О реальности психической патологии: еще немного о психике как явлении контакта

Итак, контакт выступает средством и пространством изменений, происходящих в терапии. Ранее уже выдвигался принцип децентрализации власти, на котором основываются и предлагаемые представления о контакте, и описываемая терапевтическая модель. В данном разделе я ограничусь лишь обоснованием применения этого принципа в терапии. В случае, если мы выносим источник власти и ответственности за self-динамику вне субъектов контакта в пространство их контактирования, мы получаем представления о контакте как единственной реальности существования.

Интересную аналогию мы можем обнаружить в современной биологии. Так, например, долгое время в гистологии считалось, что «мозгом» клетки, который регулирует процесс ее жизнедеятельности, является ядро, поскольку именно оно содержит ДНК. Мембране же исследователями уделялось лишь незначительное внимание. Однако именно мембрана, как показывают современные исследования, отвечает за развитие клетки, корректируя влияние генов. Более того, при удалении из клетки любой ее составляющей кроме мембраны, она продолжает жить еще какое-то время. Лишение же мембраны всегда смертельно для клетки.

Все психические явления при этом должны быть рассмотрены через призму формирования их и развития в контакте. Таким образом, все психическое методологически превращается в феномены контакта. Ранее уже отмечалась эта природа чувств, образов, фантазий, ощущений. Однако, помимо этого, стоит обозначить преломление этого принципа и относительно некоторых принципиальных аспектов терапии. Например, процесс осознавания, который является инструментом терапии, выступает с позиции этой модели также феноменом контакта в поле, т.е. выносится за пределы индивида. Фигура терапевтической сессии определяет теперь не столько самого клиента или терапевта, сколько имеет отношение к их контакту. Другими словами, в терапии происходит совместное создание фигуры.

Разумеется, рассматриваемый принцип децентрализации имеет отношение и к феномену психических нарушений или психической патологии. Иначе говоря, невроз, психоз или пограничное расстройство личности, которое я наблюдаю у своего клиента, является в той же мере моим, сколько и его. Это феномен нашего с ним контакта, в который я привношу не менее, чем он. Следует ли при этом ставить задачу разграничения этих вкладов (чем занимаются, например в регулярных супервизиях психоаналитики)? С позиции предлагаемой модели это занятие перестает иметь важное значение, поскольку не только сама по себе психическая патология является феноменом контакта, но разрешение ее также находится в нем. Все, что имеет смысл – это постоянная терапевтическая работа, в процессе которой качество контакта улучшается, что, следовательно, ведет к изменению результатов прежней «клинической диагностики» клиента. Словосочетание «клиническая диагностика» я поместил в кавычки постольку, поскольку оно утрачивает прежнее свое большое значение, попадая в пространство диалоговой модели терапии.

Я думаю, что категория психической болезни появилась в качестве способа справиться с тревогой, имеющей своим истоком сложности в контактировании с людьми, которые значительно отличаются от большинства. С течением времени, по мере обнаружения все большего количества видов и форм «психической патологии» тревога внутри появившегося института психиатрии не снизилась, а наоборот только увеличилась в размерах, равно как и сам институт. Потребовались новые усилия по исследованию и «лечению» разнообразной нозологии, что увеличило объем «психической патологии» в мире, отразившись на эпидемиологической картине. Как вы уже, наверное, догадались, тревога и на этом не стала меньше, а, наоборот, снова возросла. Более того, появилось некоторое терапевтическое бессилие и отчаяние по поводу многих «заболеваний». Очевидно, что современная клиническая ситуация в психиатрии нуждается в ресурсах. Причем ресурсы и усилия, основывающиеся на прежней клинической методологии, кажутся тщетными. Диалоговая же модель терапии, основывающаяся на методологии гештальт-подхода, предлагает новые ресурсы в клинической области. Итак, каждая клиническая нозологическая единица рассматривается с позиции диалоговой психотерапевтической модели в качестве феномена контакта, точнее, способа организации контакта в системе «терапевт – клиент». Да, это не оговорка, нозология, действительно, принадлежит контакту. Психоз, обнаруженный терапевтом у клиента, является в той же мере присущим и самому терапевту. Более того, поскольку реальность существует только в контакте, то и трансформироваться она может только там. В этом, на мой взгляд, обреченность бесконтактной по своей сути современной психиатрии. Тем не менее, с одной стороны, ввиду усиливающегося от осознания этой обреченности отчаяния и бессилия, энергия которых тратиться на новые многочисленные попытки психиатрических исследований в русле прежней индивидуалистической методологии и, с другой стороны, ввиду сверхприбыльности фармацевтического бизнеса, в будущем, по всей видимости, следует ожидать все ту же выраженную тенденцию к усложнению эпидемиологической картины в сфере «психического нездоровья». Вместе с тем, становится все более очевидным, что ресурсы клинической практики современности лежат именно в психологической методологии, сфокусированной на контакте.