Путевые заметки психотерапевта: психологический портрет японцев

Введение 

Эта заметка пишется под впечатлением от поездки в Японию в августе 2016 года на Двадцатый международный конгресс аналитической психологии, который принимал гостей в Киото. Среди участников довелось побыть и мне.

Во-первых, сразу хочу обозначить зону своего интереса: это видение психологического портрета японцев, основанное на наблюдении, некоторых фактах (в том числе исторических) и незначительном опыте общения. Пробыв всего полторы недели в Японии, могу сказать, что многовековая изоляция, малая территория при крайней удалённости региона от мировых экономических, культурных и светских центров, крайне слабое - по внешним параметрам - влияние церкви и мировых тенденций, оказали существенное воздействие на формирование психики японцев. Очевидно, что именно эти факторы приковывают так много внимания к изучению особенностей этой страны и её населения.

Во-вторых, ни в коем случае не претендую на так называемую японоведческую стезю - это было бы смешно, учитывая мой смехотворный опыт пребывания в этой замечательной и удивительной стране. Однако вынужден отметить, что перед поездкой выслушал огромное количество докладов о культуре, этикете, истории и особенностях поведения японцев. Большая часть этой информации оказалась в корне неверной, когда я оказался непосредственно в стране. Не возьмусь сказать, почему так, но факт остаётся фактом. Реальные японцы, которые окружали меня в те дни, отличались довольно сильно от того народа, который описывали многочисленные японоведы…

Чем может быть интересна эта заметка кроме воспоминаний и расширения кругозора (что тоже, впрочем, немало)? Думаю, что механизмы психического функционирования и формирования характеров, описанные ниже, довольно универсальны и могут быть взяты на вооружение психологами во всем мире. Рассматриваемая в этой заметке взаимосвязь ведущих и подавленных чувств и аффектов будет интересна многим практикующим психологам. Также очевидно эта заметка может найти своё место, если вы работаете с японцами: экспатами, работниками посольства, бизнесменами и студентами.

Японцы и психотерапия

В Японии психотерапия не слишком популярна. Причины в самом менталитете японцев. Максимальная закрытость, табу на проявление сильных эмоций, табу на конфронтацию с родителями и чёткая поколенческая и властная иерархическая позиция делают своё дело. Это заметно даже по художественной и документальной литературе, герои которой показывают колоссальное внутреннее напряжение при внешнем спокойствии и невозмутимости, преданности делу. Такая диссоциация заметна в трудах Кавабаты, Оэ, Мисимы, Акутагавы, Сенагон, Мураками и прочих авторов. Кинематограф вторит в данном вопросе старшему собрату, показывая нам конфликт и надрыв внешнего и внутреннего, спокойные персонажи, переживающие глубокую драму - частый мотив фильмов Китано, Куросавы, Ямады и других режиссеров. Сейчас подобный отказ от рефлексии уже очевиден для многих молодых японцев. Отчасти он объясняется необходимостью нормального функционирования в условиях постоянной угрозы со стороны природы: цунами, тайфуны и землетрясения случаются в стране восходящего солнца постоянно. Реакция на катастрофы (в том числе техногенные и социальные) практически отсутствует, словно переживаниям нет места, что приводит к возрастающему внутри напряжению. Примером отказа от переживаний служит практически полное отстутствие мемориалов в Японии. Памятник верному исполняющему свои обязанности даже после смерти хозяина псу Хатико существует, но нет хотя бы мемориальной таблички с именами погибших от действий в токийском метро секты Аум Сенрике в 1999 году.

Однако юнгианский психоанализ смог прижиться. Если я правильно понимаю, то огромное влияние на данный факт оказал Хаяо Каваи - юнгианский аналитик и министр культуры Японии. Он отучился в Цюрихе и привёз на свою родину переработанный и адаптированный для земляков психоанализ. В стране восходящего солнца огромное значение уделяют буддизму и синтоизму, поэтому многие интерпретации и ассоциации строятся на религиозной основе. Рассматривается энергия жизни и смерти, инь и ян и даже мистические элементы. Например, большинство книг самого Каваи написаны в соавторстве с буддистскими монахами в виде совместных дискуссий, размышлений и интервью. 

