивидуальное потребление рабочего в его абсолютно и относительно обусловленных границах есть обратное превращение ранее отчужденных жизненных средств в рабочую силу, пригодную к новой эксплуатации. И в этой сфере потребление рабочего носит зависимый, подчиненный характер, так как в его основе лежит чужой интерес и чужая властвующая воля: "...капиталист столь же постоянно производит рабочую силу как субъективный источник богатства, отделенный от средств ее собственного овеществления и осуществления, абстрактный, существующий лишь в самом организме рабочего, – короче говоря, производит рабочего как наемного рабочего" [1, с. 583]. В процессе потребления рабочий воспроизводит себя для капиталиста. А так как у капиталиста единственная цель "... найти рабочего как свободного рабочего, найти его как лишенную объективных условий производства, только субъективную способность к труду..." [5, с. 1, с. 488], то он создает такой быт, который формирует только эту субъективную способность. Являясь свойством ограниченно развитой личности рабочего, она проявляется лишь как абстрактная способность к простейшим трудовым операциям.

Одним из видов воспроизводства рабочей силы в капиталистическом обществе является и массовая культура. Ее цель состоит в создании потребительских стандартов поведения личности, ее досуга, образа жизни и формировании мелкобуржуазной психологии. Массовая культура пропагандирует буржуазный образ жизни как естественную норму, навязывая его всему обществу. Американский социолог Г.Шиллер пишет: "Не довольствуясь тем, что в его (бизнесмена индустрии развлечений У.Диснея. – И. Г.) продукции все герои в человеческом облике удовлетворены стандартами буржуазной Америки, "Дисней продакшнз" заставляет бобров, медведей, львов и уток вести себя подобно жителям респектабельного буржуазного предместья" [47, с. 117].

Виды воспроизводства рабочей силы подчинены созданию товара, который затем превращается в богатство. Следовательно, "производство, базирующееся на меновой стоимости, и общественный строй, базирующийся на обмене этих меновых стоимостей... предполагают и порождают отделение труда от его объективных условий" [5, ч. 1, с. 501], в том числе условий трудового самоосуществления и всестороннего развития личности. В результате такого положения "в буржуазном обществе рабочий, например, совершенно лишен средств объективного существования, отмечал К.Маркс, он существует субъективно; зато противостоящая ему вещь превратилась теперь в подлинное общественное существо..." [5, ч. 1, с. 486].

Это существование закрепляется и воспроизводится буржуазным бытом, потреблением, массовой культурой. Рабочий внешне свободен и может поступать во внерабочее время по своему усмотрению. Но это далеко не так: образ жизни господствующего класса буквально навязывается всеми мерами воздействия на личность, особенно средствами массовых коммуникаций. Современный американский социолог Д.Вулфолк-Гросс отмечает: "В действительности мы видим мир именно таким, каким нам преподносит его телевидение", что с его помощью "... власти указывают всем остальным, как жить, чего бояться, чем гордиться, как преуспеть в жизни, как быть любимым. Они управляют не просто средствами информации, а жизнью людей" [93, с. 2-3].

Рабочего капиталистическое общество вынуждает к самоотречению: он должен подчиняться заведенному порядку. Неуверенность в завтрашнем дне заставляет быть особенно бережливым. Рабочий отказывается от самых необходимых потребностей, чтобы выжить. Следовательно, он "...может делать меновую стоимость своим собственным продуктом только таким образом, каким вообще только и может появляться богатство в качестве продукта простого обращения, основанного на обмене эквивалентов, – а именно только тем путем, что он субстанциональное удовлетворение потребностей приносит в жертву форме богатства, т.е. в результате своего самоотречения, бережливости, урезывания своего потребления извлекает из обращения меньше благ..." [5, ч. 1, с. 237].

Отчужденная трудом самодеятельность и целеполагание рабочего возвращаются к нему в виде внешних и формальных целей. Реклама, массовая культура и средства коммуникаций подсовывают рабочему потребительский стандарт, нужную модель бытового поведения, "подсказывают" политический выбор и навязывают стиль жизни, форму досуга. Они придают его ограниченному существованию формальный, или мнимый, смысл. Действительно, "сам по себе досуг, если он не вытекает из содержательной работы или другой творческой активности, оказывается не более, чем фикцией" [66, с. 107].

