Опыт применения понимающей психотерапии в наркологической службе в работе с детьми

Опыт применения понимающей психотерапии в наркологической службе в работе с детьми группы риска и их родителями

Парадоксальным образом живые смыслы никогда не оказываются планомерным продуктом сознательной и произвольной активности, они не конструируются и не отыскиваются – они рождаются...
Ф.Е. Василюк

   Д., молодой человек лет семнадцати, заглянул в приоткрытую дверь. Спросив разрешения, осторожно прошел, разместился в кресле рядом. И тихим, задумчивым голосом произнес: «Меня к вам направил врач сняться с учета. Сказал, с вами нужно побеседовать. Два года назад меня задержала полиция в состоянии опьянения и направила сюда. С тех пор я не выпиваю: мне проблемы, конечно же, не нужны. Это было так – по глупости, решили по-взрослому отметить день рождения приятеля».
  Мы поговорили об учебе, делах, отношениях в семье, проступке, планах. Голос Д. звучал тихо, безжизненно, отстраненно; я ощущала какую-то странную скуку. И чем больше места я давала ей в своей душе, тем более отчетливо ощущала пустоту и утрату чего-то важного. Я решила рискнуть и погрузиться в эту глубину чувств: «Я слышу ноты грусти, печали в вашем голосе… когда вы рассказывали об учебе, о практике, которая вам неожиданно понравилась, и вы поняли, что выбор профессии сделан не зря, и о своем желании научиться играть на гитаре… Но, похоже, вас это не радует?»
   Он посмотрел на меня удивленно, несколько смущаясь. Его брови вопросительно приподнялись на мгновение, затем сдвинулись, а губы сжались. Брови вновь приподнялись, и взгляд устремился вверх. Мне показалось, что такого вопроса и внимания к своим чувствам он не ожидал. Я наблюдала за его мимикой, такой живой, пыталась ощутить его переживание, улавливала благодарность, волнение, озабоченность. Он отклонился назад и погрузился в молчание. Между нами воцарилась тишина… Д. вновь посмотрел на меня с теплотой и сказал: «Мне никто никогда не говорил, что я печальный… Нет, это не печаль… Вы знаете, это мое обычное состояние…» Я ожидала этого несогласия и сокрытия правды за многословием (за время работы я уже привыкла к этому), но вот обычность состояния стала неожиданностью. И вдруг он заговорил с некоторым волнением, убыстряя речь. И, на мое удивление, в ней зазвучала живая правда:
– Просто чего-то не хватает, чего-то интересного, чего-то невозможного… А так хочется…
– Влюбиться, – тихо предположила я.