Не сказать, чтобы вышеперечисленные отсылки были уж совсем чем-то новым в стане юнгианцев. Юнг и его последователи нередо рассматривали душу и жизнь в религиозных аспектах, выходя порой далеко за рамки не только научного познания, но и возможностей рационального мышления вообще (чем собственно дополняли и продолжают дополнять психологические знания). Однако клиническая научная база, похоже, не самое сильное место японского психоанализа.

Стыд и вина в Японии. Ведущий аффект

Прежде чем перейти к подавленным аффектам, столь интересным мне как психотерапевту, стоит остановиться на собственно травмирующем факторе - как причине того, что ряд аффектов подавляется. Некоторые японоведы, коих мне довелось слышать (в частности А. Мещеряков) обращают особое внимание на переживание японцами как нацией стыда. Бросается в глаза тот факт, что большинство стран в учебниках по географии и на географических картах размещают свою страну и часть континента или архипелага, на котором находятся, по центру карты. Это не нарушает физических реалий географии, однако создает необходимый психологический эффект. Японцы же, как видно с ранних карт, дошедших до нас, помещают в центре мира Китай, преемниками которого в рамках философских, политических и социальных традиций себя считают. 

Японцы остро переживали свою отдаленность и расположение на ряде островов как оторванность от материка, словно ребенок, переживающий оторванность от матери. Тяга к Китаю и возрастающая ненависть к нему в последующие периоды (как у подростка по отношению к значимым взрослым) оказали огромное влияние на формирование этнического портрета японцев. Единственное утешение, которое они вынуждены были найти в рамках процесса групповой самоидентификации на тот период времени - это, конечно, солнце. "Мы видим его первыми", "Солнце первым встает для нас" - это компенсаторный механизм, который, как я покажу позже, сыграл ключевую роль в милитаризации страны в последующие века.

Второй сильный удар по самооценке японцев был нанесен в 19 веке, когда были открыты дипломатические отношения с рядом европейских и западных государств. Японцы вынуждены были признать свое отставание в промышленности, науке, ремесле и военном деле. Можно только представить себе переживание целой нации, которые увидели высоких, странно и галантно одетых людей, приплывших на железных кораблях на пару и привезших с собой огромное количество научных познаний и открытий.

В конечном итоге, поиск компенсации данного стыда и отрицательной идентификации приводит страну к развитию промышленности, смене курса политики (что очень переживалось рефлексирующим классом творческих людей) и усилению военной мощи. Солнце уже не просто "восходит первым" в Японии, но "светит всему миру" (эксплуатация милитаристского флага, в котором от красного круга в центре исходят расширяющиеся лучи). Гора Фудзи уже не просто геометрически идеальная гора, а гора, "с которой император несет своё слово миру". Не нужно быть психологом, чтобы заметить в этом агрессивную модель компенсации. Нарастание воинственных настроений, централизация власти, милитаризация промышленности являются неминуемыми следствиями выбранного пути реагирования на стыд и вину. Страна вступила во вторую мировую войну на стороне агрессора, ранее захватив значительную часть Китая и Монголию (при этом часто упоминают особую жестокость, с которой действовала на территории этих стран японская армия).

Последовавший проигрыш во второй мировой войне как результат отреагирования стыда, приводит с одной стороны к ещё большей закрытости, усилению чувства вины. У Японии по прежнему нет армии и вы практически нигде не встретите национальных флагов и символики, даже в праздничные дни - при этом нет никакого официального запрета на их использование. С другой стороны - к поискам иных мотивов положительной идентификации и компенсации - на этот раз в социальной сфере и сфере технологии. Рост научных институтов и инновационных технологий после войны увеличивается в десятки раз, ряд японских физиков получает нобелевскую премию, а уровень преступности становится рекордно низким.

