Герменевтика депрессивного субъекта

ГЕРМЕНЕВТИКА ДЕПРЕССИВНОГО СУБЪЕКТА

В сердце тьмы

Эта статья не претендует на роль методического пособия о том, какой способ лечения депрессии и избавления от её симптомов наиболее верный.

Впрочем, хочется отметить, что превалирующий в данной статье психоаналитический подход занимает исключительно деликатное положение по отношению к тем, чьи страдания и болезненные переживания требуют чьей-нибудь профессиональной помощи. Не раздавая советов налево и направо, психоаналитик, с присущей ему интеллектуальной тонкостью и профессиональной интуицией, предоставляет клиенту право выбора, свободу действий, в отношении его, клиента, собственной жизни. Эта статья написана как раз в таком духе.

Несмотря на уже более чем столетнюю практику изучения депрессий (З. Фрейд, К. Абрахам, М. Кляйн, В. Франкл, М. Решетников, Ю. Кристева), данный феномен общечеловеческого опыта не перестаёт притягивать внимание представителей различных психологических школ и подходов.

Но от чего же практика изучения депрессий имеет столь богатый опыт? Как бы жестоко не прозвучала следующее высказывание, но психоанализ и другие, вышедшие из его школы психотерапевтические подходы, во многом обязаны череде многочисленных потрясений, которые познал человеческий мир в ХХ веке. Оказавшийся на стыке двух мировых войн – а в случае русского народа ещё и гражданской, – человек прошлого столетия впитал в себя всю горечь утраты и переживания беспомощности перед страшной силой глобальных изменений в устройстве мирового порядка и морали. Череда бессмысленных убийств, происходящих в первой половине ХХ века, не только вызвали скорбь, постоянную печаль и боль от утраты близких, но и отняли то, без чего ни один человек не в силах нести (вынести) своё тяжкое бремя существования – смысл. Как писал американский поэт Уоллес Стивенс – «Мир уродлив, и люди грустны». И на это есть свои причины.

Народы, ставшие свидетелями гибели религиозных и политических устоев, пережившие тяжёлое кризисное время особенно склонны к меланхолии. Однако, мировой культуре известны примеры, когда меланхолическое состояние представляет сам дух народа, а бесконечная душевная боль и «сердечная тоска» становятся областью поэтического дискурса. Речь идёт, разумеется, о сердечной тоске русского народа.

«Изолятор тоски – или просто движенье вперед.

Надзиратель любви – или просто мой русский народ».

Надзирая любовь, то есть то чувство, которое «до боли» знакомо русскому человеку, депрессивный субъект, о котором впоследствии и будет идти речь, оказывается в состоянии недостачи и врождённой нехватки, опасаясь встретиться с тем, что лежит по ту сторону от непрекращающейся печали, с первичным, но навсегда удалившимся и парадоксально опасным чувством – любовью. Изолируя себя от окружающего мира, депрессивный субъект остаётся один на один с единственно доступным для него объектом, куда и направляются все его мысли и чувства, - тоской. Феноменологии сложного сплетения этих чувств, покоящегося в душе депрессивного субъекта будет посвящена значительная часть этой статьи.

В рамках культуры, депрессия, как феномен, занимает особое место. Последующее заявление о том, что культура XXI века находится в состоянии межпоколенного конфликта (имеется в виду конфликт трёх типов культур описанных М. Мид – постфигуративного, кофигуративного и префигуративного), не вызовет столь громкого общественного резонанса, как то, каким же образом этот самый конфликт оставляет после себя сколько не выжженное поле, сколько закрытых, замкнутых, оставленных наедине со своей тоской индивидов, ищущих какой-либо поддержки у безжизненных, лишённых всяких человеческих эмоций и чувств технологий. Но где же здесь место для депрессии?

Наследники кофигуративного, и современники префигуративного типов культуры, дети рождённые и воспитанные в эпоху кризиса и глобальных изменений, отвергшие родительское слово и утратившие любые формы преемственности культурных образов – вот те, над кем восходит «чёрное солнце» (метафора Нерваля, используемая Ю. Кристевой в книге, посвящённой анализу феномена депрессии - «Чёрное солнце. Депрессия и меланхолия»), лучи которого пробиваются в самое сердце, заполняя его только темнотой. Человек же постфигуративного общества ещё с самого рождения начинает усваивать элементы своей культуры через материнскую заботу и отцовское слово. Для него нет никакого другого будущего, чем то, что уготовлено его родителями, общиной, семьёй. Его жизнь наполнена смыслом, ибо таковым была наполнена жизнь его предков, а также предков его предков и так далее. Постфигуративная культура, со всеми её ограничениями, табу и ритуалами, проявляет своеобразную заботу над своими представителями – отвергает всякую сознательность и сомнения на её счёт. В префигуративной культуре отвергаются целые поколения. Причём от этого страдает и младшее и старшее поколение. Человек, находящийся на перепутье двух типов культур, мигрант, чувствующий себя везде чужим и отвергнутым – их всех объединяет глубинное, не всегда осознаваемое чувство утраты, а состояние лишённости становится их образом жизни. Они везде маргиналы.

Также мотивы можно встретить в произведениях Г. Гессе, Э. Хемингуэя, Б. Пастернака, Э. М. Ремарка, И. Бродского, О. Мандельштама. Но наиболее яркое, на мой взгляд, описание такого межкультурного, межпоколенного конфликта принадлежит Г. Гессе: «Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность! Конечно, не все это чувствуют с одинаковой силой. Такой человек, как Ницше, выстрадал нынешнюю беду заранее, больше, чем на одно поколение, раньше других, – то, что он вынес в одиночестве, никем не понятый, испытывают сегодня тысячи». Таким образом, депрессия становится болезнью целого поколения (если не поколений).

Закончить эту небольшую статью можно анализом фильма Андрея Тарковского «Ностальгия». Затронутые в этом фильме темы крайне разнообразны. Это темы любви и безумия, христианства и истины, Бога и человека, жизни и смерти. Ни одна из названных выше тем не является основной. Не являются же они и второстепенными. Каждой из них выделено своё место в мозаике. Они равностепенны и равнозначны. Однако, ностальгия, тоска по Родине и семье являются лейтмотивом картины. Главный герой – русский поэт, мигрировавший в Италию, оказавшийся на перепутье своей тоски и поиска смысла. В последнем ему помогают его переводчица и один случайно встреченный местный сумасшедший. Но как похожи личные истории поэта и безумца! Как много в них общего! Границы между понятиями нормы и безумия размываются с силой тихоокеанского прибоя. У кого же ещё искать истину как не у безумца или философа? Впрочем, философ, как и поэт, занимается поисками истины в регистре символического, не стараясь, в отличие от безумца, его разрушить. Фильм «Ностальгия», без сомнения, фильм с очень меланхолическими красками – густой туман, обволакивающий собой всё пространство вокруг, чёрно-серые воспоминания поэта. В этом фильме нет солнца и, такое ощущения, что в нём нет жизни. Философия есть практика в умирании, поэтому философ является по природе своей меланхоликом «из-за переизбытка своей человечности». Таковым становится и русский поэт. Всё его человеческое осталось где-то по ту сторону печали и тоски, и всё то человеческое есть любовь, к которому он так безудержно стремится. Но для этого ему необходимо пройти ритуал длиною во всю его жизнь и... умереть. Потому что смерть для поэта – это триумф над небытием утерянной любви и Родины.