История о потерянном ребенке: "Мне тоже очень больно!" Случай из практики

Настоящий пример взят мною из практики длительной пролонгированной динамической супервизии. Динамической не в смысле отсылки к соответствующей психотерапевтической парадигме, а в значении ее содержания – в фокус внимания супервизии помещались не только текущие сложности терапевта, но и собственно динамика его профессионального развития. Супервизируемая Татьяна, женщина 38 лет, замужем, мать двоих детей, сертифицированный гештальт-терапевт, опыт частной практики несколько лет, в терапии у нее несколько клиентов.

Довольно скоро в фокусе внимания супервизии появились трудности, которые она испытывает в терапии клиентов, переживающих острый кризис. А именно таких клиентов по какой-то причине у нее оказалось больше всего. Довольно теплый и открытый человек, Татьяна становилась как будто «замороженной», бесчувственной, вместе с тем «очень техничной, как автомат» в тот момент, когда клиент оказывался перед необходимостью переживания интенсивных чувств, относящихся к какой-либо травме. Татьяна в этот момент практически не осознавала, что делает, а уж тем более, каким образом то, что она предпринимала в терапии, связано с контекстом происходящего. 

На одну из супервизионных сессий Татьяна пришла совершенно растерянная. Как она выразилась сама, «разрушенная и полуживая». Причиной тому была сессия, которую она проводила накануне супервизии. Клиент Оксана, молодая женщина 30 лет, обратилась к ней за психотерапией в связи с потерей ребенка. На 7 месяце беременности плод замер, и ребенка удалили из материнского чрева. Отчаянию женщины не было предела, она испытывала чудовищную боль, смешанную с яростью, а также заявляла о нежелании жить дальше. Татьяна отреагировала оцепенением еще в самом начале рассказа Оксаны, причем ее испугали не сообщения клиента о суицидальных намерениях. Она встретилась с чудовищной болью еще раньше. Я попросил Татьяну, несмотря на ее тяжелое состояние рассказать о том, как она ее переживает. Она стала говорить об очень сильной боли, почти нестерпимой, которая появилась у нее во время сессии и которая напрямую связана с ее личной историей. Много лет назад Татьяна испытывала переживания, схожие с теми, о которых говорила Оксана. Она также потеряла ребенка при аналогичных обстоятельствах. Она видела и до сих пор помнит, как «отдельные части ее ребенка врач доставал из нее и бросал в тазик, стоящий рядом». Она сказала: «Я до сих пор помню звуки, запахи, которые были вокруг, и цвет кафеля в операционной». Отчаяние Татьяны было очень велико и сейчас. По ходу ее рассказала я также испытывал боль, смешанную с ужасом от услышанных подробностей, а также соболезнование несчастной женщине, которая находилась передо мной. Только этим я пока и мог поддерживать наш контакт. Оказалось, что описываемой ситуации Татьяна посвятила много лет своей личной психотерапии, но боль и отчаяние от этого не стали менее мучительными. После такой ужасной смерти первого ребенка Татьяна родила двух совершенно здоровых детей. Она сказала: «Только вторая беременность спасла меня от суицида». Всю сессию мы провели в процессе переживания Татьяной этого чудовищного события ее жизни. Равно как и несколько последующих встреч, которые были посвящены тому, как ей сохранить свою профессиональную терапевтическую позицию по отношению к Оксане. Разговаривать с клиентом на эту тему не представлялось для Татьяны возможным: «Я просто умру, если начну про это говорить». И хотя вскоре после описываемой супервизии клиентка покинула терапию, все еще находясь в остром кризисе (по всей видимости, ввиду невозможности в терапии с Татьяной переживать его), сложности в профессии Татьяны не закончились. Более того, они усугубились тем чувством вины, которое она испытывала перед Оксаной после ее ухода из терапии. К боли присоединилась еще и вина. Татьяна оказалась в профессиональном кризисе и всерьез подумывала уйти из профессии.