Ниже я коснусь взаимосвязи между виной и стыдом и преступностью. Но, забегая капельку вперёд, скажу, что ведущее чувство стыда с одной стороны усиливает злость, с другой стороны, делает её выражение крайне затруднительным. Каваи писал: "Испытав громадную вину за участие во второй мировой войне и стыд за то, что предшествовало этому, мы вынуждены были переключится на пацифистские ориентиры социального развития под пристальным взором других стран, а также восстанавливать разруху в собственных домах. У нас не было возможности отрефлексировать и осознать, что именно произошло внутри каждого из нас как по социальным причинам, так и в силу наших особенностей".

Раньше попадание в ситуацию публичного стыда, даже специфического по меркам иных культур, приводил к самоубийству: харакири или сепукке. Человек, отказывавшийся убить себя, оказывался, по сути, опозоренным и вне закона (таких самураев называли ронинами, и они не могли больше служить официально кому-либо). Это показывает крайнее ограничение в возможностях дальнейшего существования и проживания чувств. Буквально нет инструмента, который позволял бы справится с происходящим и при этом остаться собой. До сих пор родственники некоторых преступников публично отказываются от своих родственных уз, так как нет механизма присвоения и переработки вины, стыда и последующей злости. Например, в одном из последних рассказов Харуки Мураками "Независимый орган" описан герой, который переживая влюблённость в замужнюю женщину в середине жизни, начинает испытывать нарастающую злость, не в силах пережить признание ситуации и последующую экзистенциальную вину. "Больше всего я боюсь скрытой во мне злости. Понятия не имею на что или на кого я злюсь. Но это очень жгучая злость, так и хочется выбросить из окна первое, что под руку попадётся, и мне плевать если это упадёт на голову прохожим и кто-то погибнет. Пока что я, разумеется, сдерживаюсь, но не ровен час, более я управлять собой не смогу. И причиню кому-нибудь боль - вот что страшно. В таком случае я, наоборот, предпочту сделать больно себе" [5]. Позже данный персонаж умирает от сердечной недостаточности вследствие депрессии, доводя себя до состояния анорексии как крайнего проявления самодеструкции, так и не оказавшись в состоянии встречи с экзистенциальной виной и стыдом (показательно, что предшествующим переживанием у него был кризис идентичности, когда он пытался понять, кто он вообще такой и чем он жил всю предшествовавшую влюбленности жизнь).

Схожую картину можно наблюдать и в политике, когда целые правящие пласты уходят в отставку из-за совершенной ошибки. Я не рассматриваю здесь положительное или отрицательное влияние на политические процессы данных поступков и касаюсь данной темы лишь как образа интроецированной личностной установки впоследствии спроецированной обратно на общество.

Злость в Японии. Подавленный аффект

"Японцам следует сделать усилие, чтобы стать чувствительнее к насилию внутри себя и найти подходящие пути для выражения этого насилия. До тех пор, пока японцы не сделают этого, мы все станем свидетелями увеличивающегося числа случаев, когда инициатор насилия полностью выходит из под контроля в приступе ярости. Инцидент с Аум Синрике один из таких примеров. Другим примером проявления насилия в современном обществе является заражение абсолютно ничего не подозревающих людей СПИДом вследствие оказания им медицинской помощи. Не смотря на то, что изначально ни действия Аум Синрике, ни зараженная вирусом СПИДа кровь в больницах не являются актом агрессии как таковой, мы можем обнаружить в корне данных инцидентов желание сделать всё правильно или хорошо. Именно этот посыл является благодатной почвой для осуществления насилия и таит в себе прочие опасности. Чтобы избежать подобного бессознательного проявления насилия из лучших целей, необходимо осознавать насилие внутри себя и действовать согласно данному осознанию". Это цитата из опубликованного интервью вышеупомянутого Хаяо Каваи с писателем Харуки Мураками [1], которая, на мой взгляд, наиболее полно описывает проблему вытесненного аффекта злости у японцев.

Мне часто приходилось слышать, что японцы - перфекционисты. Это действительно так в большинстве своем. И, как сказано выше, это благодатная почва для насилия и прочих опасностей. 