Функция буржуазной массовой культуры состоит и в контроле поведения рабочего вне производства. Усыпляется его совесть, подавляется неудовлетворенность, реальная скука развеивается искусственными развлечениями. Буржуазно ориентированный досуг не предполагает самостоятельных решений, умственного или физического напряжения. Цель массовой буржуазной культуры состоит в преобразовании объективно несчастного существования во внешне счастливое, неудовлетворенности жизнью в потребительское довольство, в сведении смысла человеческого бытия к бытовым удобствам.

Прежде задача восстановления трудоспособности рабочего решалась сугубо ничегонеделанием и сном. Ныне эти факторы дополняются и сопровождаются социально-психологической и культурно-идеологической обработкой индивида. На помощь пришел телевизор как компонент буржуазной массовой культуры, заменив активное общение, чтение и дискуссии пассивным потреблением программ, а творческое освоение действительности – поверхностным созерцанием. Телевизор стал мощным коллективным снотворным, позволяющим буржуазии усыпить целые общественные слои. "Одна из специфических особенностей телевизора состоит в том, что... все, что происходит на экране... усыпляет нас. Это напоминает убаюкивание... не возбуждает вас, не побуждает реагировать, а освобождает от необходимости реагировать, проявлять хотя бы какую-нибудь умственную активность" [74, с. 52]. О социальной функции телевизора в буржуазном обществе с циничной откровенностью высказался редактор американской телепрограммы "Верасти": "Зритель – не клиент, а только потребитель телевидения. Рекламодатель покупает его словно стадо рогатого скота. – 2 дол. 50 центов за тысячу оптом, от 4 до 8 тыс. за тысячу племенных (молодых мужчин и женщин, подростков) – в зависимости от того, какой товар продается" [60, с. 59].

Простым и доступным средством одурманивания являются алкоголь, секс, наркотики. Все они воздействуют на социально-духовную сферу жизни и формируют сознание рабочего. Но отчужденное сознание порождает и ложное отношение к труду. Для рабочего труд, "...полагающий капитал, производящий капитал, т.е. такой живой труд, который и предметные условия своего осуществления в качестве деятельности, и объективные моменты своего существования в качестве способности к труду производит в виде чуждых сил, противостоящих ему самому..." [5, ч. 1, с. 452] – не ценность. Он не любит его, испытывает вполне законное отвращение. "Даже сам живой труд является чужим по отношению к живой рабочей силе, будучи вместе с тем ее трудом, проявлением ее собственной жизни, так как труд передан капиталу взамен овеществленного труда, взамен продукта самого труда. Рабочая сила относится к труду как к чему-то чужому, и если бы капитал готов был ее оплачивать, не заставляя работать, она с удовольствием пошла бы на такую сделку" [5, ч. 1, с. 451].

Отношение рабочего к труду конституирует весь комплекс его отношений к обществу как чужому и враждебному ему окружению. Различные стороны отчужденной социальности формируют специфическое отчужденное сознание. Это – "беспомощное" в своей основе сознание, вытекающее из материальной нужды и духовной бедности. В превращенном сознании преобладают настроения обреченности, покорности, пассивности, отсутствует практическая и теоретическая самоопределенность. Оно формируется в мире непосредственных переживаний. Рабочий понимает бесперспективность своей судьбы, несмотря на определенность коллективной – исторической миссии пролетариата. Ощущение угнетенности, обреченности, безысходности преобладает.

Рабочему капиталистического общества присущи негативные эмоции, оценки и ориентации. Он раздражен, неуверен в себе, испытывает дискомфорт. У пего появляется желание уйти от своей ненужности, слиться с окруженном и потеряться в нем. Сознание такой личности ограниченно, так как в основе его лежит частичность, функциональность, расщепленность труда. "Работа, которую выполняют эти люди, – пишет американский социолог Р.Миллс, – распадается по причине разделения труда на множество более или менее узких и ограниченных звеньев и зон, а позиции, с точки зрения которых можно обозреть весь процесс производства в целом, централизованы; таким образом, люди лишаются не только продукта и средств своего труда, но и понимания общей структуры и общей связи производственных процессов" [33, с. 129].

Отчужденное сознание характеризуется равнодушием к труду и к своей личности. Пассивная обреченность, фаталистическая абсолютизация случая, защитный характер реакций и побудительных мотивов – таков общий фон этого сознания. Равнодушие, с одной стороны, выражает бесперспективность личного существования; с другой – формируется механизмами буржуазной социализации, в том числе и школы.

