Лингвистические методы работы с речью или вариации на тему структурного психоанализа Жака Лакана

Лингвистические методы работы с речью или вариации на тему структурного психоанализа Жака Лакана

!! !!
Тот, чьи губы молчат, выдаёт

себя кончиками пальцев.

З.Фрейд (1998).

Фрагмент анализа истерии

(история болезни Доры).

Эта глава гораздо больше направлена на практику, чем предыдущая, поэтому сразу перейду к описанию авторского метода терапевтического консультирования, которым я пользуюсь в своей работе. Но прежде, чем рассказать конкретные техники, входящие в предлагаемый мною метод, я сделаю небольшой комментарий, цель которого – задать смысловые рамки для понимания самой концепции рассматриваемого метода.

Собственно говоря, это не какой-то новый, доселе неизвестный, авторский метод. Частично его фрагменты представлены в структурном психоанализе, некоторые из техник используются в динамической психотерапии. Однако все эти фрагменты выглядят скорее разрозненными, нежели систематизированными в рамках единого терапевтического подхода.

В большей степени авторским выступает само название метода и принцип систематизации структурно-аналитических техник, в основе которых, на мой взгляд, лежит одна и та же процедура редукции означающих к некоторым бессознательным структурам клиента. Думаю, что многие из практикующих психотерапевтов так или иначе пользуются такой редукцией, экспериментальным путём выйдя на закономерные связи между структурой текста и сообщениями бессознательного. Для таких моё описание выступит скорее как некоторая систематизация уже освоенных эмпирических процедур, позволяющих структурно работать с бессознательным клиента.

Те же психотерапевты, которые в силу иного методологического подхода к клиенту (гештальт-терапевты, личностно-ориентированные консультанты и пр.) не используют аналитические техники в своей работе, могут найти для себя новые инструменты понимания клиента.

В любом случае, представление ряда терапевтических техник с позиций единого основания позволит любому практикующему психологу более направленно вести терапевтическое взаимодействие и более грамотно структурировать терапевтические отношения.

Итак, метод структурной редукции означающих (СТРЕОЗ) представляет собой метод доступа к неявному, скрытому или потенциальному содержанию психотерапевтического дискурса. За основу этого метода я взял несколько концептуальных положений из структурного психоанализа Ж.Лакана. Эти положения раскрывают как природу, так и техническую сторону метода.

Первое концептуальное положение состоит в признании наличия скрытых содержаний и латентных смыслов в любом фрагменте дискурса и речи, когда учитывается, что дискурс содержит в себе одновременно ряд содержательных пластов, допускающих несколько различных уровней прочтения. Некоторые из этих пластов находятся в тексте сообщения, другие – в его контексте, а третьи – между, с одной стороны, текстом и контекстом, а, с другой стороны, сложившимися в терапевтическом поле отношениями между терапевтом и клиентом.

В свете сказанного, понять содержание сообщения клиента – это значит прояснить содержание всех трёх обозначенных уровней, раскрыть весь спектр вложенных смыслов. Работа только на одном уровне, а тем более только с пластом сознательно предъявляемой проблемы, оказывается недостаточной и далеко не исчерпывающей.

По сути своей, первое положение обязывает психотерапевта отказаться от того, будто он знает, о чём говорит клиент[1].

Терапевту необходимо специальным образом толковать дискурс клиента.

Усилия, связанные с толкованием, направляются психотерапевтом, в первую очередь, на усмотрение бессознательной логики предъявления клиентом на сеансе отдельных фрагментов своей проблемы. Терапевту необходимо учитывать такие компоненты, как содержание проблемы, форму и последовательность, в которой она была предъявлена, а также саму психотерапевтическую ситуацию (включающую в себя актуальные взаимоотношения между консультантом и клиентом) и собственный отклик (отклик группы) на сообщаемое клиентом. Только тогда терапевт сможет правильно понять бессознательные значения и вытесненные смыслы клиента.

Соотнесение отмеченных компонентов позволяет терапевту редуцировать первоначальное сообщение клиента (означающее) к некоторым бессознательным структурам (означаемое). Причём, значимые, с точки зрения проблемы клиента, эквиваленты в бессознательном существуют не ко всему проговоренному им тексту, а лишь к некоторым фрагментам его речи, образующим в основном тексте определённую структуру. Раскрыть эту структуру в тексте клиента, и есть основная задача метода СТРЕОЗ. Чуть позже я рассмотрю типы технического осуществления  данного метода.

Вернусь ещё к одному концептуальному положению, определившему описываемый мной метод. Оно состоит в том, что автором дискурса могут быть не только осознаваемые аспекты личности говорящего, но и целиком бессознательные, или, словами Ж.Лакана, в авторстве текста участвуют как Субъект сознательного (Субъект), так и Субъект бессознательного (Другой). Получается, что само авторство конкретного дискурса – вещь достаточно сомнительная, в смысле принадлежности одному субъекту говорения. В качестве такого субъекта может выступать и Субъект сознательного (в большей степени отвечает за содержание – что говориться) и Другой (отвечает за оформление этого содержания – как говориться).

То есть, речевые и невербальные аспекты дискурса определяются в качестве равнодействующей сразу двух субъектов говорения. Или, другими словами, дискурс всегда является результирующей системой вкладов Субъекта и его Другого.

Важно отметить, что Другой – необходимое, конститутивное условие речи (Квадратура смысла, 1999). В речи он получает своё материальное воплощение, обитает в ней и, в свою очередь, структурирует её и придает ей смысл. Причём сфера существования Субъекта бессознательного даже не речь целиком, а система коннотаций и сопутствующих этой речи смыслов. Другой вытеснен в эту часть дискурса Субъектом, в большинстве случаев, доминирующим во владении функцией авторства.

Доминирование Субъекта влечёт не только вытеснение Другого в латентные, неявно проговариваемые и скрытые аспекты дискурса, но и порождает сопротивление Субъекта проникновению Другого в пласты явного содержания. В крайнем варианте это представлено как дозированная речь. Субъекту бессознательного остаётся только трансформировать форму, структуру речи, проявлять себя в интонационных, невербальных аспектах либо других смещениях дискурса. Влияние Другого приводит к возникновению множества вторичных, сопутствующих смыслов, анализ которых позволяет этого Другого раскрыть, а, следовательно, понять Бессознательное.

Развивая мысль дальше можно предположить, что само наличие многосмысловых выражений и словосочетаний в языке обязано своим существованием принципиальной расщеплённости субъекта говорения на Субъекта и Другого. Расщеплённость субъекта отражается в языке и влияет на его развитие, формируя всю множественную палитру коннотативных/сопутствующих смыслов. Если бы не было принципиальной расщеплённости субъекта, не было бы и двусмысленностей. В реальном же языке и в речи как присвоении языка индивидуумом всегда присутствует множество смыслов и смещений дискурса, что отчётливо выявляет влияние на речь Субъекта бессознательного (Другого).

