№ 2. Подходы к структурному анализу зависимого поведения. Время и Пространство опьянения

В предыдущей лекции мы с Вами поняли, что человек стремится соприкоснуться со своей внутренней, данной ему от рождения бесконечностью. Он смутно чувствует ложность мирской суеты и бессмысленных ценностей, которые предлагает ему цивилизация в обмен на его жизнь и душу.

Личность испытывает потребность хотя бы на время отрешиться от мира вещей, от своего потребительского «общественного Я». Для этого ей нужно измениться, достичь цельности своей души и чувства осмысленности своего бытия. Эту потребность всю свою жизнь исследовал Альфред Адлер, говоря о первичном, свойственном человеку от рождения «комплексе неполноты» и «стремлении к достижению полноты». Описание Адлера противоречивы. Я думаю, это связано с тем, что он пытался остаться только на позициях материалистического, т.е. атеистического знания.

Описание Киркегором потребности в «аутентичности» и Розановское понятие желания встречи с «бесконечной индивидуальностью» лишены внутренних противоречий. Оба этих мыслителя были религиозными философами. «Аутентичность» и «бесконечная индивидуальность» для них являлись моментами общения с Богом. Пользуясь определением замечательного русского философа Евгения Трубецкого, я, в своих книгах, пользовался более широким термином «метафизическая потребность» Может быть, поэтому они понимали важнейший для человека, занимающегося зависимым поведением факт: для того, чтобы личное сознание расширилось к своей собственной бесконечности, оно сначала должно сузиться, найти вход — свою персональную «точку Розанова», свою «лавочку» Нильса Бора, свою форму концентрации или свой «транс» по М. Эриксону.

Если поп — культура — цивилизация потребления и их информационные потоки лишают человека ощущения естественности транса, реализацию которого во всех традиционных культурах предоставляла религия, то человек, забывший о существовании внутри него бесконечности и оказавшийся не в силах удовлетворить метафизическую потребность, начинает искать во внешнем мире аналогии «точки Розанова»…и легко находит их, так как эту аналогию предоставляют любые психоактивные вещества.

На мой взгляд, именно этот процесс и позволяет таким выдающимся современным мыслителям, как Александр Дугин, например, писать о том, что состояние опьянения является состоянием необходимым, и что в нем «есть что-то сакральное».

Именно это «что-то» мы и попытаемся обсудить в сегодняшней лекции.

Мы говорили в предыдущей лекции, что Киркегор, говоря о потребности достижения аутентичности бытия писал о том, что самое главное напряжение этой потребности человек испытывает в подростковом возрасте, сталкиваясь с системой глобальных тревог и страхов, главным их которых является возникающая в этом возрасте угроза смерти. В этом возрасте человек любой ценой пытается достичь собственной аутентичности, обрести ощущение целостности личности, осмысленности ее бытия. Он будет искать целостный смысл существования собственной души в тех обрывках мистических и псевдомистических знаний, которые будет предлагать окружающее культурное пространство. Этот поиск настолько значим, что советская психиатрия — наука, начисто отвергающая реальность «внутренних пространств» — была вынуждена для его описания ввести «наркологический» термин «метафизическая интоксикация» — «отравление религиозной информацией».

Именно поэтому этот возраст так опасен с точки зрения возможности начала злоупотребления наркотиками. Подросток находит иллюзию, «симулякр» «точки Розанова» и ощущает эту иллюзию как удовлетворение неосознаваемой метафизической потребности.

Для тех, кто предпочитает термины психоанализа, я напомню, что Карл Юнг называл то же самое неосознаваемое влечение «потребностью в достижении идентичности». Я повторяюсь для того, чтобы слушатель понял, метафизическая потребность существует в структуре человеческой души наравне с такими физиологическими потребностями, как голод или сексуальный инстинкт.

Абрахам Маслоу доказал этот факт в своей знаменитой книге «Мотивация и личность» (доказать то доказал, но до конца так и не сумел признаться в этом, как и Адлер, он пытался оставаться последовательным материалистом).

Важно понимать: когда подросток встречается с алкоголем, например, он находит не просто аналогию транса, а его подмену, поскольку химическое вещество имеет свою собственную природу, и эта химическая природа, точно также, как вещь в примере из предыдущей лекции заполняет собой «точку Розанова» и, следовательно, не дает пробиться в сознание лучу из «бесконечной индивидуальности». Одна из моих пациенток — интеллектуально развитая, имеющая разнообразные увлечения девушка 14 лет, из состоятельной семьи, объясняя мне причины того, что она начала вдыхать летучие растворители (подобная токсикомания традиционно считается у нас уделом подростков из деклассированных слоев общества) замечательно сказала:

«Тошно жить в мире, в котором как на экране телевизора толпа молодежи с восторженными глазами идет следом за медленно плывущей по небу жвачкой Орбит».

Вот один из примеров того, как подросток, ощущая бессмысленность симулякров культуры, нашел для себя другой — химический симулякр «контркультуры». В этом случае, терапевту оказалось достаточным, объяснить и показать какого состояния души она искала на самом деле и проблема зависимости исчезла (6 лет катамнестических наблюдений).

