16. Гуссерлев разум как идеалистический рудимент? - Введение в феноменологию Гуссерля - П. Прехтль - Философы и их философия

В эпоху, когда заупокойная песнь разуму уже способст­вует имиджу инновационного мышления, эмфатическое представление Гуссерля об эффективности разума может показаться странным. Между тем этот род дистанцирования от разума не нов и не оригинален, а, напротив, представляет собой исторически постоянно возвращающееся выражение личного разочарования. Когда иррациональность социально-исторически артикулируется, становится очевидным, что не­которые идеалистические концепции разума потерпели крушение, остались практически безрезультатными или, на основании своего требования аподиктичности и не историч­ности, обернулись собственной противоположностью. Одна­ко заключать из искажений разума или недостаточной спо­собности его реализации о произвольности всех суждений или вовсе выносить разуму приговор, — не есть логически обоснованный способ действий.

Вспоминая о Первой мировой войне, Гуссерль писал в 1920 г. о моральной и философской нищете человечества и требовал возрождения в смысле этического поворота. Инди­видуально-этическое, равно как и культурное возрождение, он связывал с идеей философской формы культуры и жизни. Что именно под этим следует понимать, он разъяснял в 1923/24 гг. в серии статей для японского журнала Kaizo. Гуссерль воспользовался возможностью опубликоваться в журнале (вслед за Бертраном Расселом и Генрихом Риккертом) ради полемики с политико-социальной ситуацией по­слевоенной реальности своего времени. Гуссерль не скрывал своей антипатии к идеалистической практике испытанной им на себе военной риторики, которая смогла подчинить себе философские, религиозные и национальные идеалы. Он ви­дел в ней мешанину истины и лжи, подлинных и ложных идеалов и апеллировал вместо этого к осмыслению универ­сальной нравственной культуры человечества.

Путь к этому осмыслению Гуссерль нашел предначертан­ным в платоновско-сократовской философии. Он полагал, что смысл мышления Сократа, которое в свое время уже пребывало в состоянии полемики с различными формами скепсиса в отношении объективно значимого познания, со­стоит в требовании разумного управления жизнью. Лишь тот, кто размышляет о движущих жизнь целях, способен обрести нормы практического разума и сознательную уста­новку на жизнь. В такой рефлексивной установке Гуссерль усматривает основания философии разумной жизненной практики, как культурной идеи. Однако он не делает содер­жательных предположений о том, как бы выглядел разумный мир, имей он место в действительности. Скорее, он форму­лирует разумное содержание, как нравственную идею или постулат в равной мере для индивидов и человечества.

Нравственный постулат образуется в последовательности ступеней из множества компонентов. За осознанием его формирующей деятельности следует требование осознанной структуры, соответственно, общей тенденции за пределы отдельных активностей. В конце концов, достигается обо­снованное уразумение правильности всеохватывающего представления о цели. Этим Гуссерль принимает в расчет специфическую структуру человека: с одной стороны, он — субъект открытого горизонта жизни и действий, образуемого им в реализации поступков, с другой стороны, он — субъект, который свои действия и стремления подчиняет идее цели, осуществляющей осознанное руководство.

При этом Гуссерль осознает, что в реальности субъект пребывает в состоянии конфронтации с двумя формами жизни. Во-первых, имеется "пассивная жизнь", цели поступ­ков которой задаются случайными обстоятельствами и ситу­ативными моментами, и которая сосредоточивается на одном только самосохранении. Этой форме жизни, наследующей цели своих поступков от общества и традиции, противостоит другая форма. Она артикулируется в намерении формиро­вать собственную жизнь в свободе разума наилучшим обра­зом. В этой форме жизни, которая для самой себя выражает идею цели жизненной взаимосвязи, человек следует нравст­венному постулату Гуссерля. Что значимо для индивида, то следует принимать в расчет и для социального сообщества.

Гуссерль учитывает возражение так называемого реаль­ного политика или так называемого реалиста, утверждающе­го, что речь идет о недостижимом идеале, нереализуемом ни для индивида, ни тем более для общества. Реакция Гуссерля на этот оправданный пессимизм позволяет его позиции стать более отчетливой: даже если речь идет о недостижимом нравственном идеале, то дело касается не идеалистического представления о совершенном положении дел, а нравствен­ной установки, как беспрестанного усилия. Эта установка, соответственно, претензия, как бы она ни реализовывалось конкретно, представляет собой абсолютное нравственное требование.

Как это характерно для Гуссерля, размышления о прак­тическом разуме подчинены требованию научного обоснова­ния. С понятием "наука" у него связывается окончательное, основанное на разуме, решение. С его взглядом на научность мы знакомы в форме исследования сущности. Конкретно, в отношении идеи нравственной жизни, это означает задавать всеобщие структуры всей поступающей жизни разумной субъективности и связанные с ней регулятивные соображе­ния разума. В качестве исходного пункта Гуссерль называет принадлежащую существу человека способность личного са­моанализа (Selbstbetrachtung) и связанную с ней способ­ность самооценки и самоопределения. Как дальнейшее сущ­ностное определение, он предполагает, что человеческая жизнь развертывается в форме стремления.

Своеобразие разумного стремления артикулируется как старание (Bestrebung) придать собственной жизни форму закономерности в отношении судящих, оценивающих и пра­ктических точек зрения. То, что Гуссерль пытается заявить в качестве обновления, нацелено па ото разумное обоснование, на жизнь, которая была бы оправдана в своих действи­ях. Возможность разумного оправдания и возможность приуготовления собственных действий учреждает человеческое сознание ответственности. Можно так организовать дейст­вие, чтобы оно обосновывалось разумными доводами. В этом, с такой возможностью связанном, абсолютном оправ­дании для Гуссерля заключен единственно мыслимый идеал человечества. Он являет собой руководящую идею, прони­зывающую все личные устремления.

За вычетом своих обусловленных временем, полных эн­тузиазма формулировок, Гуссерль предъявляет нашему соб­ственному практическому разуму все еще предполагающее серьезное отношение требование, ради которого стоит при­водить аргументы. Пожалуй, можно отбросить гуссерлевские идеи, как несвоевременные размышления. Но, в сравнении с его требованием, та практика, которая политическую аргументацию подменяет ежемесячными рейтингами популяр­ности политиков и политическим антуражем, то самосозна­ние, которое сводится к модным ныне рейтинг-прогнозам, выглядит выражением напирающей глупости.