Обращу внимание и на оборотную сторону описанного процесса. Возможна такая ситуация, когда функция авторства переходит от Субъекта к Другому. Например, это проявляется в ситуации речи психотика или человека в состоянии алкогольного/наркотического опьянения/дистресса, когда сознательный контроль за речью снижен или отсутствует совсем. В этом случае в функции авторства доминирует Другой, а Субъект представлен во вторичных смыслах. Теперь уже сам Субъект смещен в сопутствующие пласты смыслов.

Таким образом, Субъект и Другой конкурируют за право быть авторами конкретного высказывания. Кто из них вносит больший вклад в речь, тот формирует содержание, другой в таком тексте присутствует лишь неявно. В норме, при отсутствии у говорящего изменённых состояний сознания, он говорит от имени Субъекта, проговариваясь от имени Другого.

Ещё один нюанс в диалектике построения речи связан с тем, что в неявных и сопутствующих смыслах Другой не просто воплощается, но и отчуждается, объективируется. Будучи объективированным, он может быть подвергнут аналитическим процедурам выявления и осознавания, а затем вторично присвоен субъектом говорения.

Экспликация вклада Другого в речи клиента становится одной из задач терапевта. Я отвожу этой задаче центральную роль в процессе психотерапевтической работы.

Идентифицировать Другого можно за счёт редукции означающих в одной либо нескольких выделенных терапевтом структурах в дискурсе клиента и/или целостном дискурсе терапии.

Тогда, когда в построении подобных структур, в их расстановке и порядке предъявления начинает участвовать бессознательное клиента, происходит изменение стиля или формы выражения. Это является основным маркёром присутствия в дискурсе Субъекта бессознательного. Различение принадлежности фрагментов дискурса сознательному или бессознательному производится именно по изменению стиля выражения, по смещениям в стиле. На этом основании терапевт производит реконструкцию структур бессознательного. Затем он осуществляет анализ и толкование этих реконструированных структур.

Перейду к технике метода.

Техническое осуществление метода СТРЕОЗ несколько отличается в зависимости от типа самой структуры, хотя принцип, заложенный в процедуру редукции означающих, каждый раз остаётся неизменным.

Принцип состоит в выделении некоторых обобщённых структур в тексте терапевтического сеанса и в поиске структур им эквивалентных в бессознательном клиента. Эквиваленты в бессознательном выступают в качестве означаемых, задающих при взаимодействии с означающими смысл выявленным структурам.

С точки зрения метода СТРЕОЗ я различаю четыре типа структур.

1.   Морфологическая структура слова

В этом случае структурная редукция означающих сводится к интерпретациям различных оговорок, неологизмов, “слов-бумажников” (Делёз, 1998), “чемоданных слов” (Мамардашвили, 1994) и др., выступающих в качестве носителей множественных смыслов. По Ж.Лакану, смещения в морфологии слова отражают либо конкретную симптоматику клиента, либо его бессознательные желания. Как правило, оговорки легко различимы в тексте рассказа клиента, часто прозрачны для интерпретации, хотя и не всегда могут быть однозначно истолкованы.

Мой опыт позволяет говорить, что оговорки никогда нельзя интерпретировать непосредственно, «в лоб». Психотерапевту необходимо их отмечать и классифицировать по темам (семейные отношения, аспекты сексуальной жизни, взаимоотношения на работе и т.п.). Если одна из тем начинает повторяться чаще остальных, то она явно проблемная, болезненная. Здесь работает принцип, давно отмеченный в народной мудрости: «у кого что болит, тот о том и говорит».

Особенность работы с проговорками и смещениями в морфологии конкретных слов состоит в том, что мгновенная интерпретация, как правило, всегда является преждевременной для клиента. Она порождает процессы сопротивления принятию вытесненного материала. Клиент стремится поправить сказанное, отказывается от собственных слов, делает вид, что не расслышал сказанное или, что он этого вообще не говорил.

Поэтому лучше «накопить» несколько оговорок, а затем спросить клиента, что он сам думает по их поводу.

Специфика оговорок, неологизмов и т.п. состоит также в том, что на них основывается большое число шуток, они выступают одной из составляющих человеческого юмора.

Остроумие как одна из форм психологической защиты позволяет в мягкой форме давать и принимать интерпретации, что обеспечивает их большую действенность.

Приведу несколько примеров.

Случай 3.

Клиентка, женщина лет 35, достаточно долго старалась сформулировать проблему, суть которой, по её словам, сводилась к нехватке общения с мужем и отсутствию понимания с его стороны. На уточняющие вопросы терапевта она привела несколько малоубедительных случаев, якобы разъясняющих сложившуюся ситуацию. Духовное одиночество, разные интересы - всё это сгущало краски, но никак не проясняло сути проблемы. Неожиданно для себя клиентка  подытожила: “Ну, как обычно: придёт домой, согнётся над газетой около телевизора, хотя бы расспермился ...”

Появление этой проговорки в речи клиентки позволило мне не только понять локальный смысл фразы, но и правильно расставить акценты в остальном тексте её проблемы. Глубинным значением самого слова-неологизма выступили одновременно и сексуальная неудовлетворённость клиентки, и её обида на мужа, и искажённое восприятие его поведения, и бессознательная провокация терапевта как мужчины.

Самое интересное, что реакцией клиентки на собственную оговорку был продолжительный смех. То есть сама оговорка вызвала у неё приступ неконтролируемого веселья. Кроме того, слово-бумажник «расспермился» привело к установлению более доверительных отношений на сеансе, а также позволило «мягко» перейти к обсуждению темы сексуальных отношений клиентки с её мужем.

Случай 4.

Молодая женщина начала рассказ о своей проблеме с того, что каждый день ей мучительно трудно отдавать своего ребёнка в детский садик. Как правило, она долго не может расстаться с дочерью у порога, а потом в течение длительного времени сидит на площадке детского сада и плачет. На вопрос, что она оплакивает, ничего существенного не ответила. Далее клиентка продолжила своё повествование тем, что она вообще против детских садов: «тем более у меня муж – художник, прекрасный человек и хороший отец, большую часть времени проводит дома, поэтому мог бы и с ребёнком посидеть».

Такого поворота лично я никак не ожидал, и меня удивила подобная парадоксальность клиентской логики: работает дома, так пусть заодно с ребёнком посидит.

Между тем, на все лады расхваливая даровитость мужа и его исключительные личностные качества, клиентка продолжила: “Знаете, я заг¢ада научилась достаточно хорошо понимать своего мужа ...” (имела ввиду - за долгие года).

Что сказалось, то сказалось.

 Обрадованный такой подсказкой от бессознательного клиентки, я не выдержал и тут же  спросил: “Интересно… А из-за чего вы называете своего мужа гадом?”

В данном случае клиентка вообще не услышала своей первоначальной оговорки и не признала бы её, если бы остальные участники группы не подтвердили этот факт. Только после того, когда пятый участник сказал: «Ты, действительно, сказала – заг¢ада», клиентка  продолжила свой рассказ подтверждающим эту оговорку материалом.