Социально-психологические особенности индивида в буржуазном производстве используются ограниченно. Буржуа приучает рабочего с недоверием относиться ко всему, что не имеет непосредственного производственного назначения: широкому общению, возвышенности чувств и устремлений, оригинальности суждений и поступков. Существует специальный общественный механизм по "заземлению" рабочего, погружению его в обыденность, консервации его развития на уровне простейших импульсов и потребностей. Уже в школе подростков убеждают, что их место только на капиталистическом предприятии [см.: 55, с. 50-62]. Крупномашинное капиталистическое производство создает свой распорядок дня. Он способствует формированию необходимого буржуа мировоззрения рабочего.

Отчуждение целеполагающей функции труда деформирует структуру сознания рабочего. Неучастие в управлении вызывает у рабочих естественный протест и возмущение. Социологические исследования, проведенные в странах "Общего рынка", свидетельствуют, что 80% рабочих хотели бы участвовать в делах предприятия (опрошенная администрация допускает лишь так называемое "узаконенное соучастие") [83, с. 97-98]. Отчужденные творческие функции труда – тоже проявление деформированной структуры сознания. Творчество в труде монопольно присваивается господствующим классом. Таким образом, "духовные потенции производства расширяют свой масштаб на одной стороне потому, что на многих других сторонах они исчезают совершенно. То, что теряют частичные рабочие, сосредоточивается в противовес им в капитале" [1, с. 374]. В конечном счете трудовая деятельность как чуждая человеку активность создает чуждое реальным жизненным проявлениям индивида сознание.

Функционирование индивида лишь в качестве субъекта труда и проявление труда лишь как средства производства прибавочной стоимости приводит к формированию отчужденного сознания. Рабочий нигде не может применить свои способности. Следовательно, отчужденный труд порождает личность, представляющую социальную ценность преимущественно как физический носитель субъективной способности к труду. Его общественное воспроизводство ограничивается главным образом физическим воспроизводством; социализация сводится к сохранению физического существования и формированию простейших оперативных навыков. Обучение осуществляется преимущественно в формах самой жизни, путем включения в существующие структуры деятельности, а ценностные ориентации формируются средой ближайшего социального окружения, где функционирует буржуазная массовая культура. Господствующий класс делает рабочего коллективистом по необходимости. Но на этой стадии его коллективизм еще не определяется механизмами классовой борьбы (это уже преодоление отчуждения), а производственным и бытовым конформизмом, социально-психологическими и ценностными стереотипами. Завершенной моделью такого работника является "фордовская" модель личности. (Современной разновидностью является "японская" модель личности рабочего). Она предполагает старательность и трудолюбие, исполнительность и дисциплинированность. Личность рабочего исключительно хорошо подогнана к его производственному окружению: психологическая стабильность, рассудительность, умение уравновешивать свое поведение с требованиями технологической и социальной дисциплины, диктуемых нуждой и внешней целесообразностью.

Исследование положения рабочего при капитализме связано с его отчужденной ("страдательной", теневой, будничной, бытовой) стороной жизни. Без выяснения сущности капиталистического отчуждения применительно к личности трудящегося невозможно объяснить характер революционно настроенного пролетариата, который формируется как результат и мера преодоления отчуждения, включающего на индивидуальном уровне и преодоление бытового конформизма, обывательского понимания жизни, пассивного приспособленчества, трусливого соглашательства и эгоистического равнодушия.

Творческий анализ отчуждения является необходимым моментом в создании революционной теории. Марксистская теория личности начинается с анализа роли пролетариата в историческом процессе. Это исходный пункт исследования. Однако его, как и конечный, нельзя абсолютизировать, т.е. представлять рабочего только жертвенной стороной отчуждения или только революционером. Здесь имеется в виду следующее. Если выпячивать смирение, послушание, дисциплинированность и т.п. рабочего, то невозможно будет объяснить причины сопротивления буржуазному порядку, пополнение рядов коммунистов. Абсолютизация же сознательности, классового единства и революционной организованности не позволяет со всей убедительностью объяснить, например, наличие оппортунизма в рабочем движении, явлений правого и левого ревизионизма, политической пассивности и соглашательства. Государственно-монополистический капитализм создает и совершенствует механизмы всестороннего манипулирования личностью рабочего.