Она все же осталась психотерапевтом, но рок в виде практики из «кризисных» клиентов постоянно преследовал ее. А темы абортов и погибших детей клиентов просто убивали израненного терапевта. На одной из сессий, когда Татьяна снова говорила о невыносимости поддерживать процесс переживания и присутствовать с клиентом, который в этом очень нуждается, я сказал ей, что такая позиция довольно высокомерна и вызывает у меня не только сочувствие, но и злость: «На Земле, похоже, не так много людей, способных выдержать тебя с твоей болью. Может, и правда, тебе лучше уйти из профессии, чтобы избежать разрушения и себя, и своих клиентов». Лицо Татьяны изменилось и показалось мне испуганным. Она начала говорить о том, что «ее проблемы не должны загружать клиентов». Я спросил, удается ли ей это проконтролировать: «Ты же не считаешь своих клиентов людьми, не способными чувствовать, что с тобой что-то происходит?» Татьяна как будто задумалась и после этого сказала, что «вообще считает единственно возможным способом обращения со своей травмой контроль переживаний и, по возможности, игнорирование ее существования в опыте»: «По крайней мере, так легче». В продолжение супервизии мы обсуждали значение игнорирования, психологической анестезии и контроля переживания в жизни Татьяны и в процессе психотерапии. Я спросил: «Все ли ты можешь контролировать? О ценности ли контроля ты, правда, хочешь сообщить своим клиентам? И этому ли ты обучаешь их? И действительно ли это твоя жизненная и терапевтическая позиция?» Чуть погодя, не дождавшись ответа озадаченной моим вопросом Татьяны, я добавил: «Кажется, твои чувства к потере ребенка не поддаются контролю, несмотря на многолетние старания. Глядя на то, как ты страдаешь, я чувствую боль и тревогу за тебя. Мне кажется, ты поступаешь несправедливо по отношению к себе». Татьяна расплакалась, как-то тихо и одновременно трогательно. Казалось, что впервые за время нашей супервизии она плакала именно мне. Так закончилась очередная сессия динамической супервизии, которая все в большей степени начинала напоминать мне психотерапию с той лишь разницей, что в фокусе внимания наших разговоров всегда присутствовали такие же израненные женщины и мужчины, клиенты Татьяны. 

Супервизия продолжалась еще несколько месяцев. Однажды Татьяна пришла ко мне в очередной раз в состоянии, одновременно печальном и возвышенном. Она рассказала, что к ней обратилась Ольга, женщина, переживающая потерю своей маленькой дочери в результате тяжелой, но скоротечной болезни. Сначала Татьяна даже внутренне вздрогнула, ужас накрыл ее. Первая мысль: «Следует отправить клиентку к другому терапевту». Но почти в этот же момент она услышала свой собственный голос, который предательски согласился на работу с несчастной женщиной. С первой же сессии обе женщины оказались в потоке чудовищно трудных для переживания чувств. Только одна говорила о них, а другая молча «сохраняла шаткую терапевтическую позицию». Разумеется, что при таком положении вещей обе оставались в некотором большем или меньшем одиночестве. На одной из сессий, когда чувства Ольги были очень интенсивны, и она в очередной раз рассказывала о смерти дочери, Татьяна вдруг с трудом проговорила Ольге: «Мне тоже очень больно, я тоже когда-то потеряла ребенка» и расплакалась. Ольга поинтересовалась, как это произошло. Татьяна рассказала, и обе женщины остаток сессии провели в том, что тихо одновременно плакали. Причем впервые в опыте Татьяны как терапевта, да и, разумеется, в опыте Ольги, плакали лично друг другу. Несмотря на все свои опасения Татьяна, по ее ощущениям, сохранила себя как терапевта. Более того, по ее мнению, она «стала более живым терапевтом». Ситуация взаимного переживания не «уничтожила» ее, как предполагалось ею ранее. Даже наоборот, сделало ее более устойчивой. Терапия Татьяны и Ольги оказалась очень продуктивной и полезной. Причем полезной для них обеих. Произошло это, похоже, в тот момент, когда внутренне Татьяна позволила Ольге позаботиться о себе. Это, в свою очередь, освободило душевные силы Татьяны, теперь способную поддержать Ольгу в ее чувствах. Более того, для Ольги оказалось очень важным и целебным сам по себе факт, что она может поддерживать другую женщину в похожих на ее собственные переживаниях. Так, две израненные женщины смогли позаботиться друг о друге в процессе взаимного исцеления преисполненных болью сердец. 

http://pogodin.kiev.ua/news/istoriya-o-poteryannom-rebenke-mne-toje-ochen-bolno-sluchay-iz-praktiki