Оказалось, что 3-4 месяца в году муж проводит на выставках за границей, в окружении «соблазнов и поклонниц». «При его «женолюбском» характере от него всего можно ожидать» – высказывала свои опасения клиентка.

По её мнению, надёжный способ гарантировать возвращение мужа – это привязать его к ребёнку. Отказ же супруга сидеть с дочкой дома клиентка воспринимает как крушение последних надежд. Отсюда и слёзы. При этом даже такой аргумент мужа, что он не просто дома сидит, а работает, в расчет не принимается. Для клиентки это скорее подтверждение приоритета работы (= чего угодно) для мужа, нежели ребёнка и семьи.

Случай 5.

Большое количество оговорок встречается в различных ситуациях бытового общения. Распознавание скрытых смыслов и бессознательных значений в обыденной речи позволяет вывести взаимное понимание общающихся людей на новый уровень.

Это способствует выстраиванию дальнейшего поведения партнеров более адекватным образом в отношении к сложившейся ситуации.

1. Следующий пример в качестве шутки мне рассказал один знакомый.

Увидев плохое настроение жены, он поинтересовался: «В чём дело?». В ответ на свой вопрос он получил ответ: “Отдрянь ты от меня!”

Восприняв это как курьёз, мой знакомый, тем не менее, догадался спросить у своей жены: «Когда это я успел стать дрянью?».

В результате он выявил конкретные обиды и недовольства жены, а заодно упрочился во мнении, что дополнительно к основной специальности, он неплохой психолог.

1. Из сообщения ведущего новостей: “Вчера ещё две девушки попали в член пепенцам...”

Можно только догадываться, что легло в основу подобной оговорки диктора.

1. “Невинные” намерения говорящих иногда получают воплощение и в такой форме: “Умные студенты получат выписку в приложении к диплому, а красивые – в–писку”[2].
2. К оговоркам можно добавить также ослышки. Например, богатый на подобного рода искажения в восприятии речи, мой знакомый среагировал на фразу: «Почему женщину шокирует, когда ты встречаешься сразу с двумя? Как будто ты двоежонец?!?» – «Ты двоежопец?!? Представляю, как это шокирует!!!».
3. Другая ослышка от этого же знакомого. На сообщение: «Недавно прочитал в газете, что у какой-то девочки попал грибок под кожу и теперь у неё растет кактус», он среагировал: «У девочки растет как Туз[3]? (делая соответствующую фигуру двумя руками). Ну тогда это уже не девочка, а мальчик!».

Особенность двух последних примеров состоит в том, что ослышки в них контролируемы. То есть слушающий не просто слышал, что сказалось, но и творчески «ослышался». Другое дело, что повторение одних и тех же тем в шутках (как оговорках, так и ослышках) выдает фиксированность, зацикленность, а, следовательно, и проблемность данного аспекта жизни.

2.   Синтаксическая и семантическая структура предложения (смысловой и морфологический порядок слов в предложении)

Метод СТРЕОЗ при работе со структурами конкретных предложений состоит в анализе и истолковании различных оборотов речи, преимущественно метафор и метонимий. “Ведь хотим мы себе в этом сознаться или нет, но симптом – это действительно метафора, а желание – это и в самом деле метонимия” (Лакан, 1997, с.84).

Метафора – троп/литературный оборот речи, указывающий на сходство по подобию/контрасту, «что на что похоже/не похоже». Например, выражение «устал, как собака» является метафорой и в то же время отражает симптом человека, его «животную» усталость.

Метонимия – троп/литературный оборот, характеризующий сходство по смежности, по близости (временной, пространственной, либо смысловой). Для иллюстрации можно привести примеры: «съел тарелку», «выпил кружку», «бунтует страна», «волнуется город», «прут эмоции», «поет душа» и др.

В современном языковом консультировании, наверное, не осталось психотерапевтов, не пользующихся возможностями этих и других литературных оборотов. Именно литературные тропы позволяют лучше понять состояние клиента, а главное, «прочитать» его проблему «между строк», увидеть задаваемый этой проблемой контекст, понять проговоренное помимо сознательного желания и воли.

Психоаналитическое направление было первым, где открыли возможности и потенциалы литературных тропов для проникновения в бессознательное. Более того, ещё З.Фрейд обнаружил, что забывание негативных, фрустрирующих событий также строится по законам временной и пространственной смежности (т.е. метонимически). Наряду с негативом мы забываем близкие по времени осуществления, рядом идущие нейтральные и позитивные события. Они вытесняются из Эго вместе с травматическим опытом и образуют вокруг этого опыта оболочку с травмой в центре. Для подобного феномена существует даже специальное название – патогенное ядро.

Даже удивительно, сколько приятных жизненных моментов мы забыли только потому, что они по времени соседствуют с травматическими эпизодами и могут косвенно напомнить о них.

Под общий закон подпадают и наши воспоминания о детстве, которые сохраняются к взрослому возрасту в значительно урезанном варианте. Большая часть забытых воспоминаний исключительно позитивна, а вытеснена только потому, что насквозь пронизана ранними сексуальными переживаниями и амбивалентными чувствами к родителям.

Задача терапевта, работающего по методу СТРЕОЗ с различными литературными тропами, состоит в семантическом и/или синтаксическом взаимосоотнесении означающих (слов предложения), представленных в том или ином высказывании клиента.

Терапевт интерпретирует различные смысловые и/или лингвистические несоответствия, неточности и неправильности, составляющие одно предложение (либо находящиеся на стыке двух соседних высказываний). Эти неправильности порождаются, в основном, из семантического несовпадения того, что говорящий хочет сказать и того, что он говорит на самом деле.

Такие несовпадения можно рассматривать в качестве указателей, расставленных бессознательным и свидетельствующих о наличии вторичных смыслов. Анализируя лингвистические неправильности, достраивая их до корректных в плане синтаксиса и семантики конструкций, терапевт восстанавливает вторые/третьи и т.д. смыслы конкретного высказывания клиента.

В качестве иллюстрации приведу несколько случаев из терапевтической практики.

Случай 6.

Клиентка, женщина 42 лет, обратилась ко мне за помощью в связи с участившимися конфликтами с пятнадцатилетней дочерью. По мнению клиентки, её дочь в последнее время потеряла всяческое уважение к ней, перестала её слушать, делиться с ней своими проблемами. Со слов клиентки, скрытность дочери, усиленная взрывоопасным характером, только усугубляла негативное развитие отношений, возводя непреодолимые барьеры на пути к взаимопониманию. Сама же клиентка прилагала «титанические» усилия для урегулирования взаимоотношений с дочерью, занимала примирительные позиции, готова была идти на уступки и т.д.

– Новсё напрасно, – печально резюмировала она и продолжила:

– Да разве с ней (дочерью) можно договориться? Вы бы только видели, как у неё характер выпирает!

Стоп. Как может характер выпирать? В данном случае речь клиентки явно сообщала о чем-то другом. Возможно о начавшемся половом созревании девочки?

Начав об этом разговор с клиенткой, я выяснил две вещи.

