И. Г. Фихте. НАЗНАЧЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА | ОГЛАВЛЕHИЕ II Я непременно должен делать нечто, чтобы

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Я непременно должен делать нечто, чтобы оно осуществилось, и не должен делать чего-нибудь другого для того, чтобы оно не осуществилось. Разве я могу действовать, не имея перед своими глазами цель, не направляя своих стремлений на то, что может и должно осуществиться только благодаря моим действиям? Могу ли я желать, не желая ничего определенного? Никогда! Это совершенно противоречит природе моего духа. К каждому действию в моем мышлении непосредственно и согласно законам этого мышления присоединяется еще не существующее бытие, – состояние, к которому мои действия относятся как действующее к сделанному. Однако эта цель моих действий не должна быть поставлена передо мной сама по себе какой-либо естественной необходимостью, определяя затем мой образ действий. Я не должен иметь цель только потому, что я ее имею, и только после того, как я поставил себе цель искать способы осуществления этой цели. Мои действия не должны зависеть от цели, я должен действовать определенным образом только потому, что я должен именно так действовать, это – прежде всего.

Из этого образа действий нечто вытекает – подсказывает мне мой внутренний голос. Это нечто становится для меня целью, потому что я должен совершать действие, которое есть средство для его, и только для его осуществления. Я хочу, чтобы это нечто стало действительно существующим, потому что я должен так действовать, чтобы оно стало действительно существующим, подобно тому как я хочу есть не потому, что передо мной находится кушанье, но нечто становится для меня кушаньем, потому что я хочу есть; так же я действую именно так, как я действую не потому, что нечто представляет для меня цель, но нечто становится для меня целью, потому что я должен действовать. У меня нет заранее перед глазами точки, по направлению которой я должен вести мою линию и которая своим положением определила бы направление линии и угол, который она составит; но я просто провожу линию под правильным углом, и этим определяются все точки, по которым пройдет линия. Цель определяется не содержанием веления, а наоборот: непосредственно данное содержание веления определяет цель.

Я говорю: веление действовать само по себе ставит мне цель. То же самое, что заставляет меня думать, что я именно так должен действовать, заставляет меня также верить, что из моих действий произойдет нечто. Оно открывает перед очами моего духа иной мир, который во всяком случае есть мир, состояние, не действие, но другой и лучший мир, чем существующий перед моим чувственным оком, оно заставляет меня страстно желать этого лучшего мира; всем своим существом обнимаю я его и стремлюсь к нему, только в нем живу и только им удовлетворяюсь. Это веление само по себе обеспечивает мне несомненное достижение этой цели. Также строй мыслей, который направляет все мое мышление и всю мою жизнь на это веление, так что я ничего не вижу помимо него, – ведет вместе с собой непоколебимое убеждение, что все обещания этого веления несомненно истинны, и уничтожает возможность думать противоположное. Живя в повиновении этому велению, я вместе с тем живу в созерцании его цели, живу в лучшем мире, который оно обещает.

Даже при простом наблюдении мира, как он есть, независимо от внутреннего моего веления, проявляет себя в глубине моей души желание, стремление, нет, даже не просто желание, но безусловное требование лучшего мира. Я обращаю свой взгляд на существующие между людьми отношения, на их отношение к природе, на слабость их сил и силу их влечений и страстей. В глубине моей души непреодолимо звучит голос: так дальше не может продолжаться, все должно измениться и улучшиться.

Я совершенно не могу считать настоящее положение человечества таким, в каком бы оно могло всегда оставаться, считать его полным и последним назначением человечества. Тогда бы все было сном и заблуждением, не стоило бы труда жить и вести эту повторяющуюся, ни к чему не приводящую бессмысленную игру. Только постольку это состояние человечества имеет ценность, поскольку я его рассматриваю как средство и переходную ступень к лучшему состоянию; не ради него самого могу я возносить этот мир, наблюдать его и радостно осуществлять мое дело, но ради того лучшего мира, который он подготавливает. Моему духу нет места в настоящем, он не может ни на мгновение оставаться здесь; он непреодолимо отрывается от него; к лучшему будущему неудержимо стремится моя жизнь.

