И. Г. Фихте. НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА | ОГЛАВЛЕHИЕ I Голос из глубины моего существа, которому

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Голос из глубины моего существа, которому я верю и ради которого я верю во все другое, во что я верю, повелевает мне действовать не только вообще. Последнее невозможно; все эти общие положения образуются только благодаря моему произвольному вниманию, направленному на факты и размышление над этими же фактами, но сами они вовсе не выражают факта. Этот голос моей совести повелевает мне в каждой стадии моего существования, как именно я должен поступать в этой стадии и чего я должен избегать; он сопровождает меня во всех обстоятельствах моей жизни и высказывает одобрение моим действиям. Он непосредственно создает во мне убеждение и с непреодолимой силой вырывает у меня согласие своему мнению; невозможно с ним бороться.

Прислушиваться к нему честно и свободно, без страха и умствований повиноваться ему – вот мое единственное назначение, вот в чем вся цель моего существования. Моя жизнь больше не пустая игра, ложная и бессмысленная. Нечто должно произойти просто потому, что это должно произойти: должно произойти то, чего требует от меня в данном случае моя совесть; я существую для того и только для того, чтобы это совершилось; чтобы познать это, у меня есть рассудок, чтобы выполнить это – сила.

Только благодаря этим велениям совести мои представления приобретают истинность и реальность. Я не могу не обращать на них внимания и не признавать их, не отказываясь от своего назначения.

Поэтому я не могу не признавать реальности, которую эти веления совести создают, не отрицая в то же время своего назначения.

То, что я должен повиноваться этому голосу, непосредственно истинно, без всяких дальнейших исследований и обоснований; это истинное изначальное основание всякой другой истины и достоверности. Согласно этому взгляду, все делается истинным и достоверным, что только предполагается истинным и достоверным, благодаря повиновению внутреннему голосу.

Мне даются в пространстве представления, на которые я переношу понятие меня самого: я представляю их человекоподобными существами. Последовательное умозрение доказало мне или еще докажет, что эти мнимые разумные существа вне меня – только продукт моей способности создавать представления, что я по известным законам моего мышления принужден представлять себе понятие самого себя вне меня и что по тем же законам это, кажется, может быть перенесено только на известные определенные образы созерцания. Но голос моей совести взывает ко мне: чем бы ни были эти существа сами по себе и в отношении к тебе, ты должен с ними обращаться как с существующими для себя самостоятельными и совершенно от тебя независимыми существами. Предположи как известное, что они вполне независимы от тебя, что они только вполне самостоятельно могут ставить себе цели, не мешай осуществлению этих целей, но, наоборот, содействуй, как только можешь, их осуществлению. Уважай их свободу: относись к их целям с любовью, с какой ты относишься к своим целям. Так должен я действовать; на такую деятельность должно быть направлено мое мышление, оно будет на нее направлено, будет вынуждено на нее направляться, раз я решился слушаться голоса моей совести. Согласно этому, я буду всегда относиться к этим существам как существующим для себя, независимым от меня, самостоятельно ставящим и приводящим в исполнение свои цели; с этой точки зрения я не смогу к ним иначе относиться, и прежнее умозрение исчезнет, как пустой сон, с моих глаз. Я только что сказал, что мыслю их подобными мне существами, но, строго говоря, они впервые представляются мне таковыми не благодаря мысли. Этому они обязаны голосу твоей совести, велению; эти последние ограничивают мою свободу, заставляют признавать чужие цели – вот что только преобразуется затем в мысль; подобное мне существо начинает существовать несомненно и истинно только благодаря голосу моей совести. Что иначе смотреть на эти существа я должен сперва, в жизни, не слушать голоса моей совести, а затем, в умозрении, отрицать ее.

Мне представляются также другие явления, которые я считаю не подобными мне существами, а неразумными вещами. Умозрению нетрудно показать, каким образом представление о таких вещах развивается исключительно из моей способности представления и из ее необходимых приемов. Но те же вещи я познаю также через потребности, желания и наслаждения только, но благодаря голоду, жажде и насыщению для меня нечто становится пищей и питьем. Я ведь принужден верить в реальность того, что угрожает моему чувственному существованию или одно только и может сохранить его. Тут выступает совесть, освящая и ограничивая одновременно эти естественные влечения. Ты должен сохранять, развивать и укреплять самого себя и свою чувственную силу, потому что разум рассчитывает на эту силу. Ты можешь ее сохранять только целесообразным употреблением, соответствующим собственным внутренним законам вещей. Также вне тебя существуют многие подобные тебе существа, сила которых так же, как и твоя, принята в расчет; эта сила может быть сохранена только так же, как и твоя. Предоставь мне поступать так же, как это предоставлено тебе. Уважай то, что принадлежит им как их собственность; целесообразно пользуйся тем, что принадлежит тебе.

