Сила и слабость – две стороны одной медали. Подробнее о процессе роста через травму развития. 1 часть

Еще в самом начале, когда я начала писать эту статью – она называлась по-другому: «Воронка травмы – больше, чем жизнь» и по мере того, как я ее писала все менялось. Изменения происходили во мне по мере написания статьи. И начинала я ее писать с одним ощущением себя, а заканчиваю (возвращаюсь, чтобы написать вступление) с другим. Это было символическое и запечатленное в коротком периоде времени отражение той работы, которая велась всю сознательную жизнь. Изначально это ощущалось как борьба с травмой развития. Я всегда чувствовала на себе ее влияние, но я не знала, что это травма, и вообще мало, что про себя понимала, но я знала, что мне часто бывает мучительно  тяжело, порою на грани. Именно поэтому я стала изучать психологию, чтобы в первую очередь понять, что со мной и помочь себе.

Недавно схватки с травмой стали особенно ожесточенными. Мне каждый раз кажется, когда я выбираюсь на светлую сторону, что я победила и это окончательно и это больше не повторится. И сейчас я понимаю, что важно не победить ее единожды – важно уметь сохранять эту устойчивость. Я правда не знаю, как будет дальше. Но, выбравшись сейчас из этого горнила, с уже новым опытом и убеждениями – я понимаю, ее не возможно победить до конца, потому что война может быть не столько с травмой, а со своей тенью, как консолидацией всего вытесненного травматического опыта, со своей плохостью, бессилием, т.е. сильной части со слабой. И это не победа света над тьмой, силы над слабостью, а каждый раз новое балансирование. Не может быть победы чего-то над чем-то, иначе снова можно завалиться, а лишь сохранение баланса через память о том, что каждая часть содержит в себе другую – это мой главный об этом, но обо всем по подробнее.

Я хочу рассказать об этом ощущении  процесса роста (что изначально ощущалось мной как борьба с травмой, потом с тенью) изнутри своего клиентского и терапевтического опыта.  Возможно, он покажется полезным и клиентам и коллегам.

 И мне особенно важно описать опыт переживания травмы и прохождения пути (не отклоняясь ни в свою силу, ни в слабость, чтобы не создавать полярность).

Находясь в воронке травмы, я начала писать этот текст. Я намеренно его сохраняю именно таким, каким он переживался в этом опыте, хотя сейчас мои переживания сильно изменились.

 «Вся моя жизнь подчинена травме. Я как-будто вижу жизнь в черно-белом цвете, я с травмой и без, видение это полярное и переживания полярные. В травме все оказывается залито, буквально затоплено этим переживанием глобальности травмы и моей беспомощности. Это проявляется в том, что я каждый раз стою на границе между жизнью и смертью, желанием жить и не желанием жить, ценностью и ее отсутствием. Я чувствую ее влияние всегда где-то подспудно, я боюсь ее приближения и провала и поэтому я не могу себе доверять, опираться на себя. Это вечный вопрос – есть ли мне здесь место на земле».

 Я соберу все ощущения, мысли, чувства, связанные с травмой.

Это травма рождения, довербальный период. У меня нет мыслей, слов, ощущений, есть только состояние, что меня нет, пустота, беспомощность, бездна, тотальность, беспамятство, остановка, боль, яма, воронка. И кажется, попадая в нее я полностью теряю себя, я абсолютно беспомощное существо, без защит, без кожи, без адаптивных механизмов.

И мне кажется, что с этим периодом связано ощущение, что в этом мире для меня нет места. Мне никто не рад. Не того улыбающегося лица, которое смотрит на меня, радуется мне, замечает меня – я часто распарываю себя, с болью встречаясь с этим переживание вновь и вновь. В детстве, когда я узнала о смерти я точно понимала, что это именно про это состояние. Когда кажется, что меня нет, есть только пустота, ужас и боль и кажется, что это не закончится никогда.

Мама меня не заметила, а значит, я не появилась. Я зависла между рождением и бездной.

Моё появление на свет пришлось на период болезни и смерти дедушки, мое раннее детство протекало в этом тягостном фоне. И вся тягостность этой травмы заключается в том, что это был период моей жизни, связанный с самым ее началом, когда я действительно была в самом своем беспомощном состоянии, я полностью зависела от других – от их умения справляться с жизнью, болью, депрессией.

И я много раз проживала кусочек этой боли на терапии, в своих переживаниях.

Это четкий момент – моё место, моя нужность, мое право на жизнь, моя ценность, моя замеченность, мое присутствие в жизни.

Всегда приближение дня рождения вызывало у меня какое-то тягостное чувство – какое-то сомнение – нужна я здесь или нет. И все это определенного момента, пока меня не начинали поздравлять, я этим словно находила какое-то подтверждение тому, что я есть, меня замечают. В раннем детстве я мало находила этому подтверждение, меня мало замечали, мне не хватало опыта, чтобы меня замечали тогда, когда мне не было больно – у меня прочно засело, что меня замечают только тогда, когда моей жизни что-то угрожает – я заболела, я потерялась, меня обижают – все это привело к тому, что сформировался устойчивый паттерн - чтобы меня заметили я должна организовывать какой -то критический опыт, все время помнить о нем.

Так сформировался паттерн жертвы. Пока у меня был только такой опыт получения того, что мне было нужно, по-другому в той системе, в которой я находилась не получалось. Мама казалась изолированной в своей травме. И  я чувствую, что буквально пропитана этой маминой травмой, я в слиянии с мамой (у меня нет собственных границ), а значит и с ее травмой и она обострена через мою беспомощность, которую она не принимает в себе.

