П. П. Гайденко. ПАРАДОКСЫ СВОБОДЫ В УЧЕНИИ ФИХТЕ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Казалось бы, достигнутая точка зрения есть наивысшая: в самом деле, что может быть выше жизни в боге, растворения в нем? Но Фихте не был бы самим собой, если бы остановился на этой ступени: он пожертвовал ради религиозного слияния с богом автономной этикой долга, но не смог пожертвовать еще более дорогим ему принципом знания. Возможна, оказывается, позиция, возвышающаяся над религиозной: это – точка зрения знания, на которую можно встать только благодаря наукоучению. Наукоучение, по Фихте, есть познание того, что религия вносит в мир как факт. Наукоучение раскрывает генезис этого факта, оно есть наука о нем, особая, новая теология очищенного от ложных извращений христианства. Наукоучение, таким образом, есть пятая и высшая точка зрения.

Здесь Фихте выступает как прямой критик протестантизма, ставящего благочестие выше "мудрований" о боге с помощью разума. Еще у Фомы Кемпийского, близкого к немецко-нидерландскому предреформационному течению "Братьев общей жизни", мы встречаем предостережение против попыток конечным разумом постичь бога. "Иные люди не искренно передо Мною ходят, но в духе какой-то пытливости и своевольства хотят Мои тайны уведать и уразуметь высоты Божий, позабыв о себе и о своем спасении". [1] Подобно Фоме, Лютер и Кальвин выступали против отвлеченных спекуляций традиционной теологии; напротив, Фихте тяготеет именно к неоплатонической спекуляции в духе Экхарта, и заявляет поэтому, что знание о вечном выше, чем даже жизнь в вечном. Именно в знании и только в нем мы достигаем полного тождества с абсолютом. В идеализме Фихте находит свое выражение один из главных мотивов позднеантичного гностицизма, представители которого именно в знании видели средство религиозного спасения. В этом совпадении, пожалуй, нет ничего удивительного: гностицизм I-II вв. представлял собой попытку философского осмысления и рационалистической интерпретации христианства; именно в рациональном знании, знании сакрально-эзотерическом, видели гностики подлинное откровение истины, а потому толковали новозаветное откровение в понятиях философии Платона и платоников, пифагорейцев, Филона Александрийского. "Весь мир и особенно сам же человек представлялся (гностикам. – П.Г.) самооткровением божественного разума – Логоса. Задача гностика-философа поэтому и сводилась к толкованию смысла мировой жизни и к открытию в ней крупиц истины, рассеянных повсюду, но более всего сконцентрированных в разуме человека, этом наисовершеннейшем органе откровения Логоса", – пишет исследователь античного гностицизма Л.И.Писарев. [2]

С гностицизмом Фихте сближает также убеждение в том, что природа, чувственный мир в целом, в том числе и телесное, чувственное начало в человеке лишено всякого самостоятельного значения, – у гностиков чувственно-телесное начало вообще представляет собой источник зла в мире. Тенденция к гностицизму заложена уже в учении Экхарта о тождестве человеческой души, очищенной от внешнего бытия, с богом; как раз в этом пункте, как мы видели, Фихте оказывается ближе всего к Экхарту. Отвергая ценность церковного предания, а вместе с тем и исторический характер откровения, не принимая идею священства как посредничества между богом и человеком, протестантизм в определенной мере содействует укреплению гностической тенденции в истолковании христианства, несмотря на первоначально отрицательное отношение Лютера и Кальвина к рационалистической спекуляции. [3]: Лютер, как известно, называл разум "потаскухой дьявола". Общим с гностиками является стремление Фихте к принципиальному противопоставлению Ветхого и Нового Заветов и, соответственно, апостолов Павла и Иоанна: первый, согласно Фихте, был выразителем иудаистской тенденции в христианстве, тогда как последний – пророк истинной религии.

"По нашему мнению, – говорит Фихте, – существуют две в высшей степени различных формы христианства: христианство Евангелия Иоанна и христианство апостола Павла, к единомышленникам которого принадлежат остальные евангелисты, особенно Лука. Иисус Иоанна не знает иного Бога, кроме истинного Бога, в котором мы все существуем, живем и можем быть блаженны и вне которого – только смерть и небытие, и (прием вполне правильный) с этою истиной он обращается не к рассуждению, а к внутреннему, практически пробуждаемому чувству истины в человеке, не зная никаких других доказательств, кроме этого внутреннего". [4]

Иоанн, согласно Фихте, потому и может обращаться "к чувству истины в человеке". [5], что его христианство – не историческая религия, а религия, от века существующая: "Его учение так же древне для него, как мир, и есть первая, изначальная религия..." [6] В своих поздних работах Фихте все время повторяет, что истинное христианство не возникло исторически, не было впервые возвещено через Иисуса Христа, а есть вечная религия, "древняя, как мир". Все, что отклоняется от него, является просто его искажением, привнесением в него временных и преходящих, "конечных" моментов. Одним из наиболее роковых для подлинного христианства искажений Фихте считает учение ап. Павла.

"Совсем иное следует сказать о Павле, благодаря которому Иоанн был оттеснен на второй план в самом начале существования христианской церкви. Павел, став христианином, не хотел однако признавать неправоту своей прежней религии, иудейства; обе системы должны были поэтому соединиться и сплестись одна с другою. Это и было выполнено как нельзя более искусно". [7]

В своем стремлении отделить религию Иисуса от религии Моисея Фихте имеет предшественников, о которых мы уже говорили: учения некоторых из гностиков I-II вв. Как замечает Л.И.Писарев, гностики "в сущности все были антииудаистами (только в различной степени)". [8]

С апостолом Павлом Фихте связывает "вырождение христианства", наиболее явным продуктом которого оказалась римская католическая церковь. Именно Павел, согласно Фихте, первым истолковал христианство как "договор" с богом, служащий залогом спасения человека; а ведь освобождение от грехов с помощью определенных ритуальных действий – это один из главных пунктов обвинений католической церкви протестантами. "Христианство, – пишет Фихте, -...не есть средство примирения и очищения от грехов; человек никогда не бывает в состоянии отколоться от Божества, а поскольку он мнит себя отпавшим и отделившимся от Него, он – ничто и, как таковое, не может грешить..." [9]

Обращаясь к евангелию от Иоанна как "вечной религии", истины которой открыты разуму каждого непредубежденного человека, Фихте выступает за некое универсальное и внецерковное по существу христианство. Последнее получило широкое распространение как раз в конце XVIII – начале XIX в. не только в Германии, но и во всей Европе, включая и Россию. Этому отчасти способствовало распространение в конце XVIII в. идей так называемых "свободных каменщиков" и широкое вовлечение образованного сословия в масонские ложи, к одной из которых принадлежал и Фихте. [10] Хотя мировоззрение Фихте тесно связано с его протестантским воспитанием, но проповедуемая им универсальная, "вечная" религия имела своих адептов также среди католиков и православных. Немецкий идеализм, начиная с Фихте и кончая Гегелем, был одним из влиятельных философских течений, способствовавших созданию и укреплению внецерковной, секуляризованной формы христианства, которая для многих представителей интеллигенции XIX в. послужила средством освобождения от церкви и перехода к внерелигиозному мировоззрению. У Фихте, а особенно у Гегеля не церковь, а государство оказалось наделенным религиозной санкцией и получило едва ли не всю полноту тех нравственных. полномочий, которыми раньше обладала церковь. [11] Передача государству религиозных функций открывает для него возможности тотального господства над человеком, что мы и видели в "Замкнутом торговом государстве" Фихте.