Страница 127 - Разум природы и разум человека - А.М. Хазен - Философия как наука

Эфемерность памяти человечества есть критический фактор для его выжи­вания как биологи­ческого вида. Она имеет физи­чес­кую основу, которая замыкается на тот бесспорный факт, что время не­об­­ратимо.

Классический пример необратимого во времени процесса – рас­про­­странение теп­ла. Камень нагревают с одной из его сторон. Изме­няет­ся во времени и в пространстве температура то­чек камня, что отражает рас­пространение в нём тепла. Этот процесс описывается дифферен­ци­аль­­ными уравнениями в част­­­ных производных параболического типа. Их свойство в том, что в любой момент времени в любом сечении камня можно измерить и запи­сать температуры, а потом по ним рассчитать процесс вперёд – точно предсказать будущее. Но назад во времени такая задача некорректна – не может быть решена без дополнительных част­ных условий. Время необратимо и это объективно проявляется в возмож­но­стях и результатах решений необ­ра­тимых задач.

Кажется очевидным обратное – будущее непредсказуемо, а прош­­лое всег­да можно вос­ста­новить точно. Это одно из многих заблуж­де­ний, которые возникают, когда речь идёт об истории че­ло­ве­чества. Да­же для многих профессиональных узких специалистов по те­п­ло­провод­ности ска­­занное выше покажется неожиданным. 

Если известны условия в данный мо­мент (начальные и граничные условия), то современная математика поз­воляет предсказать будущее да­же для человеческого общества. Конечно, это намного сложнее задач тепло­проводности, но сегодня существуют модели даже “не­пред­ска­зуе­мых” критических точек в его развитии (то­чек бифуркаций). Они допу­с­кают уточне­ния. Можно утверж­дать – бу­ду­щее предсказуемо. Чем даль­ше развивается наука, тем точнее воз­мож­ны расчёты буду­ще­го. Труд­ности в этом есть, но они не являются принципи­аль­ными запретами.

Иное дело с расчётами прошлого. История – необратимый во вре­мени процесс. Поэтому при расчётах прошлого есть условия, при ко­то­рых достоверный результат невозможен как глобальное ограничение. Оно типа тех, которые запрещают нарушать закон сохранения энергии.

Принципиальная необратимость времени людьми игнорируется по­тому, что существуют прямые или косвенные записи прошлого. Отсю­да убеждение, что необходимо их только найти. Палеонтология ищет их в ископаемых остатках жизни. Археологи раскапывают города и гробни­цы прошлого. Историки идут назад в интервале существования письмен­нос­ти, собирая и изучая древние документы.

Вопрос о неустранимом отсутствии во многих случаях доступных па­леонтологам переходных форм жизни я рассмотрел в главе III. Узкая спе­­цифичность археологических свидетельств понятна. Поясню ниже осо­бенности устной и письменной документации прошлого.

Появление речи как следствия случайных изменений анатомии и физиологии пред­ков человека положило начало синтезу информации о языках. Вы­жи­вание выживающих есть главнейший фактор запоминания при синте­зе информации для всех форм жизни и всех её особенностей. Язык дал человеку возможность запоминать ошибки настоящего, полу­ченные до­ро­гой ценой гибели индивидуумов и их коллективов. Потому с первых по­яв­лений языка в его функции вошла передача через поколения прошлого опыта. Необходимая для этого степень абстракции и обобще­ний сформи­ро­вали форму продуктов языка – устные пре­дания, ле­ген­­ды. Малочисленность тогда человечества и важность точ­­но­с­ти в пе­ре­даче прошлого опыта сформировали требования к их консерва­тиз­му.

Как подчеркивалось ([86] и эта книга), изменение условий су­щест­во­вания лю­дей при­­­водит к непре­рыв­ным необратимым изменениям фо­не­тических язы­ков. Устная передача с учё­том перекрытия поколений не­плохо отслежи­вала и корректировала возникавшие за счёт этого изме­не­ния содержания преданий. Несомненно, что к моменту возникновения пись­менности уст­но до­шли относительно мало изменённые свидетель­ст­ва наиболее круп­ных ре­аль­ных событий мно­го­ты­ся­челетней давности.

Письменность стала следующим шагом, позволившим запоминать прошлое и тем помогать выживанию выживающих. Но синтез инфор­ма­ции, в частности о письменности, есть сопоставление несопо­ста­ви­мо­го. Пример аборигенов Австралии и ритуальной палочки с зарубками как письменности у них я приводил в главе IV. В этом существо всех форм фонетичес­ко­го письма – символы письменности ни прямо, ни косвенно не содержат в себе того, что в нём записано. Письменность есть именно и только за­пом­­ненный случайный выбор.  

