Пограничная личность нашего времени

…Что это за мир? Что это за королевство? Какие берега каких миров?..

Сколько еще твои отрицательные эмоции будут подавлять положительные?

Есть ли у тебя эмоции? И эмоции ли это? А если они поглотят тебя?..

Важные вопросы. Важные решения…

 

“Прерванная жизнь”, х/ф

Когда приходит невротический клиент, мне достаточно быстро становится понятно, как с ним работать. Я знаю, какому алгоритму следовать, а также то, что этот алгоритм в процессе консультирования можно будет гибко изменить, не опасаясь острой реакции клиента на отклонение от избранной ранее стратегии нашего взаимодействия. Я аккуратна в интерпретациях и не спешу их предлагать, но понимаю, что даже с фрустрирующей интервенцией клиент справится и сможет двигаться дальше, интегрируя болезненные переживания и не совсем приятные открытия относительно себя самого. Эти открытия будут формировать опыт, на который в дальнейшем он сможет опереться при самостоятельном решении жизненных задач.

Я знаю, что если забыла что-то важное из материала предыдущих сессий, невротический клиент мне напомнит. Если я неправильно расставила акценты, он поправит. Если я ухожу не в ту сторону, он сам вернет меня к интересующей его теме.

С невротическим клиентом мне позволено ошибаться (в меру приличий!) и признавать свои ошибки непосредственно в беседе с ним. Я могу сказать и о его собственных чувствах, обращенных ко мне; спросить, правильно ли я их поняла; совместно исследовать,  для кого на самом деле они предназначены; «здесь-и-сейчас» распутывать головоломку трансферентных коммуникаций; иронизировать по  поводу превратностей и ловушек бессознательного и безболезненно (хотя, порой, и чувствуя себя уязвленной) принимать его саркастичные послания в свой адрес.

Какими бы неожиданными поворотами не сопровождалось наше путешествие в его внутренний мир, я в глубине души чувствую уверенность, что если раппорт удалось выстроить, он останется прочным надолго и позволит мне - слышать клиента, а ему - быть искренним и рассчитывать на понимание.

Даже если клиенту не понравится то, что я говорю или вообще - то, что происходит, и он прекратит консультирование, как не имеющее для него смысла, он сделает это достаточно вежливо, а я не буду чувствовать себя обесцененной  и пострадавшей. Я отпущу его с легким чувством разочарования, которое довольно быстро и без особенного напряжения смогу превратить в важный опыт для работы над ошибками… и над собой. А «сбежавший» клиент (если он – невротический) вскоре напомнит о себе: напишет письмо, в котором отрефлексирует произошедшее. Возможно, поблагодарит. Вероятно – захочет вернуться и продолжить.

Когда приходит невротический клиент, я могу прогнозировать, чего ожидать и как будут развиваться события. Когда я понимаю, что мой vis-à-vis – пограничный, я лишь могу сказать себе, что ждать можно всего, чего угодно…

Пограничная личность наших дней многолика и нехрестоматийна. Ее симптоматика не так бросается в глаза, как это было во времена Фрейда и его ближайших последователей. Пожалуй, первым, кто описал  тонкие нюансы работы с пограничным клиентом, истинные переживания которого скрыты густой вуалью невротических паттернов, стал М. Балинт («Базисный дефект», 1968). Именно он постулировал, что главным предметом терапии  должны стать отношения между аналитиком и пациентом, подчеркнул ценность эмпатии и необходимость анализа контрпереноса для понимания сложности метакоммуникативных посланий человека, обладающего пограничной личностной структурой.

Итак, современный пограничный клиент часто ведет себя в терапии и консультировании как невротический. До тех пор, пока не затронуты значимые области его конфликтных переживаний, пока в отношениях между ним и консультантом сохраняется значительная дистанция, то есть пока никаких отношений как таковых попросту нет.