Личность пролетария может быть всесторонне представлена лишь при учете всех характерных особенностей ее внутренне противоречивого и двойственного облика. Решение этой задачи возможно при исследовании категории отчуждения и эволюции ее внутреннего содержания. В нашей литературе акцентируется внимание преимущественно на общефилософском или общесоциальном звучании этого понятия. Отчуждение рассматривается как социальный процесс классового общества и характеризуется превращением деятельности человека и ее результатов в самостоятельную силу, господствующую над ним и враждебную ему. При таком подходе остается в тени то обстоятельство, что отчужденные формы социальности порождают отчужденную личность. Поскольку же истоки отчуждения находятся в относительном обособлении индивидов в производстве, частной собственности и антагонистическом разделении труда, личность рабочего затрагивается им прежде всего.

Отчуждение труда при капитализме приводит к тому, что труд рабочего теряет для него смысл, перестает быть основой его развития. Трудящийся вынужден уходить в мир бытовых забот. Таким образом формируется психология индивида, которая характеризуется ложным миропониманием и ценностными ориентациями. Однако прогресс общества, рост производительных сил на определенном этапе достигают такой стадии, которая требует всестороннего развития способностей человека. Преодоление отчуждения становится в этих условиях объективной необходимостью. Пролетариат попадает в такое положение, что ему необходимо "...добиться своей полной, уже не ограниченной самодеятельности" [7, с. 68]. Но только революционные преобразования открывают такой путь общественного развития, когда "...самодеятельность совпадает с материальной жизнью, что соответствует развитию индивидов в целостных индивидов..." [7, с. 68]. Пролетарии, таким образом, "чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить... условие своего собственного существования... должны низвергнуть государство, чтобы утвердить себя как личности" [7, с. 78]. Поэтому революционное уничтожение частной собственности, буржуазного государства, насильственного общественного разделения труда, потребительски ориентированного образа жизни и ценностных ориентации составляет содержание социалистического преобразования общества, в котором осуществляется самобытное и свободное развитие личности.

Личность буржуа

В обществе, основанном на отношениях наемного труда, отчуждение носит всеобщий характер. Поэтому и личность буржуа также представляет собой персонификацию отчуждения, ибо "...все то, что у рабочего выступает как деятельность отчуждения, у не-рабочего выступает как состояние отчуждения" [4, с. 99]. Однако общая для двух типов личности основа имеет между тем различные, даже противоположные формы проявления объективного содержания и субъективного его осознания. Для рабочего – это деятельность, посредством которой он производит отчуждение, завершая его самоотчуждением. Для буржуа – это состояние отчуждения, при котором капиталист не страждущая, а удовлетворенная сторона. Его деятельность, социальная активность направлены на воспроизводство, сохранение и закрепление отчуждения. Капиталист "...чувствует себя в этом самоотчуждении удовлетворенным и утвержденным, воспринимает отчуждение как свидетельство своего собственного могущества...", тогда как рабочий класс "...чувствует себя в этом отчуждении уничтоженным, видит в нем свое бессилие и действительность нечеловеческого существования" [6, с. 39]. Объективно образ жизни имущего класса есть отчужденный образ жизни, потому что он обладает только "...видимостью человеческого существования" [6, с. 39]. Стало быть, буржуа не обладает действительностью человеческого бытия.

Рабочий лишен вещественных элементов и материальных условий собственного труда, он отчужден от созданного им продукта, лишен целесообразной функции труда: капиталист – собственник, он присваивает чужой труд, определяет цели производства и управляет его процессом (в пределах, обусловленных размером его капитала). Потребление пролетария ограничено стоимостью воспроизводства рабочей силы; потребление капиталиста не имеет никаких других границ в присвоении прибавочного продукта кроме размера его капитала. Быт неимущего класса – это совокупность исторически определенных форм материальных лишений, очевидная или закамуфлированная бедность, Его жизнь – последовательная трансформация бедности (бедный содержанием труд, потреблением – быт, возможностью самовыражения – досуг, язык, общение и т.д.). Жизнь буржуа – это взаимная трансформация господства, богатства и привилегий (частной собственности – в командное положение на производстве, социального господства – в культурное и психолого-идеологическое превосходство и пр.). И тем не менее личность буржуа все-таки является отчужденной личностью – ограниченной, деформированной, обезображенной, искаженной, превращенной формой индивидуального бытия и всех проявлений жизни.