В Японии существует строгая иерархическая система связей, где злость выражается только изредка и исключительно сверху-вниз. Начальник ругает подчиненных, его, в свою очередь, ругает другой начальник, и так далее, а родитель ругает ребенка. С одной стороны, это присуще и большинству других стран (хотя сейчас всё большая часть населения переходит к горизонтальным схемам межличностного общения), однако способов отреагирования у японцев гораздо меньше, так как ведущей идеей в системе ценностей является хорошее и правильное исполнение возложенных обязанностей. Проще говоря, отношение к тому, что меня обесценивают или подвергают насилию, менее критичное. Поэтому отреагирование злости отложено и смещено. Например, японцы сильно напиваются и очень шумно себя ведут после работы. Вечером, когда заканчивают работу большинство служащих, бары, кафе и рестораны превращаются в крайне шумные и наполненные реакционной агрессией заведения. Громкий смех, задирания, пьяные возгласы и нарочитые приставания друг к другу - неотъемлемые составляющие подобного ежедневного времяпрепровождения японцев. Очевидно, что само по себе отреагирование изолировано от источника. То есть многие японцы не могут сказать: "Я злюсь на вот этого человека, но не могу злиться на него непосредственно, поэтому веду себя так здесь и сейчас".

Более того, сама злость является довольно табуированным чувством, её легитимизация происходит только в исключительных случаях. На улицах Токио и Киото мне несколько раз доводилось столкнуться с людьми в состоянии психоза, которые вели себя агрессивно, при этом их поведение и угроза полностью игнорировалось окружающими, в том числе охранниками и полицией. Прохожие и посетители заведений, оказывавшиеся рядом, не реагировали на происходящее даже телесно. Например, я наблюдал за тем, как женщина в метро, продолжала смотреть в телефон в то время, как к ней довольно агрессивно приставал незнакомый мужчина: трогал её, целовал в ухо, пытался вырвать телефон у неё из рук. Она не пыталась встать, уйти, оттолкнуть мужчину, позвать на помощь или вызвать полицию. Показательно, что японцы знают об этой проблеме, но вместо непосредственной работы с личностью, предпочитают изолировать аффект. Так, в метро курсируют специальные поезда, которые перевозят исключительно женщин. То есть вместо возможности сопротивления и работы со своей внутренней психопатической частью в первую очередь, жители предпочитают изолировать себя от собственной злости и агрессии, которая могла бы зародиться и, как следствие, могла быть признанной, в ответ на провокацию.

Стоит заметить, что регулярно проводятся какие-то попытки работы с такой изоляцией аффекта и последующим смещением. Так в период с 2002 по 2010 годы был внедрен автомат "анти-стресс", который устанавливали в офисах и офисных зданиях по всей Японии. Автомат представляет из себя будку со считывающим устройством, внутри которой находится груша для битья, иногда в форме попы или головы, и экрана с колонками. Необходимо было загрузить фотографию человека через считывающее устройство (или выбрать из списка) и затем бить грушу любыми способами, в то время как на экране в комичной форме корчился, кричал и просил о пощаде человек с лицом обидчика, которое подгружалось со сканированной фотографии. Способ курьёзный во многом, однако вполне в духе японцев и, самое главное, - это попытка преодоления психологических барьеров с учетом особенностей японцев: они любят игровые автоматы, этот способ позволяет избежать непосредственного взаимодействия с другим человеком (все автоматизированно), он анонимен и позволяет выразить непосредственную агрессию на телесном уровне. Многие писатели страны восходящего солнца пытаются дать агрессии и злости очевидное освещение в своих романах, указывая на проблематику. Так, мы можем обнаружить попытки освещения насилия и агрессии в романах Рю Мураками, Харуки Мураками, Кэндзабуро Оэ.

Многие читатели сейчас скажут, что это универсально для всех людей, что мы ведем себя также. Однако, не соглашусь. Действительно, во многом эта проблема личности не имеет привязки к конкретной культуре и менталитету, но лишь отчасти. Везде совершаются преступления - это так. Меня интересует другой момент: в Японии рекордно низкое количество преступлений, а те из них, что совершаются имеют крайне жестокий характер, массовый и обладают совершенно уникальными чертами, порой даже попадая в грустный список криминальных рекордов. 