Я ем и пью только для того, чтобы потом опять почувствовать голод и жажду, и мог бы пить и есть до тех пор, пока бы меня не поглотила открывшаяся перед моими ногами могила и я сам превратился бы в пищу червей? Разве я производил подобные мне существа только для того, чтобы они ели, пили, умирали и оставляли после себя существа, которые бы то же делали, что и они? К чему этот непрестанно возвращающийся в себя круг, эта постоянно сначала и тем же образом начинающаяся игра, в которой все возникает только для того, чтобы исчезнуть, и исчезает, чтобы опять появиться таким же, как оно было; это чудовище, непрестанно пожирающее себя, чтобы вновь породить себя, и порождающее себя, чтобы опять себя поглотить?

Это ни в коем случае не может быть назначением моего бытия и вообще всего бытия. Должно быть нечто, что существует, раз оно уже возникло, и что пребывает так, что не может опять возникать, раз уже возникнув: и это пребывающее должно себя порождать в смене преходящего, сохраняться в ней и невредимо уноситься волнами времени.

Еще с трудом завоевывает себе наш род свое пропитание и условия своего дальнейшего существования у противодействующей ему природы. Еще сгибается большая половина человечества всю свою жизнь под тяжелым трудом, чтобы обеспечить пропитание себе и меньшей половине человечества, которая за нее думает. Бессмертный дух человечества вынужден отдавать свое творчество и мышление и труд земле, которая дает людям пропитание. Также часто случается, что когда работник окончил свою работу и ожидает, что его труд обеспечит его существование и его труда, злобный вихрь разрушает в одно мгновение все, что он годами медленно и обдуманно создавал, и отдает трудолюбивого и заботливого человека, совершенно невинного, во власть нищеты и голода. Еще теперь достаточно часто случается, что наводнения, бури, вулканы опустошают целые страны, и творения, носящие печать разумного духа, смешивают вместе с их творцами в диком хаосе смерти и разрушения. Еще сводят болезни людей в безвременную могилу, мужей – в расцвете их сил и детей, существование которых прекращается, не оставив никакого плода; еще ходят эпидемии по цветущим государствам, оставляют немногих, которые их избежали, осиротелыми, одинокими, лишенными привычной поддержки товарищей и делают все, что только могут, чтобы возвратить страну в дикое состояние, из которого уже вывел его человеческий труд, и превратить в свою собственность.

Это действительно так, но так не должно продолжаться. Ни одно творение, носящее на себе печать разума и созданное для того, чтобы распространить могущество разума, не может быть потеряно в смене времен. Жертвы, которых требует от разума неупорядоченная сила природы, должны, по крайней мере, его утолить, пресытить и успокоить. Сила, не подчиняющаяся никаким правилам, не должна больше поступать таким образом. Ее назначение не может заключаться в том, чтобы постоянно возобновляться, она должна истощиться навеки после одной вспышки.

Все эти проявления грубой силы, перед которыми человеческое могущество обращается в ничто, эти опустошающие ураганы, землетрясения, вулканы – только последнее возмущение дикой массы против закономерно совершающегося, оживляющего и целесообразного развития. К этому возмущению они вынуждаются собственными влечениями, это только последние потрясения, которыми заканчивается образование земного шара. Это сопротивление должно постепенно ослабевать и в конце концов совсем истощиться, потому что в закономерном развитии нет ничего, что бы возобновляло силы этого сопротивления. Это образование должно наконец завершиться и предназначенное нам жилище быть готовым. Природа должна постепенно вступить в такое положение, чтобы можно было суверенностью предугадывать ее закономерный ход и чтобы ее сила встала в определенное отношение к человеческой власти, которой предназначено господствовать над силой природы. Поскольку такое отношение уже существует и целесообразное проявление природы уже встало на твердую почву, постольку сами человеческие творения, независимо от воли своих творцов, уже одним фактом своего существования должны в свою очередь влиять на природу и быть в ней новым деятельным принципом. Застроенные страны должны оживить и смягчить тяжелую и враждебную природу бесконечных лесов, пустынь и болот; правильная и разнообразная культура должна распространять вокруг себя стремление жить и размножаться, и солнце должно проливать свои дающие жизнь лучи в атмосферу, которой дышит здоровый, работоспособный и даровитый народ. Наука, возникшая первоначально под давлением нужды, будет потом обдуманно и спокойно открывать неизменные законы природы, постигать всю силу природы и уметь предугадывать возможные пути ее развития, наука должна создать понятие о новой природе, прикрепиться к деятельной и живой ее стороне и следовать за ней. Всякое же знание, которое разум завоюет у природы, должно сохраниться в беге времени и стать основой познания для будущих поколений. Так будет становиться для нас природа все более проницаемой и постигаемой до самой своей тайной сущности, а просвещенная и вооруженная открытиями человеческая сила без труда захватит господство над ней и мирно утвердит сделанные завоевания. Постепенно человеческий труд уменьшится до пределов, необходимых для роста, развития и здоровья человеческого тела, и этот труд перестанет быть тяжестью, так как назначение разумного существа не в том, чтобы носить тяжесть.