Личность буржуа – персонификация, индивидуализация капитала. Процесс капиталистического общественного производства выступает, следовательно, не только механизмом производства капитала, но и процессом воспроизводства капиталиста как социального типа личности. "Так как в этом процессе овеществленный в предметах труд в то же самое время выступает как непредметность рабочего, как предметное воплощение субъективности, противоположной рабочему, как собственность чуждой ему воли, то в силу этого капитал неизбежно в то же время – капиталист..." [5, ч. 1, с. 505]. Если труд как для-себя-сущий воплощен в личности рабочего, то капитал как для-себя-сущая, самодовлеющая стоимость – это капиталист. В одном случае капитал проявляется как производственное отношение, в другом – как то же самое производственное отношение, отраженное внутрь, в себя. Теряя капитал, капиталист теряет и свойство быть капиталистом [см.: 5, ч. 1, с. 255-256].

Производственная деятельность капиталиста не является трудом, а время не имеет рабочего назначения. "Его время определяется как избыточное время: как нерабочее время, как время, не создающее стоимости, несмотря на то, что именно капитал реализует созданную стоимость" [5, ч. 2, с. 135]. С социально-экономической точки зрения время пребывания капиталиста на производстве – праздное время. Капиталист интересуется лишь производством прибавочной стоимости. Созидание потребительных стоимостей как и производство общественного богатства вообще – задачи подчиненного характера и реализуются лишь в силу той необходимости, что стоимость неизбежно включает и потребительную стоимость, а совокупность товарных масс представляет собой исторически ограниченную форму общественного богатства. Следовательно, из процесса капиталистического производства исключены производство основной формы общественного богатства – свободного времени и основной социальный носитель этого богатства – всесторонне развитая личность. Эти следствия не являются заранее поставленной целью. Непосредственная цель и определяющий мотив капиталистического производства – производство прибавочной стоимости, а не изготовление предметов потребления для капиталистов. Посредством своей производственной деятельности капиталист не самоутверждается как трудящийся и даже как потребляющее существо.

Продукт производства принадлежит буржуа, как и получаемая от его реализации прибавочная стоимость. Но в ее получение капиталист не вкладывает труд. Самоустраняясь от труда, не используя его как средство развития и самоосуществления, сознательно и настойчиво избегая его как естественного условия человеческого существования, капиталист присваивает себе основную функцию труда – целеполагающую деятельность, извращая ее сущность и смысл. Из средства сознательного и всестороннего трудового самоопределения целеполагание превратилось в определение лишь внешних посылок производства прибавочной стоимости: наиболее интенсивной эксплуатации чужого труда, экономного (по критериям буржуазной рациональности) использования средств производства, извлечения максимальной нормы прибыли.

Если действительный интерес пролетариата лежит по ту сторону производства, то для буржуа он диктуется внешней целесообразностью. Буржуа – это торговый посредник, купец, оборотистый банковский делец и т.д. Его стихия – обращение, а не производство. Он стремится в сферу торгово-денежных отношений, купли-продажи. Насыщение социального времени товарно-денежным обращением превращает, в конечном счете, отношения людей в отношения вещей, человека – в товар, вещное богатство – в духовную бедность, свободное время – в праздное времяпрепровождение. "То время, которое капиталист теряет на обмен, не является, как таковое, вычетом из рабочего времени. Капиталистом, т.е. представителем капитала, персонифицированным капиталом он является лишь в той мере, в какой он относится к труду как к чужому труду, присваивает себе чужое рабочее время и полагает его... Поэтому, с другой стороны, также и необходимое рабочее время капиталиста представляет собой свободное время, время, не требующееся для поддержания непосредственного существования. Так как всякое свободное время есть время для свободного развития, то капиталист узурпирует свободное время, созданное рабочими для общества, т.е. узурпирует цивилизацию..." [5, ч. 2, с. 135].

Взаимосвязанные моменты персонификации буржуазией своего господствующего положения многолики. Они имеют такую последовательность: монополизация средств производства и обращения – самоустранение от труда – отношение к труду как к чужому труду – сведение собственного труда к деятельности по воспроизводству отношений эксплуатации – смещение классового интереса в сферу обращения и торгово-денежных отношений – насильственное присвоение продуктов чужого труда – сужение всех проявлений жизни рамками преимущественно праздного времяпрепровождения. Экономической предпосылкой определения жизненного времени буржуа служит то обстоятельство, что условиями капиталистического производства трудовой процесс сведен к производству прибавочной стоимости, к товарному обращению.

