Об особенностях российской ментальности и психотерапии.

Про отношение общества к психотерапии, как помогающей профессии. Интересно, каким видится потенциальный клиент или общество в целом... тревожным, мифологизированным, инфантильным, наивно - мистифицизированным, иррациональным, пугающимся, недоверчивым, созависимым,  неуверенным, жертвенным  и безответственным, в ожидании чуда. В то - же время (если обращается за профессиональной помощью), стремящимся обрести здоровую зависимость и обрести связь, доверяющим - когда установлено доверие, погружающимся в исследование личной феноменологии, адаптивным, с желанием образовываться психологически и с желанием обнаруживать свои границы - границы личности, семьи, сообщества. Правда для этого нужен грамотный специалист, в коих, как пишет автор есть недостаток. Текст (под моей редакцией Э.С.) не весь, но очень любопытный, во всяком случае, по опыту работы откликается все, что пишет автор:

«Верования (и суеверия), а также иррациональные стереотипы поведения (ритуалы), связанные с «опытом удачи», представляют собой своего рода психологический «бартер» («ты — мне, я — тебе»), виртуальный конформизм. Очевидно, что они имеют защитно-регрессионную основу, восходящую к раннему детскому опыту вознаграждения за послушание «всесильным» и «всезнающим» в глазах ребенка родительским фигурам.

Соответственно, в ситуации неопределенности, неуверенности индивида в завтрашнем дне и в способности справиться с текущими и грядущими проблемами, в достаточности внутренних ресурсов для совладания с ними, происходит социально-индуцированная регрессия.

Возникающее нарушение психологической адаптации, по сути детско-беспомощное состояние, оживляет инфантильный иррациональный стереотип поиска «спасителей». Соответственно, сочетание затяжного социально-экономического кризиса и традиций наивно-утилитарного мистицизма, архаичных форм иррациональности, инкорпорированных в традиции российской культуры в форме язычества, лежит в основе заметного оживления последнего, в том числе в форме неоязычества, неошаманизма и многочисленных около религиозных культов, мимикрирующих и маскирующихся под «духовный путь», «путешествие в поисках Силы», «техники обретения сверхспособностей» (страждущих обретения оных не смущает, что перечень сверхспособностей напоминает список психопатологических симптомов, до степени тождества).

Конечно, подобный иррациональный конформизм, связанный не только с наивностью или влиянием архаичных стереотипов массового сознания, но и с подавлением внутренней рациональной критики, порождает феномен, который В.В. Дезорцев называет as is: «лжепророки, лжеисцелители, лжечудотворцы — среди простаков».

Эти особенности российской культуры и ментальности приводят к преобладанию запроса на парапсихологические услуги по сравнению с психологическими. Напомню данные, приводившиеся В.Ю. Завьяловым, о том, что количество только учтенных народных целителей на порядок превышает число врачей-психотерапевтов. Мне доводилось анализировать работу консультативного психологического центра, в котором число обращений после ребрендинга и рыночного репозиционирования в качестве «оккультно-целительского» число обращений клиентов возросло в 200 (!) раз.

Именно иррациональный взгляд на происхождение проблем и возможные пути их решения и приводит к тому, что россияне предпочитают обращаться за помощью не к психологам и врачам-психотерапевтам, а к народным целителям и экстрасенсам.

В то же время потенциально позитивная, ресурсная сторона иррациональности — симультанность и холистичность, системность, многомерность взгляда на мир. И когда иррациональность удается направить в рациональное русло, она превращается в адаптивность, возможность «совместить несовместимое», в соответствии с холистическим принципом организации психики (К. Голдштейн).

Таким образом, оказывается возможным разрешение кажущихся неразрешимыми (с рациональной точки зрения) противоречий, благодаря утилизации в процессе терапии феномена «парадоксального человека», отражающего ресурсную сторону иррациональности.

_____________________________________________________

Отличия, связанные с социокультурным феноменом советского и «постсоветского» человека. Последний представляет собой набор стереотипов, еще в советское время сформированных в массовом сознании и сохраняющихся вследствие инертности последнего.

По мнению А.Н. Моховикова, психологический постсоветский синдром включает анархическое поведение по отношению к установленным правилам и законам, а также зависть и некритическое принятие всего, что «за бугром», в дополнение — дефицит чувства безопасности.

Д.В. Ольшанский добавляет к этому такие основополагающие характеристики психологии российского человека, как принципиальная нелогичность (точнее, инологичность), склонность к риску, а также «способность к остро критичному анализу и самоанализу прошлого (вплоть до самобичевания, самоуничижения и «самоедства») при одновременной неспособности к планированию будущего, подчас до отрицания самой возможности его предвидения и прогнозирования».

Еще одно отличие российской ментальности от западной, практически важно в аспекте психотерапии, состоит в отношении к персональной ответственности. В понятийном русле психотерапии ответственность понимается как субъектность, неотъемлемая часть зрелой жизненной позиции. И традиционная для западной психотерапии (по крайней мере, начиная с Ф. Перлза) рекомендация для клиента, формулируемая как «принятие ответственности», означает активные самостоятельные действия по решению проблем.