Так, похищения, изнасилования и убийства, как правило, сопровождаются последующим самоубийством преступника и свидетелей. Ярким примером такого дела является инцидент в Саяме, когда была похищена с целью выкупа, изнасилована и убита с крайней жестокостью 16-летняя девушка. При этом в последующий год суицид совершили: преступник, сестра жертвы (которая пыталась передать выкуп, но неуспешно) и (по сообщениям нескольких источников) один из полицейских, принимавших участие в операции. Очевидно, что разорванный контакт с агрессией приводит к настолько сильной фрустрации и коллапсу психики в случае с выражением и столкновением с жестокостью и агрессией, что выдержать его в рамках привычного паттерна становится практически невозможным.

Япония является также грустным рекордсменом по числу массовых предумышленных убийств, не относящихся к террористическим актам. В июле 2016 год многие из нас были свидетелями шокирующего убийства инвалидов в японском городе Сагамихара, когда бывший работник дома инвалидов пробрался ночью с ножом в корпус здания и убил 19 человек и ранил 41 человека, после чего сдался без оказания сопротивления. Ранее, в июне 2008 года молодой человек в районе Акихабара (один из райнов Токио) въехал на грузовике в толпу людей, после чего вышел из грузовика с ножом и жестоко убил ещё нескольких человек. В общей сложности погибло 7 и было ранено 10 человек. Преступник в этом случае также сдался без сопротивления. Самым интересным с психологической точки зрения в этих случаях является то, что оба преступника в течении длительного времени предупреждали власти и полицию о том, что готовятся совершить преступление, отправляли письма в мэрию и полицию, писали на форумах о своих планах, в том числе указывали точное время и дату преступления, но были полностью проигнорированы всеми. Особое внимание привлекает также инертность толпы и жертв: по свидетельствам очевидцев, никто не пытался бежать или давать отпор преступнику, что и приводило к достаточно большому количеству пострадавших в обоих случаях. Косвенным свидетельством в вопросах реакции на агрессию является и высокий показатель так называемой "латентной преступности". По сведениям некоторых специалистов в области криминалистики и права японская полиция крайне инертна в отношении многих преступлений и преступных действий [4].

Учитывая, что в Японии за предумышленное убийство предусмотрена смертная казнь, мы можем рассматривать подобное преступление также и как особый случай суицида, когда внутренний конфликт ценностей приводит к необходимости выразить ярость столь жестоким способом, а вина и стыд за подобное переживание и его выражение столь высоки, что необходимо убить себя, но быть услышанным. Это исторически подтверждается и известным самосожжением японского писателя Юкио Мисимы, а также сожжением золотого храма (Кинкокидзе Додзё) в Киото одним из монахов-служителей. Манифесты первого и психическая болезнь второго подверглись отрицанию со стороны окружения. Грубо говоря, испытывающий отчаяние и злость индивид, оказывается в ситуации такого окружения, которое полностью игнорирует данное переживание и считает его невозможным с одной стороны, и с невозможностью нормального функционирования с признаванием своих переживаний с другой. Позже многие близкие и Мисимы и монаха публично отреклись от своего родства. Это иллюстрация попытки изолировать и вытеснить аффект снаружи тем же способом, как это происходит внутри. 

Именно об этом рассуждает в начале этой главы Каваи, говоря, что следование идеи правильности и добра, при полной изоляции и вытеснении внутренней агрессии и "насильника внутри себя" может и будет приводить к ужасающим результатам.

Литература

1. Murakami H., Kawai H.: Haruki Murakami goes to meet Hayao Kawai. (перевод авторский) Switzerland, Daimon Verlag, 2016

2. Родин С.: Краткая история любви и ненависти к европейцам.  Arzamas Academy 

3. Мещеряков А.Н.: Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма. М., 2009

4. Морозов Н.А.: Преступность и борьба с ней в Японии. СпБ., "Юрид. Центр Пресс", 2003

5. Мураками Х.: Мужчины без женщин. (перевод А.Замилова) М., "Издательство Э", 2016