Но не природа, а сама свобода создает большинство самых ужасных беспорядков в человеческой жизни. Злейший враг человека – человек. Еще кочуют не знающие законов орды диких по бесконечным пустыням. Они встречаются друг с другом и становятся друг для друга праздничной пищей. Или же там, где культура уже объединила наконец дикие орды в народ под властью закона, там бросаются народы друг на друга, пользуясь силой, которую им дали объединение и закон. Несмотря на трудности и лишения, войска мирно проходят леса и поля; они завидели друг друга, и вид подобных себе – сигнал к убийству. Вооруженный всем, что только изобрел человеческий разум, прорезывает военный флот океан: побеждая бури и волны, стремятся люди к одиноким и необитаемым землям, чтобы найти там людей; они находят их – и борьба со стихией велась только для того, чтобы истребить этих людей. Внутри самих государств, где, казалось бы, люди объединены законом во имя равенства, господствует, под почетным именем законов, насилие и коварство. Здесь война ведется еще постыднее, потому что она не называет себя открыто войной, и отнимает у подвергающегося нападению даже решимость защищаться против несправедливого насилия. Более мелкие общественные группы открыто радуются невежеству, глупости, пороку и нищете, в которые погружено большинство их собратьев, открыто стремятся удержать их в этом состоянии и еще глубже погрузить в него, чтобы они вечно были их рабами; они губят каждого, кто решается просветить эти массы и улучшить их положение.

Стоит только появиться где-нибудь проекту каких-либо улучшений, сейчас же приходят в волнение и готовы на борьбу самые разнообразные эгоистические стремления. Против него объединяются в единодушной борьбе самые разнообразные и противоречащие друг другу мировоззрения.

Добро всегда слабее, потому что оно просто и может быть любимо только ради самого себя. Зло привлекает каждого отдельного человека самыми соблазнительными обещаниями, и совращенные, находящиеся в постоянной борьбе между собой, заключают перемирие, как только увидят добро, чтобы противодействовать ему объединенной силой собственной испорченности. Впрочем, едва ли для уничтожения добра нужно это противодействие, так как люди, стоящие за добро, сами борются между собой вследствие недоразумений, заблуждений, недоверия, тонкого самолюбия – и часто борются тем сильнее, чем серьезнее стремится каждый осуществить то, что он считает лучшим. Они сами уничтожают в борьбе друг с другом собственную силу, которая, даже объединившись, едва ли могла противостоять силе зла. Один упрекает другого, что он слишком спешит в своем бурном нетерпении и не может дождаться появления должных результатов; в то же время последний обвиняет первого, что он из-за нерешительности и трусости ничего не хочет делать и вопреки своим лучшим убеждениям не хочет изменять существующего, что для него время действия еще не наступило; и только всеведущий мог бы сказать, кто из спорящих прав. Почти каждый считает то дело, необходимость которого ему особенно ясна и к выполнению которого он более всего готов, самым важным и значительным делом, исходной точкой всех улучшений; требует от всех, стоящих за добро, чтобы они направили свои силы на выполнение его цели, и считает их отказ изменой доброму делу; в то же время другие со своей стороны предъявляют ему те же требования и также обвиняют его в измене, если он отказывает им. Так, по-видимому, превращаются все хорошие намерения людей в пустые стремления, не оставляя после себя следов своего существования. В то же время все совершается в мире так же хорошо или так же дурно, как совершалось бы под влиянием слепых механических сил природы, как вечно и будет совершаться.