Так я должен действовать; сообразно же своим действиям я должен мыслить. Я вынужден, следовательно, рассматривать эти вещи как подчиненные собственным, независимым от меня, хотя через меня познаваемым, естественным законам, и приписывать этим вещам независимое от меня существование. Я вынужден верить в такие законы; моей задачей становится их исследование, и прежнее пустое умозрение исчезает, как исчезает туман при восходе солнца.

Одним словом, для меня вообще не существует никакого чистого бытия, которое не затрагивало бы мои интересы и которое бы я созерцал только ради созерцания; только благодаря отношению ко мне существует все, что вообще для меня существует. Но вообще возможно только одно отношение ко мне; все остальные отношения лишь разновидности этого: это мое назначение, состоящее в том, чтобы нравственно действовать. Мир для меня – объект и сфера осуществления моих обязанностей и абсолютно ничего больше; другого мира или свойств этого моего мира для меня не существует; всех моих способностей и всех способностей конечного недостаточно, чтобы познать этот другой мир. Все, что для меня существует, только благодаря отношению ко мне заставляет признать свое существование и свою реальность, и только благодаря отношению ко мне я могу это познать. Для восприятия же иного существования у меня нет органа.

На вопрос: действительно ли существует такой мир, какой я себе представляю, я не могу ответить ничего более основательного и возвышающего над всеми сомнениями, кроме следующего: я несомненно и истинно имею эти определенные обязанности, которые представляются мне обязанностями по отношению к известным объектам и в известных объектах; это такие обязанности, которые я не могу и представлять и выполнять, как только в таком мире, каким я его себе представляю. Даже для такого человека, который никогда не думал о своем нравственном назначении, если бы такой человек был возможен, и для такого, который вообще думал о своем назначении, но не составлял никакого плана для его осуществления, хотя бы в неопределенном будущем, даже для этих людей чувственный мир и вера в его реальность возникают из понятия о моральном мире. Если он и не постигает морального мира путем сознания своих обязанностей, но он все же его несомненно постигает путем требования осуществления своих прав. То, чего он от себя, может быть, никогда не потребует, он потребует от других по отношению к себе-, он потребует от них, чтобы они относились к нему обдуманно, рассудительно, целесообразно не как неразумные, а как свободные и самостоятельные существа; и для того, чтобы они могли выполнить это требование, он должен их мыслить разумными, свободными, самостоятельными и независимыми от силы природы существами. Если он тоже, пользуясь и наслаждаясь окружающими объектами, не ставит себе иной цели, кроме наслаждения, то он требует для себя этого наслаждения как права, в осуществлении которого ему никто не должен мешать, и таким образом распространяет нравственное понятие и на неразумный чувственный мир.

Никто, живущий сознательно, не может отказаться от этих притязаний на уважение к своей разумности, самостоятельности и сохранению своего существования; и, по крайней мере, с этими притязаниями связываются в его душе серьезное отрицание сомнения и вера в реальность, если они не связываются в его душе с признанием нравственных законов.

Стоит только затронуть того, кто отрицает собственное нравственное назначение, твое существование и существование телесного мира – если он не делает этого только для того, чтобы испытать до чего может дойти умозрение – стоит его только затронуть на деле, то есть начать осуществлять в жизни его основные положения и обращаться с ним, как будто он не существует или представляет собой кусок грубой материи,-он быстро оставит шутки и серьезно рассердится на тебя; он тебя серьезно упрекнет за такое обращение с ним; будет утверждать, что ты не должен и не смеешь так поступать. Следовательно, он в действительности признает, что ты можешь на него воздействовать, что существует он, существуешь ты и существует среда воздействия тебя на него и что, по крайней мере, ты имеешь по отношению к нему обязанности.

Итак, не воздействие мнимых вещей вне нас, которые ведь существуют для нас и для которых мы лишь постольку существуем, поскольку мы о них уже знаем; также и не пустая творческая способность нашего воображения и мышления, продукты которой действительно будут представляться как пустые образы, но необходимая вера в нашу свободу и силу, в наше истинное действование, в определенные законы человеческих действий, – вот на чем основывается сознание вне нас существующей реальности; и это сознание само лишь вера, так как оно необходимо вытекает из веры, но вера в нашу свободу. Мы должны признать, что мы вообще действуем и что мы должны действовать определенным образом; мы принуждены принять определенную сферу этого действия; эта сфера – действительно, на самом деле, существующий мир, такой, как мы его находим; и наоборот – этот мир исключительно только сфера наших действий и ничего больше. Из этой потребности действовать вытекает сознание мира, а не наоборот – сознание, потребность действовать из сознания мира; потребность действовать – первоначальное; сознание мира – производное. Мы не потому действуем, что познаем, а познаем потому, что предназначены действовать. Практически разум есть корень всякого разума. Для разумного существа законы действия непосредственно достоверны; мир же достоверен только потому, что достоверны эти законы. Мы не можем их отвергнуть, не погрузив в то же время весь мир и нас самих в абсолютное ничто; мы возвышаемся из этого ничто и удерживаемся над ним только благодаря нашей моральной сущности.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>