– Нет… у меня девушка сидит дома, меня ждет, она музыкант…
   После некоторой паузы разговор был продолжен уже на тему творчества. К ней мой юный собеседник отнесся ответственно. «Нужно трудиться, а не просто так…» – с особой серьезностью произнес он. И, узнав, что Д. рисует «для себя», я предложила ему нарисовать несуществующее животное. Увидев в его взгляде хищный прищур, подумала: «Наверное, он знает эту методику и не сможет дать волю воображению», – но решила выдержать паузу. Д. после очередного погружения в свои переживания, поерзав в кресле, произнес: «Мне говорила учительница в школе, что животное… ну…, как там – составное, т.е. механически составленное животное – это плохо». («Угу», – многозначительно отозвалась я.)     Эта фраза стала ключевой в нашем диалоге. Дальнейшая беседа (Д. нарисовал себя в образе ежика с большим носом, который «мешает ходить») пролила свет на застывшее переживание невозможности разделить грусть по утрате своего желания. Появилась энергия признать свое право посмотреть правде в глаза – и не идти в профессии по стопам отца. «От плохих мыслей, – внезапно вспомнил Д. его рецепт, – нужно избавляться делом. Займись делом – и все пройдет!»
«Но, похоже, дух творчества в юноше не дремлет», – радовалась я в завершение встречи, оформляя свои записи в медицинской карте врача.
   Я работаю медицинским психологом в детской наркологической службе уже восемь лет. Приятно сознавать, что студенческая мечта о «настоящей» работе – в кризисном центре, в команде настоящих профессионалов, под руководством наставника – исполнилась. Когда я приступила к работе медицинским психологом, то обнаружила острую необходимость изучить метод психотерапии, где все разложено по полочкам. Мне повезло: заведующий отделением посоветовал мне пройти обучение в мастерской Ф.Е. Василюка и освоить понимающую психотерапию.
    Именно общение с Федором Ефимовичем и его соратниками во время обучения понимающей психотерапии, как я сейчас осознаю, позволило обрести и ясное ощущение смысла в своем деле, и круг профессионалов-единомышленников. Начать интегрировать знания о наркологии и психологии в общую концепцию развития личности возрастного патогенеза и саногенеза. Научиться прикасаться к проблеме развития детей изнутри становления процесса переживания.
   И этот опыт позволяет выйти на более продуктивный уровень как в самостоятельной практике психолога, так и в бригаде специалистов, где я помогаю осознавать трудности и сложности (термины ППТ) в установлении контакта врачей с пациентами, в самом процессе терапии через понимание переживаний как несовершеннолетних, так и их созависимых родителей. Как учил Ф.Е. Василюк, переживание – внутренняя деятельность, душевная работа, направленная на преодоление критической жизненной ситуации (Василюк, 1984). В творческом жизненном мире присутствует такой личностный конструкт (в моем понимании), как самоосознавание, в котором и происходит переживание. У детей эта способность самоосознавания только развивается и еще уязвима, поэтому они нуждаются в сопереживающем понимании.
   Установка на понимание в психотерапии помогает мне с терпением и уважением относиться к свойственному для зависимых и созависимых пациентов нежеланию встречаться со своими проблемами, в частности, с семейной системой неправды и лжи, сознательным отрицанием проблем, с неосознанным желанием снять с себя ответственность за свои проступки. Работа с жалобой пациентов позволяет изначально упорядочивать психотерапевтический процесс, понимать их дисгармонию характера, недоверие и агрессию, видя в них этап личностного роста, формировать стрессоустойчивость. На своем опыте я убедилась, что совладающее переживание, развивая эмоционально-волевые механизмы характера, превращает его в гармоничный инструмент становления личности.
   Описанная мною беседа с Д. показывает общие механизмы формирования проблемы зависимости, связанной с различными чертами характера в период переживания подросткового кризиса. Эти черты уязвимости (факторы риска), делают подростка особо податливым к формированию болезненных пристрастий. Под влиянием неудач и отсутствия сопереживающе-деятельностного участия родителей такая черта характера подростка, как чувствительность, становится болезненной, порабощает Д., делает его ранимым, неуверенным, подозрительным, неустойчивым в своем поведении (бездумным). А сохраняющаяся чрезмерная привязанность к родителям не дает ему осознать свои желания («то, чего я хочу, невозможно»). Сталкиваясь с преградами, это переживание неудовлетворенности остается неразделенным в отношениях, прежде всего с отцом, «просто» обесценивается и разрешается за счет привычного ухода в занятость («Займись делом»). Однако «плохие мысли преследуют» юношу, подтачивая терпение, лишая его надежды, усиливают желание «расслабиться». И тогда, прибегая к алкоголю, Д. ощущает, что они на время («механически») устраняются из сознания, создавая состояние запретного удовольствия. Встреча на терапии со своим переживанием позволила Д. очнуться от скуки, лучше понять себя и обрести надежду на то, что желаемое возможно.
   Гуманистический метод понимающей психотерапии, созданный Ф.Е. Василюком, обладает неисчерпаемым потенциалом в практической работе с детьми, позволяет видеть механизмы нарушения, «полома» в развитии переживания и сопереживания у детей и их родителей, а также эффективно предупреждать проблему зависимых и созависимых отношений, помогая рождению и созреванию личности.

Литература
1. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М.: Издательство МГУ, 1984. 200 с.
2. Василюк Ф.Е. Влияние молитвы на смысловую работу переживания // Московский психотерапевтический журнал. 2005. № 3 (46). С. 51–74.
3. Личко А.Е. Психопатии и акцентуации характера у подростков. Л.: Медицина, 1983. 265 с.