Во-первых, мать находится в конкурентных отношениях с дочерью. Конкуренция усугубляется тем, что они обе проживают в одной квартире с бывшим мужем клиентки/отцом дочери, с которым клиентка уже несколько лет в разводе. Причем, со слов клиентки, отношения она с бывшим мужем практически не поддерживает, да, в принципе, «никогда и не умела их выстраивать». У дочери же, наоборот, достаточно «легко и свободно» получается общаться с папой. При этом она часто ставит себя в пример матери, “да ещё учит, как надо общаться с мужчинами”.

Во-вторых, патологическую обеспокоенность у клиентки вызывает “излишнее” подчёркивание дочерью своей половозрелости и своих форм (выпирают, то есть буквально в данном контексте «прут из под одежды»).

Как выяснилось, сама клиентка была изнасилована в 16-летнем возрасте (об этом она «инсайтообразно» вспомнила в процессе консультирования). Клиентка осознала у себя смещенный страх повторения подобного события, которое, как ей стало казаться, может произойти теперь с её собственной дочерью. У клиентки существовал страх и в то же время неосознанное ожидание повторения произошедшего с ней. Связано это было с эмоциональной не проработанностью/психологической незавершённостью того давнего события из её собственной жизни. Она разорвала контакт с тем случаем/вытеснила его, предпочла забыть, но случай тот продолжал ныть и болеть где-то глубоко внутри, напоминая о себе через опасения за судьбу дочери. Все это привело к наложению «жизненного цикла» клиентки на «жизненный цикл» дочери, и чем ближе последняя приближалась к собственному шестнадцатилетию, тем больше страхов и панических опасений возникало у самой клиентки.

Интересно, что на поведенческом уровне все это выглядело, как стремление клиентки «упаковать» дочь в «кольчугу» из одежды. Естественно, это вызывало сопротивление у дочери, и она стала предпочитать все больший минимализм в вещах. Тогда «характер» и начал «выпирать».

Случай 7.

Это была групповая работа, на которой присутствовали в основном студенты факультета психология. Клиенткой выступила первокурсница. Она начала с того, что между ней и её сокурсницами установилось непонимание, а также рассказала о постоянно сниженном, депрессивном фоне настроения, апатии, усталости от учёбы, разочаровании от выбранной специальности и т.п. (на тот момент был декабрь и как раз подходил момент первой в её жизни сессии). Причем внешне девушка была довольно привлекательна, со вкусом одета, высокая, стройная – «видная», как говорят в народе.

 Начав характеризовать свой образ жизни, девушка сказала, что большую часть внеучебного времени проводит в библиотеке, готовясь к семинарским занятиям и читая дополнительно. На чистосердечный вопрос одного из участников процесса: зачем она это делает? – клиентка ответила, что пришла за знаниями, а значит ей нужно хорошо и много учиться.

Дальше она продолжила мысль:

– Мне очень хочется заполнить себя изнутри.

– А-а-а…, – выдохнула более осведомлённая часть терапевтической группы.

– Книгами? – удивленно спросили другие.

Разумеется, в молодежной группе не обошлось без реактивных шуток по данному поводу.

Важно другое. Фраза моментально была понята и «прочтена» почти всеми участниками групповой работы. И только сама клиентка длительное время оставалось к ней «не восприимчивой», «слепой».

Даже после вопроса одного из членов группы: “А каким ещё образом девушка может заполнить себя изнутри, кроме чтения книг и журналов”, она долго «не видела» сексуальный контекст вопроса и собственного высказывания.

Более того, когда он стал ей ясен, клиентка отнеслась к нему высокомерно, холодно и отчужденно.

В дальнейшем выяснилось, что у клиентки существовал страх быть отвергнутой, который маскировался под защитным отвержением других.

Однако самое важное состояло в другом. У девушки была репрессирована собственная телесность (в том числе и сексуальность). Родители с детства привили ей мысль, что «нравиться нужно умом, а не телом». И девушка всю сознательную жизнь старательно свой ум развивала. При этом высокая планка, которую она поставила перед собой, влекла постоянное недовольство и заниженную самооценку. Все это ещё и проецировалось на других. Ей казалось, что все видят её «интеллектуальную несостоятельность». Это приводило к тому, что она отказывала парням в общении, считая, что они не видят в ней главного – её ума. В результате больше всего страдали её потребности в уважении/самоуважении и сексе, что и прорвалось в метонимии – том кусочке полной речи, который сообщил о вытесненном желании клиентки.

Случай 8.

Отдельный акцент я хочу сделать на интерпретации песен, а точнее, на анализе внезапно пришедших в голову строк, куплетов, мотивов каких-либо известных шлягеров и т.п.

В наше время, когда написание песен стало индустрией, а их пение – бизнесом, песни появились обо всем и практически про все случаи жизни. Они отражают любые, даже самые вычурные состояния человека. Песнями охвачены все мыслимые и немыслимые ситуации. Спето обо всем. О любви, отвержении, ожидании, встречах, расставании, чужих и своих детях, изменах, гомосексуальных и бисексуальных отношениях, о тоске, скуке, ненависти, дружбе, злости, предательстве, о голоде, работе, деньгах, смысле жизни и пр.

Благодаря столь широкому ассортименту песен они резонируют практически со всеми аспектами психической реальности человека. Именно поэтому я особенно внимательно не только в работе, но и в жизни отношусь к тому, какую песню напевает значимый человек. Это один из самых информативных путей понимания его отношения к происходящему, осмысления его актуальной ситуации.

Интересно то, что сам поющий зачастую не может вспомнить отдельные слова (целые куплеты) того, что ему «привязалось и уже час (день, неделю) не выходит из головы». В этом случае очень важно знать, о чем на самом деле поется в той песне, мотив которой «привязался». Как правило, забывается значимое на данный момент.

Мой опыт позволяет утверждать, что анализировать можно текст только тех песен, которые  написаны на родном для человека языке. Иноязычные песни «привязываются» в большей степени только мотивами/мелодиями.

Приведу в качестве примера случай, рассказанный мне товарищем.

Решив свои дела на одной из фирм, мой знакомый попрощался и, не услышав ответа от девушки, с которой только что говорил, начал одевать куртку. Неожиданно, вместо “до свидания”, девушка начала тихонько напевать: “Не уходи, постой. Просто побудь со мной...”

Это прозвучало как «здрасти».

–  Что Вы поёте?

–  Ничего. Просто люблю Агутина.

–        Хотите в кафе? Здесь есть поблизости…

–        А Вы приглашаете? Пойдёмте…

Да...Поистине:

Иногда не звано понимающ,

Иногда не прошено сведущ...

3.     Семантическая структура дискурса, образуемая его целостными смысловыми фрагментами

На этом уровне метод СТРЕОЗ представлен анализом более глобальных, в сравнении с предшествующими, единиц дискурса. В качестве таких единиц выступают целостные, законченные фрагменты речи клиента.