Изложенное выше подтверждается анализом личностной структуры буржуа, различных форм проявления индивидуальности и эволюции его как социального типа личности в процессе исторического развития. В основе личности буржуа лежит эгоистический интерес, хитрый расчет, индивидуализм. Его интерес целиком определяется прибылью, достатком, деньгами. Время его является не пространством человеческого развития, а пространством роскошного потребления, присвоением чужого труда. "Если время – деньги, то, с точки зрения капитала, это относится только к чужому рабочему времени, которое, действительно, в самом собственном смысле слова представляет собой деньги капитала" [5, ч. 2, с. 135-136].

На заре капиталистической цивилизации буржуазная конкуренция еще предполагала развитие индивидуальности: личной инициативы, предприимчивости, напора, риска, удачи, интереса к промышленному приложению науки и т.д. В условиях государственно-монополистического капитализма буржуазный индивидуализм проявляется как насильственный конформизм или как бессодержательный негативизм. Раньше роскошное потребление представлялось буржуа чуть ли не посягательством на святая святых. Современный капитализм возносит потребление на уровень идеала, а идеалы корректирует в соответствии с их отношением к потреблению.

Фактором, конституирующим в непроизводственную деятельность буржуа, выступает накопление. А так как все формы общественного богатства при капитализме сводятся к его денежному выражению, быт буржуа – это сфера накопления денег. "Если деньги – всеобщее богатство, то человек тем богаче, чем больше у него денег, и единственный важный процесс как для отдельного индивида, так и для наций есть накопление денег" [5, ч. 1, с. 175]. На стадии первоначального накопления капитала деньги извлекались из процесса обращения и концентрировались в руках банкира, который находил им выгодное производственное применение. Однако в деньгах "общественная связь есть в то же время лишь абстракция, лишь чисто внешняя, случайная для индивида вещь и в то же время лишь средство его удовлетворения как изолированного индивида" [5, ч. 1, с. 171]. Из этого факта вытекает, что накопление не сопровождается развитием личности, ибо внешняя форма денежного богатства практически не персонифицируется в индивиде. Общественное богатство не приводит к формированию богатой личности, так как оно принимает буржуазно ограниченную форму.

В условиях капитализма буржуа производит себя не во всей своей целостности, а в какой-то одной определенности, т.е. как персонификация накопления. Сведение потенциально универсальных потребностей к единственному их виду – денежному накоплению – низводит универсальную структуру мотивов и страстей к жажде обладания. Ограничение потребностей, способностей индивидов товарно-денежными отношениями приводит к тому, что и буржуа, подобно пролетариату, воспроизводит себя как частичную личность.

В рамках непосредственного материального производства буржуа еще в какой-то мере трудится, занимаясь управлением ограниченной организацией производства. Но уже в рамках обращения его труд – это псевдотруд. В нем отношения индивидов сведены к взаимной хитрости, обману, плутовству и покоятся не на действительном социальном развитии, а на природном различии. Следовательно, "...в случае, если один индивид надувает другого, это происходит не в силу природы той социальной функции, в которой они противостоят друг другу, ибо эта социальная функция – одна и та же; в ней они равны; это происходит лишь в силу природной хитрости, искусства убеждать и т.д., словом, лишь в силу чисто индивидуального превосходства одного индивида над другим" [5, ч. 1, с. 187]. Роскошное потребление сводится к чистому потребительству, явному паразитизму.

Наконец, деньги, как ограниченное средство удовлетворения ограниченных потребностей, есть "...в то же время лишь средство его удовлетворения как изолированного индивида" [5, ч. 1, с. 171]. Поэтому социальная изоляция, недоверие, враждебность, конкуренция, использование в качестве средства достижения своих целей другого человека составляют неотъемлемое свойство буржуазного индивида.

Индивидуализм как действие или отношение, в которых личные интересы преобладают над общественными, представляет собой продукт классово-антагонистического общества. Господствуя в человеческих отношениях, он служит естественным основанием реального педагогического процесса, всех форм социализации индивида, в том числе стихийной и направленной, включая образование.

Личность буржуа эпохи империализма в целом сохраняет типичные черты индивидуализма предшественников. Ее деятельность подчинена эгоистическому расчету и устремлена в сферу распределения. Смыслом и целью жизни по-прежнему является накопление. Капитал остается господствующим средством, самоутверждения в обществе. Однако под влиянием научно-технического прогресса условия деятельности существенно изменяются. По-иному проявляется и буржуазный индивидуализм. Ему присущи ныне две разновидности: буржуазный экстремизм, экстравагантность как негативное, отрицательное самоутверждение личности и буржуазный конформизм как потеря личной определенности, субъективности.