Пока я нахожусь внутри травмы все мое узкое видение действительно подчинено только ей и  я точно не замечаю другое – как папа меня замечал и защищал от мальчишек, приносил мне каждый день гостинцы.

Сливаясь с травмой, не возможно увидеть что-либо другое, ее границы, и ее саму, она разливается на весь опыт. Это, говоря гештальтистским языком, формирует слияние, в котором вообще сложно выделить фигуру и фон. И в этом не замечается сама травма, все перемешано в этом фоне низкой энергии и высокого сопротивления (это формирует конфлюэнтный, шизоидный тип клиента с ранними травмами, в которых вообще сложно что-либо выделить т.к. довербальный период).

Итак, у меня много времени ушло на то, чтобы заметить  травму (этому немало способствовало фокусирование чувств)

Отныне я не пытаюсь вытеснять ее, не замечать ее существования, игнорировать. Она фонит. Это кровоточащая рана, это фон моей жизни, это периодически рецидивирующая болезнь. В нее я проваливаюсь. В ней я оказываюсь разделена. Это каждая болезнь моего тела. Это каждое мое сомнение в том, любят ли меня. Я устала искать однозначного этому подтверждения, я устала просить близких, чтобы они мне об этом сказали прямо, а не намеками. Я замучила этим маму и мужа. Потому что есть это дыра во мне, этот провал, который определяет мою ценность, мой старт и мое течение жизни. 

Где  и как она проявляется, триггеры

Она в маме. Ею пропитано мое детство, это грусть, депрессия. Она в каждой точке оценки.

Она в ожидании того, что буду замечена и что услышу. Она там, где есть сомнения в своей значимости, ценности, силы, места – это моя точка неустойчивости, там, где нет изначальной убежденности, как-будто нет корня, хорошо закрепленного основания фундамента (на моих детских рисунках у людей подкошены ноги и они летят или плывут). Она там, где есть неуспех, провал. Она там,  где  от другого я хочу получить подверждения ценности, значимости, смысла и завишу в этом и отдаю власть  -  как-будто этот кто-то своим ответом сейчас определит  - ценна я или нет, жить мне или нет, я отдаю этот выбор другому, и этот человек вдруг становится очень значимым, а я перед ним абсолютно беспомощна. Так я научилась себя расщеплять, отдавая сильную часть другому. Эта та, точка, в которой я сама отдаю этот выбор, я сама наделяю другого и лишаю себя этого. Это мои негативные переносы. Это изначальная точка, в которой родилась эта разделенность, это сомнение. Это к маме. Это она должна решить. И от нее во многом зависит то, как я буду жить по крайней мере какой-то кусочек жизни, пока не смогу опираться на себя. И мама не дала мне опыт того, что я могу опираться на нее, у нее у самой сложные отношения со своей беспомощностью, она ее не принимает, не принимает во мне и мы обе в ней погибали каждая в своем одиночестве без опор на себя, друг на друга.

Чему  подчинена травма

И это не она не отпускает меня, это я не отпускаю ее без ответа – о том, могу ли я жить, справляюсь ли я перед жизнью, есть ли мое место и моя ценность.

Да, именно этим я сейчас занимаюсь – поиском своего места, я знаю, что никуда не двинусь, пока не разберусь с этим.

Она там, где моя неидеальность – лень, апатия, грязь. Она там – где моя подлинность, где я такая, какая есть, там, где я не защищена, не прикрыта ничем, без защит (их еще нет, они не сформированы или их уже нет).

И я не могу окончательно родиться и появиться на свет, у меня много страха, я застряла между жизнью и смертью. Это ощущается как то, что меня пугает эта жизнь. Я очень хорошо знаю, что такое нежизнь. Я там освоилась. Мне там плохо. Но по крайней мере знакомо, я знаю, как там – во всех этих переживаниях. Я знаю, как из них действовать, получать необходимое. Но я не знаю, как может быть по-другому. Я не знаю, как. И сейчас я действительно стою на границе между старым и новым, на этом разломе, в этой войне старых, но привычных способов и новых. За старыми – есть много подкрепления. Новые нужно укреплять и на это нужно много сил и тоже подкрепление. Есть страх не справиться с жизнью. Проиграть в этой схватке с тенью. Качок в сторону тени бывает слишком за гранью, как кажется, моего выживания. У меня было 2 момента в жизни, в которых эта нить оставалась очень тонкой. Это моменты в жизни, когда я чувствовала себя очень одинокой.

Я ищу принятия, я ищу подтверждения, я каждый раз проверяю – а примешь ли ты меня такой  (больной, грязной, страшной, ленивой, хамкой и т.д.). Вся моя реальность бывает подчинена этому и я спрашиваю буквально у всех, как будто я оказываюсь в мире взрослых людей абсолютно одиноким ребенком – и спрашиваю в магазине, в поликлинике, на работе, где угодно – подтвердите мне мою ценность.

Что в этой травме для меня особенно не переносимо – ощущение беспомощности, бессилия, тупости, стыда и одиночества, боли, безысходность, пустота, страх, вина – токсичных чувств слишком много и как-будто я не особо даю себе право их переживать, они блокируются стыдом, мне сразу становится стыдно за себя такую, стыдно быть замеченной, а пережить это одной очень сложно, нет того взрослого, на которого я могла бы опираться.

Раньше, до терапии у меня действительно не было тех взрослых, того взрослого на кого я могла опираться. Но сейчас они есть, у меня есть этот опыт и я подрастила того взрослого, на которого теперь я могу опираться – ЭТО МОЙ ВНУТРЕННИЙ ВЗРОСЛЫЙ.

Ваша Ольга Селюкова https://www.psyoffice.ru/lelachka/