Классики психоанализа и современные психоаналитики о прощении

Имеют ли техника прощения и цель простить место в психоаналитической работе?

В своей работе «Недовольство культурой» З. Фрейд рассматривал заповедь о прощении своих врагов как некий психический парадокс. Заповедь гласит: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». По мнению З. Фрейда, несмотря на известность этой заповеди, она является чуждой человеку. Фрейд обосновывает это тем, что любовь является ценной для человека. Если он любит кого-то, то этот человек должен заслужить эту любовь. Человек может любить другого, если он в чем-то на него похож, что в нем возможно любить самого себя или любить его как идеал самого себя. Если всего этого нет, то трудно любить этого человека, или даже несправедливо приравнивать любовь к близким людям к любви к чужаку. Этот чужак может нанести вред, воспользовавшись этой любовью. З. Фрейд был бы не против, если бы эта заповедь звучала: «Возлюби ближнего твоего так, как он любит тебя»[1].

Заповедь «Люби врага твоего» также возмущала Фрейда. Он считал их по сути одинаковыми и приводит сноску на слова поэта Г. Гейне, который может себе позволить хотя бы в шутку высказать запретные психологические истины. Так Г. Гейне признается: «Я человек самых мирных убеждений. Мои желания: скромная хижина, соломенная крыша над головой, зато добротная кровать, хорошая еда, свежие молоко и масло, цветы под окном, несколько красивых деревьев напротив двери, Если же всемилостивому Богу вздумается сделать меня совсем счастливым, то он даст мне радость тем, что на этих деревьях будут висеть шесть или семь моих врагов. Перед их смертью я растроганно прощу им все зло, причиненное мне за все время жизни - да, врагам нужно прощать, но не раньше, чем они повешены» (Гейне. «Мысли и идеи»)[2].

З. Фрейд считает, что любить человека, не стоящего любви или врага - это credo, quiа absurdum («Верую, ибо абсурдно»). Далее Фрейд делает вывод, что следование высоким этическим требованиям прямо поощряет зло, а значит вредит культуре, поскольку в это врем поведением людей руководят этические принципы как добро и зло, не принимая во внимание причины поведения. Фрейд это объясняет тем, что человек не только мягкое и любящее существо, которое способно только на защиту в случае нападения. Человек имеет также агрессивные импульсы, поэтому для него естественно использовать ближнего своего как средство удовлетворения агрессивности, как сексуальный объект без согласия, а также причинять боль, мучить и др. Одним словом - Homo homini lupus (Человек человеку волк)[3].

В работе «Тотем и табу. Психология первобытной культуры и религии» З. Фрейд во многих местах отмечает конфликт между двумя установками по отношению к мертвым: нежные чувства и враждебные. Поскольку враждебные чувства (или непрощение) являются бессознательными, «исход конфликта не может состоять в вычитании обоих чувств одного из другого и сознательном предпочтении чувства, оказавшегося в избытке, это бывает, например, если прощаешь любимому человеку причиненное им огорчение»[4]. Говоря таким образом, Фрейд постулирует, что прощение является сознательным феноменом, что в бессознательном нет такой категории, в лучшем случае есть некая амбивалентность, когда любовь и ненависть идут рядом друг с другом. Это согласуется с позицией Ж. Дерриды: настоящее же прощение представляет собой апорию: как можно простить непростительное? Для Дерриды прощение прощает только непростительное, иначе это не прощение. Оно даже невозможно и безумно (как и справедливость). То есть говоря словами Фрейда и Дерриды, с психоаналитической точки зрения подлинное прощение остается неосуществимым, парадоксом.

В произведениях Мелани Кляйн, в отличии от З. Фрейда, у которого прощение является сознательным понятием, не все так однозначно. Процессом, который наиболее близок к прощению, в психоаналитическом понимании является репарация. Однако процесс репарации является внутренним процессом и касается внутренних объектов, но у Мелани Кляйн это не всегда так однозначно. Впервые она ввела этот термин в работе «Любовь, вина и репарация». В этой работе Кляйн говорит о репарации внутренних объектов, но иногда, вроде бы упоминает и о прощении внешних объектов: «Если глубоко в бессознательном мы стали способны в некоторой степени очистить свои переживания к родителям от обид, простили их за фрустрации, которые нам пришлось вынести, мы можем жить в мире с собой и способны любить других в истинном смысле этого слова»[5]. Однако в более поздней работе «Зависть и благодарность» Кляйн фокусируется и говорит о репарации внутренних объектов: достигается это проработкой, которая является постепенным процессом; анализом негативного и позитивного переноса, то есть здесь нет никакого намека на сознательное прощение. Можно предполагать, что бессознательный процесс репарации внутренних объектов может привести к сознательному переживанию того, что называется прощением, однако эти два процесса остаются абсолютно разными и относятся к различным уровням психической жизни человека.