Редукция позволяет сводить отдельные фрагменты клиентского дискурса к эквивалентам бессознательных отношений, бывших ранее или возникающих прямо на сеансе, что приводит к осмысливанию этих фрагментов в новом качестве. Важным является распознавание самих целостных фрагментов дискурса, частоты и последовательности их смены. Также, при использовании метода СТРЕОЗ на этом уровне, необходимо учитывать наличие семантического единства и смысловой связанности между различными фрагментами речи клиента, либо отсутствие между этими фрагментами преемственности и видимой логики. Техника осуществления метода СТРЕОЗ при работе с целостными фрагментами дискурса структурно совпадает с техникой предыдущего уровня. То есть, как и в предшествующем случае, отдельные целостные фрагменты речи клиента можно рассматривать по отношению друг к другу как метафоры или метонимии.

Другими словами, как бы клиент не менял в процессе психотерапии темы своего рассказа, о чем бы он ни говорил, он всегда говорит об одном и том же – о своей проблеме. Последующая речь клиента, даже несмотря на видимую «несвязанность» и «рассогласованность», является конкретизацией ранее сказанного. Иногда же верно обратное. То, что было сказано в начале, позволяет выбрать верный ракурс при рассмотрении всего последующего.

Меняя тему рассказа, клиент лишь иллюстрирует свою проблемную область более безопасными вариантами рассказа. Даже радикальная смена темы повествования призвана только уточнить и более образно проиллюстрировать сказанное раньше. В случае же, когда более ранние высказывания клиента задают контекст, смысловую рамку к восприятию последующего материала (а в особенности показательно в этом плане начало сеанса и те слова, которые сопровождают это начало), то эти ранние высказывания являются ключом, дешифратором дальнейших речевых сообщений.

Навык терапевта состоит в данном случае в умении распознать, какая тема метафорически конкретизирует остальные, что является означающим, а что означаемым из отдельных целостных фрагментов. Здесь терапевт должен задействовать и интуицию, и весь свой опыт, и «свободное внимание», которым он обладает. Именно от всех перечисленных составляющих зависит способность психотерапевта правильно расставлять акценты и глубже проникать в бессознательное клиента.

Особенно примечательно при работе со структурами целостных фрагментов речи клиента то, что тематическую подачу материала практически невозможно отследить и проконтролировать сознательно. Это находится вне возможностей Субъекта, а значит в подаче тем для рассказа, в порядке смены этих тем Другому (Субъекту бессознательного) отводится центральная роль.

Данный факт позволяет мне утверждать, что анализ целостных фрагментов речи клиента, как метафор по отношению друг к другу, является наиболее надежным способом проникновения во внутренний мир клиента. Психологические защиты клиента не властны на этом материале, они не в состоянии препятствовать проникновению Другого в структуру текстового материала и диспозицию отдельных речевых фрагментов. Тогда, когда клиент отслеживает смысл отдельных предложений и видимую непротиворечивость целостного текста, его внутренняя суть проходит частями в отдельных структурных фрагментах его речи. Вся эта процедура напоминает изучение себя с помощью маленького зеркала (либо рассматривание большого объекта в темноте с помощью луча фонарика). И в том и в другом случае мы получаем информацию об исследуемом объекте фрагментарно, порционно, но при последовательном анализе и сопоставлении результатов мы в состоянии свести весь полученный материал воедино и составить целостную картину предмета.

И ещё несколько слов в заключение этого пункта.

Описание метода СТРЕОЗ для структур третьего уровня не будет полным, если не рассмотреть такую ситуацию, когда клиент избегает в разговоре определённых, запретных для него тем. В этом случае интерпретировать можно то, о чём клиент не говорит. “По их словам вы узнаете, о чём они стремятся умолчать” (Лец, 1999).

Когда переход к некоторой теме становится единственно возможным и закономерно подготовлен всем ходом предшествующей терапевтической беседы, а клиент этой темы избегает, то её можно интерпретировать как значимую и проблемную для клиента. В этом случае вполне обоснованным будет обсуждение и анализ с клиентом именно этой, “запретной” для него темы.

Случай 9.

На роль клиента на учебном занятии-семинаре, посвященном особенностям групповой терапии, вызвался мужчина лет 45, хоть и молчаливо, но с нескрываемым интересом  участвующий в работе семинара. Причём сам этот мужчина в группе проявился весьма неожиданным и даже странным образом. Поясню, что я имею в виду через предысторию к данному случаю.

Семинар представлял собой пятидневную сессию по 5 часов в день, включающую как теоретическую, так и практическую формы работы. В работе семинара принимало участие 12 человек, из них два руководителя (я с котерапевтом), остальные – слушатели, так или иначе связанные с психотерапией или практическим консультированием. В первый день проведения семинара клиентом стала одна из наиболее активных участниц – Наталья (слушательница ф-та психологии, получала второе высшее образование).

Психотерапия с Натальей была посвящена её взаимоотношениям с мужем. Наталья искренне рассказывала об этих взаимоотношениях, открыто отвечала на задаваемые ей вопросы, что, как казалось на тот момент, позволило достаточно полно раскрыть её проблемную ситуацию. Причём клиентка обрисовала такую картину, в которой её мужу отводилась не самая лучшая роль. А если сказать совсем откровенно, она выставила его в самом нелицеприятном свете.

На мой вопрос: “Действительно ли это так?” – клиентка ответила: “Спросите у мужа. Вот он сидит”, – при этом указав на безучастно сидевшего мужчину в противоположном “углу круга”.

Факт наличия мужа в данной группе стал открытием для меня и моего котерапевта и свидетельствовал о  нашем серьёзном упущении: по возможности, надо знать о родственных связях внутри терапевтической группы ещё до начала работы.

Откровенно признав свой промах, мы некоторое время посвятили обсуждению в группе того удивления, которое в ней возникло. Интересно, что удивление было связано не с самим фактом присутствия мужа (что часто бывает на группах, пусть и не заявленных, как семейные), а с тем, что мужчина абсолютно равнодушно, как казалось, воспринял все, что о нём говорила жена. Многие участники, по их собственным словам, были «просто шокированы его выдержкой, терпением и спокойствием».

Я предложил включиться в данную работу мужу и как-то прокомментировать всё сказанное его женой и другими участниками. Однако Михаил, так его звали, достаточно спокойно ответил, что его жена говорит то, что считает нужным и поскольку она клиент, пусть продолжает сама. Дальнейшие мои старания, а также усилия котерапевта и остальных участников направленные на то, чтобы изменить индивидуальное консультирование на семейное, также отклонялись Михаилом. Работать в качестве клиента продолжала одна Наталья.

 Во всех раскрываемых проблемных ситуациях, о которых она говорила, и которые хотя бы косвенно были связаны с мужем, Наташа достаточно бесцеремонно его обличала и высказывала очень жёсткие вещи. В какой-то момент я даже присоединился к Михаилу, встал на его сторону и предпринял попытку в контрпереносе отстаивать его позиции. Тем более, что сам Миша молчал и просто следил за тем, что происходило. Хотя, следует заметить, о помощи Михаил не просил. 