Судя по всему, завершение перехода от устных преданий к пись­мен­но­сти произошло у шумеров (хотя это весьма условная граница). Са­ми шумеры рассеялись или вымерли из-за изменения климата и выз­ван­ной этим мно­го­летней засухи. Может быть всё это происходило и ина­­­че, но важен факт – письменность, казалось бы, увеличила надеж­ность и до­с­товерность передачи прошлого опыта, исключив необ­хо­ди­мость устной его передачи. Но одновременно она создала и особенности.

Записанный текст сохраняется неизменным, а фонетические языки, которые используются для его воспроизведения, непрерывно трансфор­ми­­ру­ют­ся за периоды в столетия. Меняются отношения и знания людей и опи­сы­вающие их понятия. Казалось бы, вечное – запись – из­ме­ня­ет свой смысл во времени именно потому, что она консервативна, тожде­ст­­вен­на во времени как начертание символов.

Естественно, что даже без всякой науки и, тем более, без понятия о син­­те­зе информации, люди это понимали. Возникло и усиливалось пра­ви­ло строгой тождественности воспроизведения старых текстов, приз­нан­ных важ­ными. Такая канонизация, однако, про­тиворечит причи­нам и це­лям, которые её породили. Канонизи­ро­ван­ный текст теряет со­по­ста­ви­мость с новыми условиями, в которых он дол­­жен быть прочитан, понят и использован как прошлый опыт. Сопроводительные новые тол­ко­вания  канонизированного устранить этого не могут.

Сегодня в связи с массовым использованием компьютеров эта осо­бен­­ность языков и письменности приобрела гротескный характер. Мень­ше, чем за полстолетия, возможности компьютеров увеличи­лись в мил­ли­о­ны раз. Неоднократно менялись языки программирования, а тем бо­лее детали в них. Многократно несопоставимо менялись технические ус­т­ройства. В результате сегодня невозможно просто вставить в компью­тер дискету с записанным всего лет десять назад текстом. Невоз­можно её прочесть и перетранслировать в современные редакторы даже, если она переписана на современные дискеты. И этот процесс про­дол­жа­ет­ся на гла­зах. Обычные дискеты по примерно полтора мегабайта вытесняются Zip-дискетами по 100 мегабайт ёмкости. Но и они за пару лет заме­ня­ют­ся на дис­кеты по 250 мегабайт. CD-диски можно переписывать прис­тав­кой к соб­ст­венному домашнему компьютеру. По этой причине доста­точ­но быстро исчезают из обихода средства для чтения информации, за­писанной совсем недавно. Но сегодня в памяти компью­те­ров без дуб­ли­ро­вания на бумаге уже находятся фантастически огромные объёмы са­мой разнооб­раз­ной и исключительно важной документации. Только по ко­личественным соображениям их не­воз­можно перевести в бумажные документы. Эфемерность памяти прош­ло­го из-за ограничений, создавае­мых непрерывной эволюцией языков (теперь машинных), сегодня стала серьёзной проблемой. Например, чернила струйных принтеров неустой­чи­вы к влаге, быстро выгоряют на свету.

Возникновение письменности было настолько поражающим, что сначала достойной её являлись записи на тысячелетия, выбитые на камне или выдавленные на потом обожжённой глиняной пластинке. Следую­щим носите­лем письменности стали шкуры живот­ных. Даже папирус не­со­­по­ста­вимо вечен по сравнению с современной газетной бумагой. Пись­мен­ы­ные документы человека стали эфемерными.

Совершенствование компьютеров – это опять процесс снижения дол­­­говременности и надёжности хранения информации. Например, неве­ро­ят­ное достиже­ние середины ХХ века – транзисторы. Один из них тог­да был больше и по­т­реб­лял больше энергии, чем современный чип с мил­ли­о­­на­ми транзисторов. Но он был более радиационно стоек по срав­нению с современ­ными чипами. Его несовершенство было тому при­чи­ной. Ог­ром­ный по размерам pn-переход в нём, несовершенство техно­логии, снаб­­жавшее его множеством дефектов структуры, делало несу­щест­вен­ными новые дефекты как результат радиоактивного облу­че­ния.