Вечно будет так совершаться? Никогда, если только все человеческое существование – не бесцельная и бессмысленная игра. Дикие племена не могут оставаться всегда дикими; не может быть, чтобы народ, созданный с задатками совершенного человеческого, не был бы предназначен развивать эти задатки и оставаться на ступени, которой достигло какое-нибудь нежное живое. Назначение дикарей – быть родоначальниками сильных, образованных и достойных поколений; вне этого, нельзя понять цели их существования и возможности такого существования в разумно устроенном мире. Дикие племена могут стать культурными, так как многие из них уже стали культурными, а самые культурные народы сами происходят от диких. Развивается ли естественно образование непосредственно в человеческом обществе, или же оно всегда приходит извне путем заимствования и первоисточника человеческой культуры, нужно искать в божественном откровении – все равно: тем же путем, которым бывшие дикари достигли уже культуры, постепенно достигнут ее и современные дикари. Они пройдут, конечно, через все опасности и недостатки первой чисто внешней культуры, которая теперь давит образованные народы; но они все же вступят в единение с великим целым человечества и будут способны принять участие в дальнейшем его развитии. Назначение человеческого рода – объединиться в одно тело, известное себе во всех своих частях и одинаково построенное.

Природа, даже страсти и пороки людей, с самого начала ведут человечество к этой цели; уже большая часть пути пройдена, и можно суверенностью рассчитывать, что эта цель, условие дальнейшего общего развития, со временем будет достигнута. Не нужно спрашивать историю о том, стали ли люди в общем нравственнее!

Они достигли громадной, многообъемлющей, значительной произвольной силы, но их положение почти всегда заставляло их употреблять эту силу во зло. Не следует также спрашивать историю, не превосходили ли искусство и наука древнего мира, сосредоточенные в немногих отдельных местах, искусство и науку нового мира! Возможно, что мы получили бы постыдный ответ, что в этом отношении человеческий род, по-видимому, не пошел вперед, а назад. Но спросим историю, в какую эпоху существующее образование было больше распространено и разделено между большим количеством людей; и, без сомнения, окажется, что с начала истории и до наших дней не многие светлые очаги культуры распространялись из своих центров и захватывали одного за другим отдельных людей и целые народы и что это дальнейшее распространение образования продолжается на наших глазах. Это первая цель человечества на его бесконечном пути. Пока эта цель не была достигнута, пока существующее в данную эпоху образование не распространилось между всеми людьми, населяющими земной шар, и человеческий род не достиг свободнейших сношений между своими частями, одна нация должна ждать другую, одна часть мира другую на общем пути, – и каждая должна приносить в жертву всеобщему союзу, ради которого она только и существует, столетия мнимой остановки развития или регресса. Когда уже эта цель будет достигнута, когда все полезное, найденное на одном конце земного шара, тотчас же сделается всем известным, тогда поднимется человечество общими силами и одним шагом без остановки и отступлений на такую высоту образования, о которой мы еще не можем составить себе понятия.

Внутри тех странных союзов, созданных неразумной случайностью, которые называют государствами, после некоторого периода спокойного состояния, когда ослабело сопротивление, возбужденное первоначально еще новым притеснением, и утихло брожение различных сил, злоупотребление получает благодаря своей продолжительности и всеобщей терпимости по отношению к нему некоторую твердую форму, и господствующие сословия, у которых никто не оспаривает пользования достигнутыми ими привилегиями, стремятся только к тому, чтобы их расширить и дать устойчивую форму этим расширенным привилегиям. Побуждаемые своей жадностью они будут расширять их из поколения в поколение и никогда не скажут: теперь достаточно; это будет продолжаться до тех пор, пока они не достигнут высшей меры, совершенно невыносимой, и отчаяние угнетаемых возвратит им силу, которую не могло дать столетиями уничтожаемое мужество. Они не потерпят тогда среди себя того, кто не захочет быть и оставаться равным другим. Чтобы защищаться от насилия и нового угнетения, они наложат на всех одинаковые обязанности. Их совещания, на которых каждый будет решать относительно самого себя, а не относительно подвластных ему, страдания которых ему не причиняют боли и судьба которых его не трогает; совещания, благодаря которым никто не сможет надеяться, что именно он воспользуется узаконенной несправедливостью, но благодаря которым каждый должен опасаться, что он испытает ее; эти совещания, которые одни только заслуживают названия законодательства и совсем не похожи на существующие теперь приказания объединившихся господ бесчисленным стадам своих рабов, эти совещания будут справедливы и образуют настоящее государство, в котором каждый, заботясь о собственной безопасности, будет принужден заботиться о безопасности всех других без исключения, так как вследствие устроенных учреждений зло, которое он хочет причинить другому, постигает не другого, а неизбежно его самого.

