Не грудью единой жив человек

Я думаю, многим родителям знакома ситуация, когда после обильного и долгого кормления малыш, тем не менее, продолжает заливаться слезами и настоятельно требовать грудь обратно. Ему хочется быть с ней неразлучным, чтобы она оказывалась во рту по первому требованию, служила не только источником питания, но и успокоения. Мир и покой – это когда можно спать с сиськой во рту, слегка посасывая ее время от времени.

Но никакая мать не выдержит такого режима! К тому же, она не всегда бывает доступна, ей нужно время, чтобы ухаживать за собой, отдыхать и переключаться на что-либо, не связанное с заботой о малыше. Мама, она не только мама, она еще, как минимум, жена и человек. Особенно трудно бывает в кризисные периоды развития ребенка, когда он очень сильно, а главное, очень часто в ней нуждается. Ведь бывает так, что никакие средства не могут отвлечь безутешного младенца от потери самой дорогой вещи – маминой сиськи. Может ли папа помочь в этой ситуации? У него же нет груди с молоком, чем он может успокоить ребенка?

Тут стоит напомнить, что новорожденные дети не могут ждать, они не умеют надеяться или понимать такие понятия, как «скоро», «через 5 минут», они не станут долго терпеть дискомфорт. Для малыша либо все хорошо, либо все плохо. Мир усилиями мамы и папы либо отвечает на его сиюминутные потребности, либо нет. Поэтому он так быстро переходит из спокойного состояния в плач и обратно.

Малыш плачет так, что никакие укачивания, ни в каком положении не могут его успокоить. Плач очень отчаянный и надрывный. По такому плачу я сразу понимаю, что ему нужно. Через некоторое время меня охватывает отчаяние и бессилие. Я вот-вот сорвусь и побегу вынимать маму из ванной, чтобы вручить ей орущее чадо. Силы переносить такой крик быстро исчерпываются. Если мама где-то рядом, и у нее самой есть силы, то тут я обычно сдаюсь и умываю руки. Но сейчас я хочу маму поберечь. Я знаю, что ребенок уже полтора часа висел у нее на груди, что он не голодный и что грудь ему нужна скорее, чтобы утешиться. Тогда я пробую его утешить сам. И мне кажется, я нашел действенный способ.

Первое, с чего я начал, это перешагнул через отчаяние и начал успокаиваться сам. Невозможно успокоить малыша, если сам паникуешь. Мне помогла в этом идея о том, что для любого человека мир полон фрустрирующих ситуаций. Все люди достаточно часто испытывают дискомфорт и нехватку чего-либо. Вот и для моего сына пришло время столкнуться с чем-то подобным. Эта мысль дала мне опору и вселила уверенность. Мы не становимся плохими родителями от того, что физически не в состоянии удовлетворять мгновенно все его потребности.

Далее, я попробовал человеческим языком ему все растолковать: «Не все коту масленница! Потерпи, малыш, мама скоро придет. Она не железная, ей тоже надо отдыхать. Ты не голодный, тебя никто не бросает. Я – твой папа! Видишь? Посмотри на меня! Ты на ручках, все же хорошо! Мир не рушится, никто не умирает!!!» Результат – ноль, все мои усилия – бесполезны. Сын меня не воспринимает совсем: не слышит, не видит, не чувствует. Тогда я пускаю в ход юмор и иронию: «О! Посмотрите на этого голодного человека, узника Освенцима! Он 20 минут уже не ел! Как же могут так родители обращаться с ребенком?! Возмутительно!!! Срочно верните человеку сиську! Нельзя так издеваться над пупом Земли! Ему надо давать все сразу и по первому требованию! Он же отощает и умрет!» При этом держу орущий комочек в руках и продолжаю крутить в разные стороны, пытаясь найти положение, в котором, может быть, сирена затихнет – не получается.

В какой-то момент, я перестаю от него эмоционально закрываться, перестаю быть взрослым собой. Я начинаю чувствовать его горе и сопереживать. Я смотрю на него, и мое сердце начинает обливаться кровью. Он такой маленький и так сильно плачет, так страдает. В его плаче – крайняя степень отчаяния: «Все плохо, мир плох, меня – нет». Я начинаю чувствовать, как он в этом отчаянии теряет себя, исчезает, перестает быть. Как будто малыш сорвался с края пропасти и летит вниз, в бесконечную бездну ничто. И чтобы замедлить этот полет, ему нужно хоть за что-то уцепиться. А я до сего мгновения стоял наверху и пытался до него докричаться. Но сейчас, когда мне удалось его почувствовать, немного разделить с ним его страдание, я стал чуть более осязаемым. Как мамина грудь возвращает малыша обратно в мир, так и я могу «прикоснуться» к нему, протянуть руку помощи.

И тут случается чудо! Я, как и прежде, продолжаю его качать и что-то говорить, но изменилась интонация моих слов. Я как бы отзеркаливаю его, отражаю его переживания. Я начинаю ныть и хныкать вместе с ним, я вою, я жалуюсь на жизнь, на ее несправедливость. Я горюю вместе с ним. У меня возникает чувство, что мы рядом, мы за одно. Мне так же плохо, как и ему. Я присоединяюсь к нему, к его страданию. Что конкретно я говорю малышу в этот момент, наверное, не так важно. Я называю словами те чувства, которые переживаю вместе с ним.  По его реакции понимаю, что поступаю правильно. Он меня заметил и начал прислушиваться. И вдруг резко прекратил плач, закрыл глаза и затих.

И вот тут уже я спокойным, нежным и теплым голосом повторяю малышу все, что пытался сказать прежде, но не был услышан. Я описываю ситуацию, прошу пожалеть маму и обещаю множество радостей, которые ждут его, когда он немного подрастет. Я рассказываю о своем отчаянии и беспомощности, о том, как сожалею, что у меня нет груди с молоком. Я обещаю сыну, что мы с мамой его не бросим и не оставим голодным. Я как можно более выразительно стараюсь дать ему устойчивую опору в этом мире: «Ты – есть, и это хорошо. Мы с мамой есть у тебя и это здорово! Мы – семья. Жизнь – хороша, и все хорошо!» Я много раз, как мантру повторяю эти слова: «Все хорошо! Все хорошо! Все хорошо!»

Я приглядываюсь к малышу. Заснул? Нет, не похоже. И тут мне пришла мысль: скорее всего, после отчаянного крика, успокоения и внимания моей мантры, сын погрузился в трансовое, гипнотическое состояние. Почему бы не попробовать ему внушать что-нибудь хорошее? А что хорошего может внушить сыну уставший, вымотанный отец, не спавший уже целый месяц более 3 часов подряд? Ну конечно, чтобы тот был тихим и спокойным, спал крепко и долго. А если проголодается ночью, то тихо и быстро поел и спал дальше до самого утра, а лучше и до обеда. Чтобы не будил папу и вел себя хорошо. В такие моменты я понимаю, почему часто родители стремятся сделать своих детей удобными и послушными. Излишний гуманизм быстро иссякает, когда возникает хронический недосып. Спящий ребенок – хороший ребенок.

И вот уже несколько раз мои внушения срабатывают. Малыш после них дает нам поспать дольше обычного, с утра выглядит более спокойным и расслабленным. Чудо? Совпадение? Случайность? Думаю, что нет. Подобная ситуация повторялась уже несколько раз. Каждый следующий раз малыш ничуть не меньше переживает вынужденное отлучение от груди, но всякий раз мне удается его утешить. Я знаю, что нашел подходящий ключ к тому, чтобы быть с ним – искреннее сопереживание и эмоциональное участие.

P.S. Малышу 1 месяц.