Семейный миф как форма иррациональных установок (когнитивный подход)

     Семейный миф – это форма описания семейной идентичности, некая формообразующая и объединяющая всех членов семьи идея, или образ, или история (идеология). Это знание, разделяемое всеми членами семейной системы и отвечающее на вопрос: «Кто мы?» [1].

      Далее следует перейти к наиболее общим, выделяемым большинством авторов характеристикам семейного мифа. Во-первых, семейный миф по своей сущности является деструктивным, то есть направленным на сохранение внутри семьи неэффективных способов поведения. Во-вторых, мифологичность, суть системное явление и вынуждает каждого, кто находится в семейной системе, подчиниться некоторым правилам поведения, которые, в данном случае, продиктованы мифом. В-третьих, деструктивные установки передаются по наследству и имеют тенденцию к поступательному развитию. В-четвертых, деструктивные установки обладают крайне низкой гибкостью в изменяющихся условиях и могут быть охарактеризованы как ригидные. В-пятых, семейный миф плохо осознаваем и практически не подвергается критике со стороны своих носителей. В-шестых, мифы актуализируются при вторжении в семейную систему «внешнего мира» (М. Полаццоли; М. Боуэн; В. Сатир).

          Отталкиваясь от вышеназванного, стоит обратиться к актуальности данного теоретического обзора, которая заключается в необходимости внесения практики использования знаний о семейных мифах в процесс семейного консультирования. Углубленное освещение данной проблематики позволит более умело использовать понимание о системных процессах имеющих деструктивную природу в семейной терапии.

      Что касается самого феномена мифологизации в нынешней российской действительности, то здесь определяющими являются культурологический и политический факторы, которые обусловлены, в одном случае строгими традициями, которые перешли из изживших себя ныне общественных норм и установок советского и дореволюционного общественного сознания, а во втором – политической динамикой, наблюдаемой в двадцатом веке. Иначе говоря, проблема в наложении дореволюционных и советских общественных установок на современные, находящиеся в процессе становления. Данное явление, очевидно, не может рассматриваться в благоприятном ключе, ибо несёт в себе большую долю неосознанности и «слепой» доверчивости опыту прежних поколений без объективного учёта событий и ситуации в целом.

          В нашем исследовании мы опирались на когнитивный подход в психологии. По этому поводу А. Б. Холмогорова в своей статье указывает на некое «центральное место» данной психологической отрасли между психоанализом и бихевиоризмом, что приближает саму по себе психотерапию к ее всеохваты- вающей интеграции [4]. Последнее, впрочем, можно обозначить и как цель настоящей статьи, ибо доказательное сведение разнородных подходов с их терминологическим аппаратом к общим основаниям есть важный шаг к универсализации психотерапевтического инструментария. Исходя из актуальности и цели, выстраивается наиболее очевидная теоретическая гипотеза, заключающаяся в вероятной взаимосвязи семейных мифов и иррациональных установок. Говоря о психике в ключе когнитивной психологии, нельзя обойти ее центральное понятие, введенное еще в 30-х годах прошлого века Ф. Бартлеттом, а именно понятие «когнитивной схемы». Во избежание нагромождения трактовок стоит привести относительно недавнее определение. Когнитивные схемы содержат структурированные группы понятий, которые включают базовые знания о событиях, действиях, сценариях поведения, сформированные в прошлом опыте. Таким образом, можно сделать вывод о том, что установки (знания, представления), включенные в структуру схем – это своего рода стереотипы о мире и месте субъекта в нем, которые служат неким эталоном при актуальных сопоставлениях в реальной жизни. Развивая данную мысль, стоит обратиться к еще одному автору, чье влияние в данной области нельзя переоценить, а именно к Жану Пиаже и его генетическому подходу. Согласно данной концепции, человек – это субъект постоянной адаптации к окружающему миру посредством сначала биологического, а затем и логического (интеллектуального) приспособления. При этом используется два основных, принципа – это процессы ассимиляции и аккомодации. В первом случае субъект приспосабливает окружающий мир к своим наличным схемам, во втором же происходит обратный процесс, то есть изменение своих представлений путем внесения в структуру понятий принципиально новой объектной информации.

         Можно сделать следующее предположение касательно семейных мифов, а именно: если миф – это ригидная установка, касающаяся тех или иных областей жизни, то названные процессы адаптации, вероятно, имеют в данном случае неравномерную выраженность. Иначе говоря, ассимилятивный процесс является преобладающим в силу того, что субъект с жесткими установками, как правило, страшится перемен и старается их избегнуть, объясняя это «традициями» или «искренней верой» в нечто, не позволяющее таким переменам произойти [3]. Однако такие отклонения являются лишь следствием дисфункций, находящихся в понятийной основе о чем-либо. Сама по себе проблема крайне сложна для понимания субъектом в виду ее особой значимости. Связано это с включенностью мифа в мировоззрение (например, незыблемая вера в спасительные силы любви). Эта включенность настолько естественна и постоянна для человека, что задача ее осознания сильно затруднена и в некотором роде может представляться опасной – расшатывающей жизненные устои. Для объяснения критерия осознанности Холмогорова отсылает нас сразу к нескольким авторам и прослеживает в их идеях определенную параллель. Во-первых, выделим понятие, принадлежащее исследователю, чьи работы можно смело назвать предтечей когнитивной психологии. «Внутренняя речь» Л. С. Выготско- 294 го, представляет собой качественно иную структуру, нежели в случае использования словесно-логической, внешней. С данным типом речи соотносится до понятийный, иррациональный тип мышления, предвосхищающий использование логики и характеризующийся хаотичностью (нелогичностью) формирования знаний о мире [4]. Здесь же Холмогорова присовокупляет еще ряд положений:

        Следует отметить близость понятий «внутренняя речь» и «автоматические мысли» А. Бека. В результате наблюдений за своими пациентами А. Бек приходит к выводу о существенном, если не определяющем, влиянии на эмоциональное состояние человека подсознательных когнитивных процессов, протекающих в форме свернутой внутренней речи, или образов, возникающих непроизвольно и не попадающих в фокус сознания [4]. Таким образом, можно удостовериться, что в теории, изучающей мышление, так же есть вопросы плохо осознаваемого и иррационального, следовательно, мы можем говорить и о подобающих установках по отношению к семье. Согласно А. Беку, автоматическая мысль рождается из внутренней когнитивной схемы. Можно предположить, что это, прежде всего, превращенные в определенную систему убеждений и во внутреннюю речь голоса родителей и других значимых фигур, а также сильные эмоциональные переживания, оформленные в диффузные идиосинкразические образы – например, образ себя как беспомощного и нелюбимого, связанный с длительным тяжелым опытом сиротства в детстве. Аффективная заряженность этого образа делает его недоступным для логического мышления, даже когда ребенок становится взрослым и вполне дееспособным человеком. По выражению психоаналитика Э. Бибринга, за ним стоит определенное «психобиологическое состояние беспомощности», пережитое в детском возрасте и обладающее тенденцией к актуализации в ситуациях сепарации, разлук, потерь в дальнейшей жизни. Мысли, высказываемые родительскими фигурами, не подлежат анализу и критической оценке – они просто принимаются на веру [4].

           Стоит вычленить из приведённого отрывка ключевые моменты. Первое – это процесс преобразования голосов родителей во внутреннюю речь. Однако стоит задать вопрос: а что именно могут донести до ребенка родители с наличием ригидных установок? Очевидно, на этом этапе может происходить унаследование деструктивных элементов, которые, в последствие, не будут полноценно осознаваться в силу «аффективной заряженности», но будут вступать в диссонанс с рациональной частью личности и порождать деструктивное поведение. Далее отметим момент актуализации сложившегося мифа при попытках изменить семейную структуру (сепарация, разлука и др.), которые выступают как некая своевременная защита от вторжений внешнего мира. Необходимо упомянуть еще один термин, в достаточной степени отображающий каждый из представленных критериев, относимых к семейному мифу. Иррациональная установка (А. Эллис) – жесткая эмоционально-когнитивная связь абсолютистского характера в виде предписания, требования, обязательного приказа, не имеющего исключений [5]. Подводя итог проведённому сравнительному анализу семейного мифа в наиболее общем истолковании с совокупностью схожих феноменов из психо- 295 логии когнитивных процессов, обратимся к дальнейшей исследовательской перспективе.

    Для возможного эмпирического подтверждения разработанной гипотезы, необходимо отметить методику на выявление иррациональных установок Альберта Эллиса «Методика диагностики иррациональных установок», которая категориально различает следующие их виды: «катастрофизация», отражающая восприятие людьми различных неблагоприятных событий. Показатели шкал «долженствование в отношении себя» и «долженствование в отношении других» указывают на наличие, либо отсутствие чрезмерно высоких требований к себе и другим; «оценочная установка» показывает то, как человек оценивает себя и других. Наличие такой установки может свидетельствовать о том, что человеку свойственно оценивать не отдельные черты или поступки людей, а личность в целом. Другие две шкалы – оценка фрустрационной толерантности личности, которая отражает степень переносимости различных фрустраций (т. е. показывает уровень стрессоустойчивости), и общая оценка степени рациональности мышления [5]. Приведенные иррациональные установки содержательно близки большинству известных науке мифов и вероятно могут иметь определённый существенный уровень взаимозависимости.

Литература

1. Варга, А. Я. Семейные мифы в практике системной семейной психотерапии / А. Я. Варга // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2001. – № 1–2. – С. 65–76
2. Выготский, Л. С. Сознание как проблема психологии поведения / Л. С. Выготский // Собр. соч. в 6 т. – М. : Педагогика, 1982. – Т. 1. Вопросы теории и истории психологии. – С. 63–67.
3. Пиаже, Ж. Избранные психологические труды / Ж. Пиаже. – М., 1994.
4. Холмогорова, А. Б. Когнитивная психотерапия А. Бека и культурно-историческая психология Л. С. Выготского / А. Б. Холмогорова // Консультативная психология и психотерапия. – 2011. – № 2. – С. 20–33.
5. Эллис, А. Практика рационально-эмоциональной поведенческой терапии / А. Эллис, У. Драйден. – СПб. : Речь, 2002. – 352 с