В конечном итоге я не выдержал и резюмировал своё поведение вопросом к Наташе:

– Понимаете, Вы сейчас говорите очень провокативные и неприятные для Михаила вещи. Причём делаете это публично. У Вас всегда такие отношения? Вы его наказываете за что-то? Или провоцируете таким образом?

– Я его не наказываю…, – Наташа с видом «ничего особенного не происходит» держала спокойный тон, – …просто я привыкла говорить то, что думаю…

Удивление в группе не спадало. Миша в течение всего времени молчал, не предпринимал никаких попыток опровергнуть то, что про него говорила жена, хранил стоическое спокойствие и никак не пытался повлиять на содержание или форму происходящего. Хотя было видно, что он все внимательно слушает и обдумывает.

Поведение Михаила большинству участников группы казалось настолько странным, что была высказана мысль об эксгибиционизме данной пары, когда они выставляют напоказ свои садистски-мазохистические отношения и ещё получают от этого удовольствие.

Тем не менее, даже такие провокации не дали результатов. Наталья не прекратила обливать мужа грязью, а он так и «не заговорил».

У меня в этот день случился второй контрперенос, уже адресованный Михаилу.

Контрперенос я оформил в вопросе-тираде:

– Михаил, Вы вообще никак не реагируете на то, что происходит. Как Вы это объясните? С Вами очень тяжело общаться в таком режиме. И это всего лишь один час. Что говорить о Вашей жене, которая не только час, а всю жизнь вынуждена находиться в таких условиях.

После столь абсурдного обвинения человека в том, что он молчит я, неожиданно для себя и для остальных участников, изменил групповую динамику.

Наташа полностью согласилась с тем, что я сказал, открыла, что предупредила мужа сегодня утром, что она разговорит его «любыми средствами», пообещала ему выступить для этого клиенткой и провоцировать его, как сможет. При этом она подтвердила, что действительно Михаил молчит все время, с ней практически не общается, и у неё нет возможности узнать, что же он на самом деле думает, хочет, чем живёт и как воспринимает её, семью, детей. В конце своих откровений Наталья расплакалась, и было видно, что ей действительно тяжело, она переживает.

После всего произошедшего наконец-то проявил активность Михаил. Он начал с того, что он такой человек, продолжил рассказом, о ситуациях, которые сделали его таким (как выяснилось, в прошлом он сотрудник спец.служб, был в Афганистане, на него было несколько покушений и пр.), объяснил жене некоторые моменты своего поведения и попросил её не обижаться. В целом, был немногословен, но искренен.

Итогом этой работы стал диалог между мужем и женой.

У меня же установилось субъективное ощущение недоверия со стороны Михаила и чувство неприязни, исходящее от него. Слишком я был активен на его фоне и явно влез на его территорию. Всё это я испытывал на уровне смутных ощущений, и, возможно, это были мои собственные проекции. В тот день я не придал им особого значения.

Теперь перейду непосредственно к самому случаю-иллюстрации работы методом СТРЕОЗ со структурами третьего уровня. Напомню, что предшествующее описание было приведено только затем, чтобы полнее погрузить читателя в контекст данного психотерапевтического случая.

На третий день, после доклада, посвящённого психологическим защитам и работе с ними, Михаил на этапе обсуждения теории задал мне вопрос: “Я хочу лично у Вас спросить: правда ли, что лучшая защита – это нападение?” и затем продолжил: “Если можно, я хочу сегодня поработать”. Возражений не было, и Михаил начал.

Миша начал с того, что вспомнил давнишнюю ситуацию, когда попал в ДТП.

Он был за рулём, жена сидела рядом, и они ехали по свободной ровной трассе, на допустимой скорости. В какой-то момент Михаил отвлёкся, а когда вновь посмотрел на дорогу, то увидел, что их на большой скорости обогнал мотоциклист. Затем произошла абсолютно непонятная, странная и загадочная для самого Михаила ситуация. Мотоциклист по какой-то причине притормозил, а Михаил, будучи в ясном сознании – он несколько  раз это подчеркнул, – сбил его. Просто наехал и всё. Причём он акцентировал внимание группы на том, что мог затормозить, но почему-то этого не сделал.

Само ДТП закончилось достаточно заурядно и не имело больших фактических последствий для Миши. Он вызвал “Скорую помощь”, отвёз пострадавшего в больницу, несколько раз его навещал, оплатил все необходимые расходы и, спустя некоторое время, дело было улажено. С другой стороны, символически это событие стало для Михаила знаковым.

Терапевтический запрос Миши состоял в том, что последние два дня этот давно забытый случай не выходит у него из головы. Он неожиданно воскрес в памяти Михаила и во всей полноте переживания захватил его. Более того, это же событие приснилось Мише ночью в виде сна, практически со стопроцентной достоверностью воспроизводящего бывшую когда-то реальность. Вопрос у Михаила был прост: что делать и почему давнее ДТП начало преследовать его вновь?

На попытки группы прояснить значимые переживания по поводу ситуации, в которой произошло ДТП, а также выяснить ассоциации, которые связаны с этой ситуацией, Михаил отвечал скупо и без интереса. Он равнодушно приводил возможные аналогии, и создавалось впечатление, что дело в чём-то другом.

Я вообще не участвовал в первоначальном обсуждении проблемы. Меня странным образом задела первая фраза Михаила о том, что лучшая защита - это нападение. Она меня «зацепила» и не выходила из головы. При этом я несколько раз ловил на себя взгляд Михаила. Взгляд этот был напряженным, жестким, «колючим». Между нами было физическое напряжение. По крайней мере, так это чувствовал я.

Мои ощущения и внутренние мысли длились некоторое время, пока меня не осенило:

– Михаил, я чуть-чуть прослушал, о чём Вы сейчас говорили. Я думал над той фразой, с которой Вы начали. Помните её? (Михаил кивнул) Так вот, мне кажется, что рассказанная история имеет непосредственное отношение ко мне. Вспомните, в первый день работы несколько раз я был в оппозиции к Вам и выступил против Вас. Теперь Вы задаёте мне вопрос: действительно ли лучшая защита – это нападение. Но Вы же не стали слушать ответ. Поэтому я воспринял Ваш вопрос не как вопрос, а как констатацию: вы решили напасть на меня. Вы же сказали, что этот случай актуализировался два дня назад, то есть после работы с Вашей женой. Похоже, Вы меня идентифицировали с тем мотоциклистом. Я несколько раз во время сеанса выезжал вперёд, да ещё на большой скорости. Вам же казалось, что Вы ехали с женой по спокойной, ровной дороге. А я, получается, не просто обгонял Вас, но и становился у Вас на пути. И Ваш рассказ – это предупреждение: выедешь ещё раз – я тебя просто собью. Причём буду в ясном сознании, буду понимать, что делаю, но не остановлюсь. Собью и всё.

Михаил посерьёзнел:

– Я могу сбить, – только и сказал он.

– Это подтверждает только то, что я сейчас сказал, – заметил я.

– Да-а-а …– Миша выдержал длинную паузу, – …Ваши методы  работают, – он искренне улыбнулся и почесал голову.