В теории известно, что пограничная личность «предпочитает» быть либо в изоляции, либо в слиянии. На практике это означает следующее. Если пограничный клиент остается в эмоциональной изоляции, никакая работа невозможна. Если допустить слияние, дезадаптивные паттерны коммуникаций, из-за которых собственно человек с пограничной структурой и пришел к консультанту, будут подкреплены и усилены, вместо того, чтобы быть реконструированными в более зрелые отношения.

Поэтому для себя я понимаю, что если не смогу преодолеть изоляцию, клиент будет чувствовать себя отвергнутым, а меня воспринимать как совершенно бесполезный объект. В то же время, стараясь построить раппорт, я рискую получить от клиента опасный карт-бланш  вместе с сопутствующей ответственностью за все происходящее и его последствия.

Чаще, конечно, клиент дает карт-бланш на бессознательном уровне, то есть здравый смысл не позволяет ему рассчитывать на чудесные изменения в жизни, произошедшие исключительно благодаря «магическим» деяниям консультанта. Чаще, но не всегда… В моей практике были случаи, когда пограничные клиенты проявляли упорство и рвение в том, чтобы полностью и бесповоротно вручить мне право распоряжаться их жизнью во всех ее аспектах.

Последствия – вопрос отдельный…

С тем, кто «не справляется» с оказанным доверием, пограничный человек обычно поступает жестоко: обвиняет, обесценивает, транслирует тотальное разочарование. Будучи консультантом, это можно пережить и даже контейнировать, но, разрушая консультанта как объект, пограничный клиент нечто подобное проделывает и с самим собой, выражая обиду и разочарование  по отношению к объекту чрезвычайно деструктивно и/или самодеструктивно. 

Поэтому Вы можете просто не успеть вовремя контейнировать: пограничный клиент не предоставит такой возможности. Он может внезапно и без объяснений прервать консультирование или нарушить сеттинг каким-либо «жестоким» образом: звонить консультанту в любое время дня и ночи, обвиняя в своих бедах или требуя немедленной помощи (возможно также сочетание одного и другого), «угрожать» суицидом либо другим разрушительным для его жизни поступком, ставить перед фактом уже воплощенных в жизнь импульсивных решений (разрывов, скандалов, экстремальных развлечений и сексуальных экспериментов и т.д.).

Несколько лет назад на меня произвел сильное впечатление эпизод, описанный в статье К. Ревере. Пограничная клиентка позвонила ему на второй неделе терапии, будучи нетрезвой, и сообщила следующее:

«Клаудио, я только что открыла газовые краны у себя дома. Мой сын находится там ... он спит. Что мне делать?»

Для меня оказалась чрезвычайно полезной и реакция терапевта на то, что произошло:

«Моим ответом была инструкция: "Возвращайтесь назад, закройте все газовые краны, проветрите помещение. После чего Вы должны быть у меня в офисе через двадцать минут».

«Такие моменты - не время для классической интерпретации», - отмечает Ревере далее. Прочитав  эти строки, я отчетливо поняла, что готовность к любому "развитию сюжета"  в консультативных отношениях с пограничным клиентом должна стать неотъемлемой частью моего профессионального опыта. Собственная практика пока уберегает меня от настолько острых реакций. Но ситуаций, когда приходилось применять кризисные интервенции, было немало…

Возращение к традиционной аналитической работе после критического эпизода и преодоления его последствий – всегда длительный, нелегкий и тернистый путь. И спешка здесь неуместна. И столько опасностей подстерегает и клиента, и консультанта на этом пути. Так сложно удержаться в рамках профессиональной этики и не шагнуть в сторону: в одну – направить клиента к психиатру, да и дело  с концом; в другую – начать оказывать ему помощь, выходящую за границы консультативных взаимодействий! Так сложно и так необходимо!!!

Когда заканчивается консультирование невротического клиента, как правило, я ощущаю удовлетворение.

Когда я завершаю работу с пограничным клиентом и расстаюсь с ним, я чувствую себя вернувшейся из Путешествия, полного тревог, неурядиц и опасностей, но оставившего в душе глубокий след.