Учреждения этого единственно истинного государства – твердое обоснование внутреннего мира, исключают в то же время возможность внешней войны, по крайней мере, истинными государствами. Уже ради собственной выгоды, уже для того, чтобы не возбудить в своем гражданине мысли о несправедливости, грабеже и насилии и не дать ему возможности наживы помимо старания и работы в указанной ему законом области, – уже ради всего этого каждое государство должно строго запрещать оскорбление своего гражданина по отношению к гражданину соседнего государства, так тщательно протестовать, так полно вознаграждать за него и так строго наказывать, как если бы оно было нанесено гражданину данного государства. Закон о безопасности соседей – необходимый закон всякого не разбойничьего государства. Этим уничтожается возможность справедливых жалоб одного государства на другое, необходимость обороны одного народа против другого. Нет надобности в продолжительных непосредственных отношениях между государствами как таковыми, которые могут приводить их к спорам; обыкновенно существуют только отношения между согражданами одного и другого государства; государство может быть оскорблено только в лице своего гражданина, но это оскорбление будет возмещаться на месте и таким образом обиженное государство будет удовлетворено. Между такими государствами не существует преимуществ, которые могут быть нарушены, не существует честолюбия, которое может быть оскорблено. Ни один чиновник не уполномочен вмешиваться во внутренние дела другого государства; также не может такое это привлекать его, так как он не получает от такого вмешательства никаких выгод. Невозможно, что целая нация решила идти войной ради грабежа на соседнее государство, так как в государстве, в котором все равны, награбленное не станет добычей немногих, а должно будет одинаково разделено между всеми; доля же каждого при этом будет так мала, что никогда не сможет вознаградить лишений войны. Только там возможна и понятна война с целью грабежа, где выгоды войны достаются на долю угнетателей, лишения же войны – труд, издержки падают на бесчисленные стада рабов. Такие государства не должны были бы бояться войны со стороны подобных им государств, а только со стороны дикарей или варваров, которых неспособность обогащаться трудом побуждает к разбою, или со стороны рабских народов, которых их господа погнали на разбой, добычей от которого они сами никогда не воспользуются. Без сомнения, сравнительно с первыми даже каждое отдельное государство более сильно; а против последних заставит объединиться общая выгода. Ни одно свободное государство не может терпеть рядом с собой государств, главам которых выгодно порабощать соседние государства, и которые поэтому беспрестанно угрожают спокойствию уже одним своим существованием; забота о собственной безопасности побуждает все свободные государства все вокруг себя обращать также в свободные государства и таким образом ради собственного блага распространять царство культуры на дикарей, а царство свободы на рабские народы. Скоро просвещенные и освобожденные народы попадут по отношению к своим еще диким и несвободным соседям в то же положение, в каком еще недавно находились по отношению к ним освобожденные раньше них народы, и принуждены будут поступать по отношению к ним также, как недавно еще поступали с ними. Таким образом, раз уже возникло несколько действительно свободных государств, царство культуры и свободы постепенно и неизбежно охватит весь земной шар.

Так следует из установления правового внутреннего устройства государства и из прочного мира между отдельными государствами в их внешних отношениях – всеобщий мир всех государств. А возникновение правового строя внутри государства и освобождение первого народа, ставшего действительно свободным, вытекает из гнета господствующих сословий над подчиненными, все время растущего, пока он не сделается невыносимым; роста же страстей и ослепления, не устранимых никакими предостережениями, можно с уверенностью ожидать.

В этом единственно истинном государстве будет совершенно устранен всякий соблазн ко злу и также возможность сознательно решаться на злой поступок, и для человека также обычно будет направлять свою волю на добро, как только может быть.