Автору близка позиция Генри Ф. Смита, когда он пишет, что прощение не имеет места в психоаналитической работе[6]. При всей соблазнительности использования понятия прощения психоаналитики могут называть прощением то, что является всего лишь результатом обычной повседневной работы анализа. Сознательное понятие прощения не имеет места в психоаналитическом процессе.

Однако некоторые психоаналитики имеют иную точку зрения. Например, Ш. Сьясси считает, что прощение является неотъемлемой частью психоаналитического процесса. Определяя прощение как «бессознательно мотивированную работу по охранению и дополнению психологических изменений, достигнутых в результате оплакивания», она говорит о «бессознательном побуждении прощать»[7], которое оберегает работу оплакивания и мотивировано необходимостью репарации нанесенных нарциссических повреждений и восстановления необходимых внутрипсихических связей. Еще один психоаналитик Салман Ахтар рассматривает это понятие как маркер определенных типов психопатологии и выделяет такие как неспособность прощать, преждевременное прощение, псевдопрощение и другие. Он говорит, что «прощение является неотъемлемым составным элементом оплакивания и потому необходимо для личностного роста», однако в выводах к своему описанию долгого анализа г-жи И., что она «обрела способность видеть собственную деструктивность и вспоминать свою враждебную манипулятивность в детстве по отношению к матери. Затем последовали раскаяние и прощение»[8] - и это скорее результат анализа, психоаналитической работы, а не инструмент или средство терапии.

Мелвин Р. Лански уделил много внимания динамике прощения, однако связывая ее с динамикой стыда. Он рассматривает прощение через «отказ от психических состояний непрощения (обиды, ненависти, недовольства, мстительности, нарциссической ярости, упрека, отвержения, желания причинить зло) и затем обретение способности терпеть психический гнет, результат этого отказа: стыд, скорбь, утрату всемогущества и чувства самодостаточности, работу по пересмотру своих представлений о природе отношений»[9]. То есть подход заключается в определении прощения через его оппозицию – отказ от непрощения плюс последующую проработку стыда. Но тут возникает вопрос, интересует ли Лански вопрос прощения или все-таки динамика стыда?

Часто то, что называют прощением, представляет собой одну из форм отрицания или опровержения травматической реальности (внешней или внутренней), как будто человек говорит, что этого никогда не было или это не имеет значение. Это и есть тот защитный прыжок веры, о котором говорит Кьеркегор. Некоторые пациенты приходят к нам в подобном состоянии, и в терапии мы работаем над тем, чтобы заменить их отрицание более полезным принятием травматической реальности, в результате чего психическая боль неизбежно увеличится, прежде чем сможет – в некоторых случаях ослабнуть; но при этом травматическая реальность не оказывается ни забытой, ни прощенной. В некоторых случаях склонность отрицать и прощать может стать хронической и характерологической, что ведет к опасным ошибкам в суждении – например, к неспособности распознать актуальную или потенциальную виктимизацию, или может отражать глубинные саморазрушительные или мазохистические черты характера. В менее острых ситуациях механизм достижения прощения включает превращение преследователя в жертву; этот процесс иногда называют «пониманием», так как «все понять, означает все простить»[10].

Тот факт, что в прощении неизбежно заключен агрессивный компонент, отражено во многих афоризмах (Д.Ф. Кеннеди – «Прощайте врагов своих, но никогда не забывайте их имена»). Стремление выделить его в отдельный процесс может привести к тому, что возникнет тенденция к избеганию в аналитическом процессе агрессии. Чтобы это не произошло, прощение должно быть по крайней мере результатом аналитического процесса, основной составляющей которого станет постоянное переживание и агрессивных, и эротических желаний в неустанных попытках восстановить отношения со своими внутренними объектами и частями собственного Эго. Это может быть ежечасной борьбой, которая разворачивается внутри пациента: как он обращается со своими обидами, гневом, персекуторными тревогами в переносе и вне его.

[1] Фрейд З. Недовольство культурой // Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. Пер. с нем. А. М. Руткевича – М.: Ренессанс, 1992. С. 89

[2] Там же. С.90

[3] Фрейд З. Недовольство культурой. С. 89

[4] Фрейд З. Тотем и табу, перевод с немецкого Вульфа М. В., М.: Азбука-Аттикус, 2015. С. 126

[5] Кляйн М. Психоаналитические работы. В 7 томах. Том 6. «Зависть и благодарность» и другие работы 1955–1963 гг.. – Переводчики: Ролина О. К. , Плехова И. П. , Ниязова А. Н. , Мельникова Мария Леонидовна, М.: Издательство: ERGO, 2007. С. 255

[6] Смит Генри Ф. Прыжок веры: можно ли считать полезным понятием? // Международный психоаналитический ежегодник №2, пер. с англ. Е.С. Калмыковой, М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 91

[7] Смит Генри Ф. Прыжок веры: можно ли считать полезным понятием? С. 92

[8] Там же. С. 92

[9] Там же. С. 92

[10] Там же. С.99