Подобное проявляется по отношению к магнитной памяти, но для её разрушения даже радиации не нужно. В первых устройствах магнит­ной памяти для того, чтобы стереть информацию, перемагнитив ферри­то­вые коль­ца, нужна была энергия, огромная в современных масштабах. Маг­нит­ные диски как средства для записи были почти метрового диа­мет­ра. На каждый бит информации в них при­хо­дились (опять-таки, в сов­ременных мас­шта­бах) огромные объёмы ферро­магнитного матери­а­ла. Но ферромагнитная упорядоченность эффект от­но­сительно слабый. Современное уплотнение памяти на дисках не только снижает ис­поль­зуемые для неё объёмы ферромагнетиков. Оно требует изощрённых ма­те­риалов, которые обычно получаются ценой снижения их точки Кю­ри (температуры утраты ферромагнитных свойств). Сегодня известно, но должного внимания не привлекает, что срок хранения магнитных дискет без потери информации ограничен годами десятью. К этому нужно до­ба­вить достоверный факт – сегодня электромаг­нит­ный импульс, соз­дать который может бомба, заложенная в любой мусорной урне, необ­ра­тимо сотрёт информацию во всех компьютерах на полкилометра вокруг да и самих их попортит. И даже этим, возможно неустранимым, эфемерность современной памяти поколений не исчерпывается.

При возникновении письменности и её широком внедрении за ты­ся­челетия каждое записанное слово было чудом. Одни и те же тексты чи­та­лись, обсуждались, заучивались наи­зусть многократно, многими, как сис­те­ма на протяжении сотен поколе­ний. Книгопечатание не сразу измени­ло это. Почему Дюма написал ог­ром­ное количество и таких тол­ст­ых ро­манов? Потому, что в его время чтение стало мас­со­­вым. Потому, что у лю­дей воз­никла возможность и необходимость чи­тать как жизнен­ная пот­реб­ность. Сам факт молчаливого звучания текста стал удоволь­ст­ви­ем для людей, что вызвало ответ в виде вспышки толстых романов и сти­хо­творчества. Ли­те­­ра­тура стала составляющей жизни поколений и в такой роли спо­собствовала социальному и техни­ческому прогрессу. 

Сегодня положение изменилось кардинально. Радио, магнито­фо­ны, CD-диски сделали голос не нуждающимся в буквах для записи. Теле­ви­дение дополнило это великолепной движущейся цветной картинкой. Сложное восстановление образов и процессов с помо­щью чтения поте­ря­ло привлекательность. Удовольствие от чтения как про­­цесса заменилось раздражением от затрат времени на то, что го­во­ря­щая картинка полнее передаёт за доли секунды. Удивительно ли в таких условиях, что сов­ре­мен­ные дети не хотят читать книги?

Немаловажно и то, что книги занимают место и много весят. И сто­ят книги дорого. На западе цена специализированной научной книги равна цене дешё­во­го, но великолепного, видеомагнитофона, ска­не­ра или принтера. Тем не менее, издательская деятельность выгодна. Издатель заинтересован в том, чтобы полу­чить прибыль. Это прекрасно пото­му, что необходимо, чтобы книгу купили. Но это одновременно и недо­ста­ток, так как у издателей су­ще­ст­ву­ет путь вос­пи­­тать потребность в чте­нии того, что не содержит устранения неопре­де­лённости (то есть инфор­мации), а повторяет извест­ное и далеко не самое лучшее – является ин­фор­мационным шумом. 

Был период после того, как возникли языки, когда говорить и слу­шать выражало превращение чуда в обыденность. Он оставил нам не­пре­хо­дящие устные предания. Был период, когда чтение стало мас­со­вой по­т­ребностью – шедевры литературы остались нам от него. Смот­реть и слу­шать в кресле или в кровати, мгновенно перемещаясь нажа­тием кноп­ки пульта на тысячи километров по Земле и на тысячи лет во времени – это период, в котором мы живём. Что он ос­та­вит потомкам?

Сколько инфор­мации как устранённой неопреде­лён­нос­ти при сот­нях круглосуточных ка­на­лов телевидения и интернете почти в каждом доме? Ничтожно мало. В большинстве передач нет устранённой неопре­де­лён­ности. Более того, значительная её часть относится к техно­ло­гии того, что общепри­ня­то как преступное. На­при­­мер, вопреки правде жиз­ни, обы­ден­ность на экранах убийств, которые воспитывают противоес­тест­венное – убеж­дён­ность, что из атомата или пистолета можно стре­лять в упор и все ос­та­ют­ся живы.

За­ду­майтесь над осо­бен­но­с­тя­ми современного информа­ци­он­но­го взрыва. Со световой скоростью мчат­ся по кабелям и через спутники еже­се­кундно астрономические ко­ли­чества импульсов. В тер­ми­нах теории свя­зи это информация. Но в конце гонки импульсов сидит перед экра­ном те­левизора человек, воспринимающий всё это “верёвочным компью­те­ром” в виде своего мозга. Сможет ли мозг справиться с совре­мен­ны­ми пото­ка­ми информации, если они будут действительно информацией в виде уст­ранённой неопределённости?

Понимание есть главная проблема современных взаимоотношений людей и современной науки!

Так или иначе, но вывод один – память человечества всегда была эфемерна и эта её особенность со временем только нарастает.