Нет человека, который бы любил зло только потому, что оно зло; человек любит зло за выгоды и наслаждения, которые оно ему обещает и которые оно ему действительно доставляет при современном положении человечества. Пока продолжится это положение, пока порок вознаграждается, едва ли можно надеяться на улучшение человечества в его целом. Но при том общественном строе, который должен быть, осуществления которого потребует разум, который мыслитель себе легко представляет, несмотря на то что до сих пор он его нигде не видел, и который необходимо установится у первого же народа, который действительно освободится, – в таком строе зло не дает преимуществ, но скорее приносит несомненный вред, и простое себялюбие должно подавить стремление к несправедливым поступкам. Благодаря справедливым учреждениям в таком государстве всякое обогащение и притеснение другого, всякое обогащение за счет другого не только делается бесполезным, а труд, потраченный на это, потерянным, но все это обращается против его виновника, и его неизбежно постигает зло, которое он хотел причинить другому. Как в своем государстве, так и вне его, на всем земном шаре, он не встретит человека, которого бы он мог безнаказанно обидеть. Нечего также ожидать, что кто-нибудь решится на зло только ради зла, несмотря на то что он его не сможет никогда выполнить и что из этого ничего не последует, кроме вреда для него же самого. Употребление свободы во зло уничтожено; человек должен выбрать, отказаться ли ему совершенно от свободы и терпеливо быть только пассивным колесом в механизме целого или же обратить свою свободу на добро. Так без труда вырастет добро на уже подготовленной почве. После того, как эгоистические намерения уже больше не будут разделять людей и уничтожать их силы в борьбе друг с другом, им ничего не останется, как направить свою объединенную мощь на единственного общего противника, который у них остался – на противодействующую человеку грубую природу; не разделенные больше частными стремлениями, они соединятся все в стремлении к единой общей цели, и так возникнет тело, во всех частях которого живет один дух и одна любовь. Ущерб каждого отдельного человека будет ущербом для всего целого и для каждого отдельного члена, раз он не может быть выгоден для кого-нибудь другого; в каждом отдельном члене он ощущается с одинаковой болью и возмещается с одинаковой энергией; шаг вперед, сделанный отдельной личностью, сделан также всем человечеством. Здесь, где маленькое, узкое я личности уже уничтожено общественным строем, каждый любит другого действительно, как самого себя, как составную часть великого я, которое одно осталось для его любви и которого он сам только составная часть, могущая приобретать или терять только вместе с целым. Так уничтожается борьба добра со злом, так как зло не может уже больше возникать. Спор друг с другом стоящих за добро из-за самого добра исчезает, так как им теперь легко любить добро действительно ради него самого, а не ради самих себя, и так как им теперь только остается заботиться, чтобы истина была найдена и полезное дело совершено, а не нужно заботиться о том, кем это будет сделано. Здесь каждый готов присоединить свою силу к силе другого и подчинить ее силе другого; кто лучше всех выполнит лучшее, согласно общему мнению, того все будут поддерживать и с одинаковой радостью наслаждаться достигнутым.

Такова цель нашей земной жизни, которую нам ставит разум и за несомненное достижение которой он ручается. Эта не такая цель, к которой мы должны были бы стремиться, чтобы упражнять наши силы на великом, но которую должны были бы считать неосуществимой в действительности: она должна осуществиться, она действительно осуществится, она будет когда-нибудь достигнута; это также достоверно, как достоверно существование чувственного мира и разумного рода, у которого кроме этой цели нет ничего разумного и серьезного и существование которого приобретает смысл только благодаря этой цели. Если только вся человеческая жизнь не должна превратиться в зрелище злобного духа, который вложил в несчастных такое непреодолимое стремление к непреходящему лишь для того, чтобы забавляться их постоянной погоней за тем, что от них постоянно убегает, их постоянными поисками того, что ускользает от них, их кружением в бесконечном круге и чтобы смеяться над их серьезностью в этом пошлом фарсе; если только мудрец, прозревший быстро эту игру, которому противно станет продолжать в ней играть свою роль, не должен начать отрицать жизнь, и момент его пробуждения не должен для него сделаться моментом его смерти на земле, – если всего этого не должно быть, то эта цель обязательно будет достигнута. О, она достижима в жизни и благодаря жизни, потому что жить повелевает разум; она достижима, потому что я существую.

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>