Человеку, не владеющему наследственным капиталом, путь "наверх" практически закрыт. Американский социолог Р.Миллс писал: "Среди нынешних мультмиллионеров люди, вышедшие из семей, располагающих такими средствами, которых хватало всего лишь для удовлетворения самых насущных нужд (или же иногда для обеспечения минимального комфорта), составляют только 9%" [33, с. 143]. В настоящее время правящий класс Америки вообще составляет не более 1-2% населения [см.: 38, с. 158].

Традиционные буржуазные ценности влияют на сознание индивида таким образом, что его успех отражается в нем как норма поведения. Вместе с тем такая ориентация приводит к аморальным поступкам и далее – совершению преступлений. Стремление к успеху, таким образом, связано даже с нарушением буржуазных норм морали и права. Преступность становится нормой поведения. Аморальное поведение и одна из его форм – преступление – это и логическое следствие верности буржуазной морали и вместе с тем ее нарушение. Иначе говоря, эти поступки и действия вполне нормальны и моральны, так как совершены в духе целей и принципов существующей морали, и одновременно они – нарушение морали, ибо противоречат нормам, санкционированным той же моралью [см.: 24, с. 44-46].

Отчужденный труд, лишенный истинно человеческого смысла, не может доставлять индивиду удовлетворение. Эту неудовлетворенность он вынужден компенсировать в сфере досуга, потребления и т.д. Ныне буржуазный индивид ориентирован, как правило, не на достижение идеала, хотя бы относительно независимого от решения потребительской дилеммы "удовольствие – страдание", а на получение конкретного блага. Критерием формирования идеала является противоположность "удобства – неудобства". Этому подчинено воспитание личности. В буржуазном обществе используются все средства, в том числе наука и искусство. Для достижения успеха продается все, в том числе и талант. Получить признание может только тот, кто ориентируется на массовый вкус или искусственно взращенные потребности элиты. Люди же организаторских способностей предпочитают деятельность в условиях буржуазной кооперации. Образуется прослойка руководителей, представители которой стремятся к богатству или власти.

Индивидуализм буржуа, как видим, принимает характер двух внешне противоположных, а по существу, тождественных форм поведения: негативной и конформной. Для избравших первый путь социального утверждения объективной необходимостью становится экстравагантность. В этом случае личность должна обратить на себя внимание окружающих, выделиться из общей массы. Ради саморекламы используются одежда и поведение, диковинные виды спорта, высказываются "оригинальные" мысли и т.д. В искусстве, например, быстро меняются формы и методы творчества, вокруг которых неизменно разгораются споры. В науке – появляется попытка любым способом привлечь внимание даже во вред научному поиску. Научное знание, превращаясь в товар, нуждается в рекламе.

Для менеджера предпочтительнее другая форма поведения – конформная. "Если карьера данного человека является подлинно корпоративной карьерой, то для того, чтобы продвинуться, надо служить интересам корпораций, а это значит тем, кто правит ею и судит о ее интересах, – писал Р.Миллс. – Чтобы ужиться с людьми из верхов, надо действовать подобно им, выглядеть, как они, думать, как они, быть одним из них и действовать за них, – или по меньшей мере создать у них такое представление о себе". И далее замечает: "Люди, дорожащие своей индивидуальностью, в этой упряжке не пользуются спросом" [33, с. 136].

Буржуазный образ жизни формирует ложное сознание. В отличие от рабочего, у которого ложное сознание ограничивается сферой психологии, обыденного сознания, вся структура буржуазного сознания представляет собой преимущественно ложное сознание. Буржуа вообще не испытывает потребности в развитии сознания. Наука, культура интересуют его не как средство всестороннего осмысления и преобразования действительности, а опосредованно, как дополнительные факторы производства прибавочной стоимости. Например, наука как овеществленное знание. Здесь "знание выступает в системе машин как нечто чуждое рабочему..." [5, ч. 2, с. 206]. Но не только рабочему, а и капиталисту. Ведь его интересует не знание само по себе, и даже не его промышленное приложение, а знание как способ производства прибавочной стоимости, увеличения нормы прибыли, повышения уровня эксплуатации. Там, где возникает возможность извлечь прибыль без применения науки, культуры капиталист прекрасно обходится без них. В этом значении он враждебен отдельным отраслям духовного производства и всему духовному производству как самоцели.