Некоторое время группа молчала, шокированная столь неприкрытой наготой вскрытых  отношений между двумя её участниками.

Через некоторое время Михаил продолжил:

– Я сейчас подумал вот о чём: в начале, когда я Вас увидел, Вы мне не понравились. А сейчас наоборот. Я воспринимаю Вас как мудрого Гудвина из сказки. Мы все (он обвёл группу рукой) идём по дороге к знаниям. Каждый у Гудвина может что-то получить, что нужно именно ему. Я, например, иду за тем, что нужно мне. Я это знаю.

– Э-гм, в Вашей метафоре есть ещё один смысл. Помните, ведь Гудвин оказался, в конце концов, обманщиком, а все те путешественники, которые к нему шли, на самом деле обладали теми достоинствами, которые хотели получить. Любящий Железный Дровосек всегда обладал сердцем; храбрый лев – всегда был храбр; Страшила – изначально был мудрым. Стоит ли идти так далеко, да ещё к обманщику, чтобы понять, что ты и так имеешь то, зачем шёл? Я думаю, что Ваша метафора работает именно в этом направлении.

Михаил на некоторое время умолк, затем сказал:

– То, о чем Вы говорили сейчас, верно. У меня действительно есть то, за чем я иду…, – и, после молчания, – Спасибо.

-- У меня только последний вопрос к Вам, Михаил. Что нужно сделать, чтобы аварии не произошло?

Михаил поднял обе руки в открытом жесте и улыбнулся:

– Остановиться!

– Понятно. Останавливаемся…

На этом закончился этот сеанс.

P.s.: Этот пример как показателен, так и в чём-то уникален.

Не часто встретишь супружескую пару на групповой психодинамической терапии, да ещё когда эта пара не афиширует свои семейные отношения. Уникальным явилось и то со-понимание, которое установилось в терапевтической группе, что позволило использовать метод СТРЕОЗ исключительно для прояснения бессознательных аспектов отношений в паре терапевт-клиент. Кроме того, сам бессознательный выбор клиентом метафоры оказался настолько удачным, что позволил мгновенно установить соответствия между этой метафорой и её заложенными в ней смыслами.

И ещё одно важное замечание в заключении.

Рассматривая метод СТРЕОЗ в работе со структурами третьего типа, я не сказал про один существенный момент. Связан он с особенностями человеческого понимания речевого высказывания, а, в частности, с особенностями терапевтического понимания дискурса. Реальный процесс любого понимания речи сопровождается выдвижением гипотез и предположений о смысле сообщения (Лурия, 1998, с.228-229). Тем более, это относится к терапевтическому пониманию дискурса клиента. Терапевт, хочет он того или нет, всегда выдвигает свои гипотезы относительно проблем и особенностей поведения клиента. Любое же понимание, любая гипотеза субъективны по своей сути, а значит, подвержены влиянию бессознательного самого терапевта. Можно сказать, что терапевтические отношения – это своеобразный плацдарм для разворачивания и коммуникации Субъектов бессознательного как клиента, так и самого терапевта.

Поэтому терапевту очень важно при формулировке своих гипотез или интерпретаций не спутать собственного Субъекта бессознательного с Другим клиента, и не сделать интерпретацию от имени своего Субъекта бессознательного. Иначе, метод СТРЕОЗ сведётся к бессознательному отыгрыванию на сеансе и коммуникации на уровне Других.

4.     Семантическая структура совокупного дискурса, образуемого всеми участниками терапевтического процесса

На последнем, самом высоком уровне метод СТРЕОЗ (названный мной для этого уровня обобщенной редукцией) представляет собой сведение совокупного дискурса всех участников психотерапевтического процесса к некоторым бессознательным смыслам клиента, связанным, как правило, с его актуальными неосознаваемыми отношениями в терапевтической группе.

Метод обобщённой редукции задаёт дополнительный взгляд на всю систему психотерапевтических взаимодействий в рамках конкретного сеанса. Взгляд этот состоит в том, что в некоторых случаях проблему клиента и особенности подачи этой проблемы можно рассматривать не саму по себе, а как стремление клиента повлиять на групповые терапевтические отношения. Например, занять привычную для себя позицию в группе, спровоцировать определенные реакции, перераспределить ролевую структуру группы и т.п.

То есть, иногда клиент сознательно либо бессознательно манипулирует темой, содержанием или формой подачи своей проблемы с целью оказать то или иное влияние на группу, либо отдельных её членов. Такие манипуляции, как правило, активно моделируют групповую динамику на сеансе, что и приводит к перераспределению всей системы отношений в группе.

Как же работать с помощью метода СТРЕОЗ в данном случае?

Принцип редукции означающих позволяет сводить целостный дискурс, произведенный всеми участниками группы, к отдельным аспектам неосознаваемых взаимоотношений клиента. Для этого необходимо учитывать: а) переживания членов группы, связанные с проблемой клиента и с особенностями её подачи; б) внутригрупповую динамику, а также специфические реакции на клиента отдельных участников; в) контрперенос и эмоциональные состояния (а также динамику их смены) самого терапевта.

Если психотерапевт фиксирует все сказанное и не закрыт по отношению к собственным контрпереносам на клиента, то он в состоянии понять, что «говорит» сейчас клиент. Действительно ли он переживает свою проблему, находится внутри неё, либо он недоволен своим местом в группе, собственным статусом, ему не хватает внимания либо привычных для него эмоциональных реакций. Если речь идет о последнем, то терапевтическая стратегия должна строится иначе, чем в случае терапевтического решения проблем клиента.

И ещё несколько слов в заключение.

Процедура третьего и четвертого уровней метода СТРЕОЗ основывается на феноменологической стратегии анализа групповых переживаний. В силу этого, эти два уровня можно рассматривать, как феноменологическую стратегию работы психотерапевта, в то время как первый и второй уровни – как структурно-лингвистическую стратегию. Использование в рамках одного метода сразу двух терапевтических стратегий позволяет системно подходить к проблеме клиента и работать как с его семантикой/смыслами, так и с субъективными переживаниями/чувствами.

Случай 10.

Этот пример я намечу лишь обзорно, выделив центральные для раскрытия сущности метода СТРЕОЗ детали.

На практическом занятии по психотерапии у студентов-психологов 5 курса очного отделения на роль клиентки вызвалась искренняя, открытая девушка, с весёлым нравом и пикническим телосложением.

Она заявила свою проблему, как тревогу, вызванную периодически возникающей необходимостью бежать за троллейбусом/маршруткой:

– Понимаете, когда я опаздываю, мне приходится бежать на остановку и мне начинает казаться, что пассажиры транспорта разглядывают меня, когда я бегу и злорадствуют в случае, если я не успеваю сесть, а подбегаю к закрытой двери. У меня по этому поводу рождается глубокий дискомфорт, и даже страх. Вот такая у меня проблема.

 Участники процесса, студенты-психологи восприняли заявленное, как некоторый фантазм клиентки, который при трёхгодичной психоаналитической работе мог бы украсить главу книги по аналитической работе со страхами и бессознательному желанию быть увиденной обнажённой.