В российской же ментальности....в первую очередь включает не проактивное внешнее действие («взрослое», Эго-ориентированное, ассертивное), а реактивное, внутреннее (связанное с супер-Эго, «детское»), включающее регрессионную дезактуализацию и дезинтеграцию «Я», стыд и снижение самооценки, интрапунитивное признание вины и готовность нести наказание, страдать и пассивно терпеть.

___________________________________________________

....В российской культуре, напротив, для коммуникации свойственна первоначальная внешняя сдержанность, напряженность и нередко даже враждебность. В основе лежит привычная социально индуцированная гиперактивация адаптивного механизма «свой-чужой»: он поначалу «чужой», потому и воспринимается отнюдь не нейтрально, а настороженно, как потенциальный источник опасности. Но при дальнейшем сближении, преодолении защитного коммуникативного барьера быстро становится «своим», и прежняя отстраненность сменяется неформальностью общения, его открытостью, порой избыточной, наивно-детской. Такой исповедальный диалог, «душа нараспашку», в психотерапевтическом сеттинге становится основой «русского катарсиса»

__________________________________________________

Некоторые авторы причисляют к числу характерных для отечественного уклада также и мазохистические установки, в первую очередь страдание, особенно в гендерно-специфическом, феминном варианте (традиционное в российской культуре женское терпение, жертвенность, покорность), хотя это представляется спорным. Для одних страдание выступает как необходимая жертва, дающая право на справедливое возмещение, получение материальных благ. Для других страдание — то, что облагораживает, очищает душу. Для третьих страдание — то, что придаёт жизни смысл, в соответствии с формулой Ф. Ницше (использованной впоследствии В. Франклом): «Жить – значит страдать. И чтобы выжить нужно найти какой-то смысл в страдании.» При этом укоренение страдания в российской культуре, постулирование его неизбежности культурно-исторически обусловлено, оно выступает как архаичный защитный механизм, обеспечивавший выживание в авторитарном обществе, своего рода «пережиток» крепостного права.

___________________________________________________

Традиционная российская ментальность дополняется характеристиками, привнесенными новой историей страны, в полном соответствии с культурно-исторической теорией Л.С. Выготского и А.Р. Лурии. Они входят в описание особого психологического типа «homo (post)soveticus», являющегося социально-психологическим наследием советской эпохи. В частности, в формулировке Р. Бистрицкаса и Р. Кочюнаса сюда входит догматичность убеждений и недостаточное принятие себя, отсюда перенос принятия решений на значимых других — преуменьшение ценности личного опыта в сравнении с преувеличенным доверием к коллективному мнению, сопровождающееся раздвоением личного и социального «Я». Соответственно и перенос персональной ответственности, особенно за неудачи, и принятие ее лишь за успехи. А значит, преобладание мотивации избегания неудач по сравнению с мотивацией достижений.

Это психологические следствия рост неопределенности в обществе, его социально-экономической хаотизации. Отсюда проистекают как упомянутая выше иррационализация мышления, так и склонность к возрастной регрессии (предрасполагающая к инфантилизации). Когда будущее становится неопределенным, и привычные рациональные стереотипы поведения оказываются неадаптивными, происходит «разрыв шаблона» (конечно не в психокоррекционном, а в социальном значении), индуцирующий регрессию, детское состояние растерянности, дефицита поведенческих навыков и первичного научения.

____________________________________________________

Депрофессионализация и вытекающая из нее профанация также тесно связаны с инфантильной иррациональностью массового сознания, когда в глазах взрослого, как для ребенка, приобщенность к «чуду», везению, знание «чудодейственного» заклинания или ритуала, по выражению Дж. Агамбена, «стоят гораздо большего, нежели кропотливая работа по достижению цели»

Конечно, в отечественной психологической психотерапии, как сравнительно молодой и новой для общества профессии, пока рано и безосновательно было бы говорить о депрофессионализации, здесь проявляется скорее недопрофессионализация. А вот в системе здравоохранения встречаются весьма показательные проявления депрофессионализации, с которыми приходится сталкиваться пациентам, впоследствии (в том числе и по этой причине) обращающимся за психотерапевтической помощью."

_____________________________________________________

За прошедшие два с лишним десятилетия в российском обществе подошел к завершению социально-психологический цикл, связанный с процессом смены поколений. ...Выросло в идеологическом вакууме и идейной неразберихе, броуновской постмодернистской суете интеллектуального контемпорари, в значительной мере лишенное традиционных социокультурных корней. При этом традиционный социальный патернализм, описанный выше, зачастую трансформировался в иждивенчество и инфантильность. А отсюда все чаще встречающееся полевое поведение — «безвольное», эмоционально-опосредованное, которым руководят не собственные потребности, жизненные принципы или цели, а стимулы из внешнего окружения.

Все это приводит к избыточной зависимости (не в клиническом контексте, а в психологическом) от социального окружения, в первую очередь семейного, в близких отношениях (созависимость).

В результате отечественный психотерапевтической помощи пациент часто оказывается инфантильно - несамодостаточным, его мнение и поведение в существенной степени направляются окружением, под влиянием которого даже после успешной терапевтической интервенции он легко возвращается в неадаптивное состояние. В то же время подобные личностные особенности могут превращаться в ресурс терапии при создании поддерживающей микросоциальной среды (терапевтического сообщества).» Источник отредактированного текста - http://psychotherapy.ruspsy.net/article.php?post=663 автор -  Марк Сандомирский