Духовное производство используется буржуа как орудие воспроизводства условий эксплуатации. Идеология, например, интересует его не столько как средство самосознания и самоопределения, сколько как орудие духовного подавления; культура вообще – как средство заполнения праздного времени или как объект роскошного потребления, как механизм превращения социально-экономического господства в культурно-психологическое и личностное превосходство. В последнем случае культура функционирует в качестве средства духовного отчуждения, самоизоляции путем искусственно созданных культурных барьеров – элитарного языка, особого стиля жизни, поведения. Ее присвоение приобретает статусный характер – культура служит знаком социальной принадлежности, способом внешней оценки и самооценки. "Она (буржуазия. – И. Г.) более чувствительна к отличию и моде, чем к прекрасному или доброму" [73, с. 62]; "ее культура – это особый механизм самосохранения, а превосходство не носит интеллектуального или морального характера" [73, с. 68], "страх идей – естественный признак буржуазной культуры" [73, с. 72], – к такому выводу приходят сами буржуазные авторы. При капитализме культура используется как средство отчуждения от других социальных групп.

Буржуазная "общая" культура является символом признания, гарантией принадлежности, правом на исключительность [см.: 59, с. 121, 132, 134]. Иными словами, буржуазная культура основана на бескультурье, богатство – на бедности, просвещение – на невежестве и т.д., поскольку основная предпосылка духовного производства – свободное время "...существует в виде противоположности прибавочному рабочему времени и благодаря этой противоположности, или благодаря полаганию всего времени индивида в качестве рабочего времени и потому благодаря низведению этого индивида до положения только лишь рабочего, благодаря подчинению его игу труда" [5, ч. 2, с. 217]. К.Маркс отмечал, что "накопление знаний и навыков, накопление всеобщих производительных сил общественного мозга поглощается капиталом в противовес труду и поэтому выступает как свойство капитала..." [5, ч. 2, с. 205]. Итак, в основе классовой психологии, обыденного сознания буржуа лежат частнособственнические интересы, движущей силой которых является жажда владения-распоряжения, накопления и потребления. Иного мира, чем мир частной собственности, он не приемлет, поэтому "...на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств – чувство обладания" [4, с. 120].

В обыденном сознании буржуа преобладают чувства недоверия, враждебности, стремление к личному превосходству и волевому противостоянию. "Любая ситуация в отношениях с другими людьми, – замечают бельгийские социологи Ж.Льенард и Э.Серве, – устанавливается ими только для того, чтобы усилить их социальную позицию, материальное или морально-символическое превосходство" [81, с. 63]. Чертами буржуазной психологии являются также самодовольное, поверхностное восприятие, суждение, тщеславное самолюбование и эгоизм. На подобной психологической основе вырастают такие же убогие мысли и чувства. Буржуа как социальный тип отчужденной личности выступает "...хитрым мошенником, маклером-надувателем, продажным корыстолюбцем; мятежным, бессердечным и бездушным, чуждым общественному духу, запросто торгующим интересами общества спекулянтом, ростовщиком, сводником, холопом, ловким льстецом, расчетливым денежным плутом, порождающим, вскармливающим, раздувающим конкуренцию и, следовательно, пауперизм и преступления, вызывающим распад всех социальных уз; бесчестным, беспринципным, без поэзии, субстанции, не имеющим ничего за душой..." [4, с. 104]. Привилегированной верхушке свойственны надменная самоуверенность и презрительная демонстрация своего господства. Вера в свою избранность впитывается с детства, она формируется в процессе семейного и социального воспитания.

Средний и в особенности мелкий буржуа – это тип личности, жизненная цель которой сводится к стремлению отвоевать себе место в общественной иерархии. Ей не свойственны четкие социальные позиции. Размытость социального положения порождает отчужденность ее общественного бытия и сознания. Самоотчужденность сознания средней и мелкой буржуазии проявляется в неопределенности целей, смысла жизни, отсутствии целостного восприятия мира, четких ценностных ориентации. Средний буржуа как социальный тип отчужденной личности является лучшей иллюстрацией отчуждения человеческой жизни и тем большим, чем более оно осознается как отчуждение.

Таким образом, социальный тип отчужденной личности буржуа неоднозначен. Это определяется способом общественного функционирования, характером социального воспитания и образования различных групп господствующего класса.