Однако в нашем случае трех лет в запасе не было, а мы располагали одной парой, т.е. 120 минутами времени и, кроме того, это было учебное занятие, которое необходимо структурировать и завершать терапевтическим итогом. Поэтому группа пошла путями «активного интерпретирования».

Участники пробовали прояснить, что это за страх и какова его природа; в каких ситуациях клиентка испытывает сходные эмоциональные проявления, т.е., на что похожа эта ситуация; группа пробовала развить фантазм клиентки в направлении, что может произойти самого ужасного в случае...(опоздания на троллейбус, падения у всех на глазах и т.д.); старались выявить возможные вторичные выгоды такого поведения клиентки; пытались установить ситуации, из которых могло произойти смещение тревоги; и даже коснулись такой деликатной темы, как полнота девушки и её отношение к собственной фигуре.

Короче говоря, группа очень активно отозвалась на проблему клиентки, со всей серьёзностью подошла к решению её проблемы, эмоционально откликнулась на столь неожиданно «всплывший комплекс». Безразличных в группе не осталось. Все участники пытались помочь и всеми силами проявляли поддержку.

С другой стороны, с первых слов девушки и на протяжении всей работы лично моё внимание обращал на себя диссонанс между некоторой вычурностью самой проблемы и формой её подачи. Девушка буквально лучилась жизнерадостностью, постоянно улыбалась, чувствовала себя раскованно и непринуждённо, с удовольствием отвечала на вопросы, выслушивала интерпретации и др.

Кроме того, ведя ещё ряд дисциплин на этом курсе, я знал данную студентку, как достаточно спокойную, устойчивую, авторитетную и статусную для группы девушку. И мне не очень верилось, что она «особо страдает» от бега за общественным транспортом, по крайней мере на столько, на сколько она преподнесла это здесь, на занятии. Проблема как-то «не вязалась» с самой клиенткой, её голосом, манерой себя держать, то есть не соответствовала «уровню её личности». Безусловно, все это метафорические объяснения ситуации, но они отражали мои переживания на тот момент.

 Тогда у меня возник другой вопрос:

– Зачем девушке нужно было привлечь к себе столько внимания, да ещё в столь необычной форме? – думалось мне.

Между тем динамика терапевтической работы мягко перешла в направление расхваливания клиентки. Девушка вроде бы не очень “прибеднялась”, однако в группе заговорили об её организаторских способностях, вспомнили о том, что она очень добрая, спокойная, отзывчивая, играет на гитаре, душа компании и др. Дошло до того, что одна из студенток высказалась с сожалением:

– Как было скучно без тебя эти две  недели…

………

– Стоп! Вот оно что! Её же не было последние две недели! Она проболела или что-то там ещё, – завертелись мысли в моей голове.

Пропустив две недели, девушка устроила вхождение в группу по самому выигрышному сценарию: предъявила проблему и выступила в качестве клиентки. Используя этот сценарий, она не только вернула себе утраченный на время высокий статус, но и установила ещё более близкие и доверительные отношения со всеми членами своей группы. Кроме того, она получила целую порцию «психологических поглаживаний» и поддержки.

Я все это высказал. Девушка в момент моей речи скромно сияла и светилась – не только был удовлетворён её бессознательный запрос, но и позитивно отметили форму его удовлетворения.

Подведу итоги описания метода СТРЕОЗ.

Во-первых, уровневая последовательность метода редукции направлена в сторону всё большей обобщенности при анализе дискурса: от интерпретации оговорок в первой технике, до анализа целостного дискурса, произведенного всеми участниками терапевтического процесса – в редукции четвертого уровня.

Во-вторых, указанные четыре техники можно дополнительно систематизировать. Первые две техники имеют отношение к структурно-лингвистическому анализу речи, две последующие относятся к феноменологической стратегии понимания клиента. Если с помощью двух первых техник можно распознавать бессознательные смыслы, которые клиент вкладывает в свое сообщение, то две последние техники дают понимание феноменологического ряда переживаний клиента.

В-третьих, важным при построении метода СТРЕОЗ явилось знание тех групповых феноменов, которые возникают в терапевтической практике. Например, использование такой характеристики дискурса, как гетерогенность, позволило лучше распознавать структуру речи и отсекать её малозначимые фрагменты. Тоже относится и к предикативности, фрагментарности дискурса. Данная его характеристика позволила понять, что по обрывочности речи можно судить о принадлежности функции авторства над такими речевыми фрагментами Субъекту бессознательного.

К сказанному добавлю, что метод СТРЕОЗ существенно опирается на феноменологию терапевтического сеанса. Только понимая характер возникающих на терапии феноменов и динамику их развития можно адекватно реализовывать метод редукции. Исключительным поэтому для терапевта является знание самих групповых феноменов и критериев их дифференциации.

Наконец, скажу ещё об одном существенном моменте.

По моему собственному опыту, по моим наблюдениям за практикующими метод СТРЕОЗ терапевтами, а также по их отзывам, сочетать одному психотерапевту в одной терапевтической сессии все четыре техники данного метода практически невозможно. Если терапевт имеет склонность к аналитическому, «языковому» мышлению, «чувствует чужую речь», имеет «чутьё на язык», то есть у него развита способность отслеживать и быстро проникать в суть оговорок, неологизмов, метафор и метонимий, то, как правило, у него не остается возможностей работать с феноменологией клиента. Клиенты оценивают такого терапевта, как «холодного», «непонимающего», «слишком аналитичного». С другой стороны, когда терапевт увлечен феноменологическим анализом, находится в непосредственном контакте с переживаниями клиента, ему сложно параллельно проводить ещё и анализ дискурса.

Решение отмеченной трудности лично я вижу в котерапевтическом подходе к методу СТРЕОЗ. Этот метод буквально создан для котерапии. Именно в этом формате работы потенциал метода СТРЕОЗ используется на 100%. При этом должно выполняться важное условие. Один из котерапевтов должен работать преимущественно с содержательным уровнем проблемы клиента, другой – со структурным. Один из терапевтов реализует третий и четвёртый уровни метода СТРЕОЗ; а его котерапевт – первый и второй уровни. Подобное разделение стратегий работы в котерапии представляет собой уникальный и в то же время удобный инструмент сочетания лингвистического анализа с феноменологическим подходом.

И ещё одно дополнение.

В свёрнутом, автоматизированном виде метод СТРЕОЗ представлен в таком способе терапевтического анализа, при котором «бессознательное терапевта понимает бессознательное клиента» (Сандлер и др., 1993). Этот способ давно описан в психоанализе и носит название “свободно-парящее внимание аналитика”, “плавающее внимание”, “свободно-распределенное внимание” и т.п. (Томэ, Кэхеле, 1996).

[1] Точно об этом же говорят представители интерсубъективного направления в психоанализе (Столороу и др., 1999).

[2] Из выступления перед студентами одного коллеги-преподавателя.

[3] Туз – жаргонное обозначение мужского полового органа.