Но такой «симулякр» не стал бы ценностью для личности, если бы вызываемое им состояние не было бы схоже по своей экзистенциальной, сущностной форме с подлинным трансом.

Я думаю, что знаменитая алкогольная анозогнозия — отказ пациентов считать запои (даже длительные) болезненным или ненормальным явлением своей жизни связан с удивительной схожестью, для сохранившихся зон бессознательного, опьянения с естественно необходимым, священным состоянием сознания.

Однако чем же все-таки отличается транс под влиянием химического вещества и транс, которым характеризуется «точка Розанова»?

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, давайте сначала попытаемся понять: влияет ли объект, на котором мы с вами концентрируемся на возникновение конкретных ощущений внутри транса? Вне всякого сомнения, характеристики этого объекта имеют огромное значение. Ведь, мы говорим о возникновении бессознательных ассоциаций. Из глубин нашей души будут всплывать образы, имеющие пусть некоторое, но глубинное соответствие с объектом концентрации.

Мы с Вами, например, на этом тренинге используем свечи, поскольку огонь свечи издревле ассоциируется нами с неугасимым божественным огнем нашей души, с ее творческими силами. Я очень люблю для концентрации и якорения использовать китайские шарики — массажеры из можжевельника, так как их экзистенциальные характеристики — твердость и живая теплота дерева, шарообразность, как архетипический образ целостности и схожесть их борозд с привычными изображениями головного мозга помогают мне вызвать ассоциации стойкости, душевной теплоты и целостности души.

Если же мы, например, попробуем войти в состояние концентрации с помощью картины кого-нибудь из современных художников, то рискуем, что к нам из глубин бессознательного могут подняться инфернальные страхи.

Давайте попробуем сосредоточиться на одной из картин идола живописи постмодерна Х. Гиггера. Я даю Вам на концентрацию две минуты.

…

…Страшно? Значит искусство, проникшее в «точку Розанова», вовсе не так нейтрально, как это кажется нам в быту.

Многие из Вас обратили внимание на то, что, несмотря на «уплывание» ассоциаций «в сторону» от формы конкретного рисунка, они сохраняют его пугающее и безнадежное содержание. Содержание транса определили не линии, проведенные художником, а их экзистенциальный смысл.

Это простейшее рассуждение может завести нас очень далеко. Например, внимательное смотрение телевизора является, вне всякого сомнения, трансовым состоянием. Однако исследовал ли кто-нибудь те ассоциации, которые всплывают из глубин бессознательного в ответ на концентрацию на каком-нибудь из кассовых «шедевров» современного кинематографа? Мы с Вами попробуем ответить на этот вопрос в одной из следующих лекций.

Приводя этот пример, я хотел сказать следующее: Опьянение — это концентрация на переживаниях, вызванных экзистенциальными характеристиками психоактивного вещества, которые при взаимодействии с человеческим сознанием точно также направляют ассоциации в свою сторону, как направляет их шарик из можжевельника или картина Гиггера.

Только делают это они гораздо сильнее. Вы в любой момент, по собственному желанию можете отвести взгляд от картины и выйти из предложенного Вам преподавателем транса (как это и сделали многие из присутствующих, почувствовав, то концентрация на картине может вызвать из бессознательного страх и депрессию).

Но если Вы приняли наркотик, Вы не можете выйти из химического «псевдотранса» до тех пор, пока организм не очиститься от химического вещества. Вы на протяжении некоего отрезка времени не сможете полностью управлять собой — Вами будет управлять опьянение. Вы частично потеряете свободу воли, а то в какой степени это произойдет, будет напрямую зависеть от дозы и силы действия самого психоактивного вещества. В метафизическом смысле, эта утрата свободы и будет «платой» за искусственно вызванное сужение сознания — «псевдотранс».

Почему это происходит?

Подавляющее большинство наркотических веществ, представляет собой экстракты, вытяжки из растений. В средние века изготовление подобных экстрактов являлось уделом алхимиков. Они искали магический способ преображения человеческой души — «философский камень души», внешнее по отношению к человеку вещество, которое служило бы ключом, «открывающим» человеческое сознание для его встречи с Богом. В книге «Человек зависимый…» я описывал эти процессы более подробно, поскольку появление диэтиламида лизергиновой кислоты и было воспринято западной культурой, как появление «магического камня» души.

Но «психоделическая алхимия» точно так же, как и алхимия средневековая столкнулись с тем фактом, что «магическое вещество» не может открыть душу для встречи с индивидуальной бесконечностью. Растительный экстракт мог лишь привнести в человеческую душу свои собственные характеристики — экзистенциальные свойства растения. Место личной бесконечности человека занимает «дурная бесконечность» растения или минерала.

Быть может, лучше всех эту мысль выразил знаменитый суфий Пак Субу. Ещё в 30-х годах 20-го столетия он говорил:

«Наука, или любая религия равно не сомневаются в существовании различных царств природы — это царства минералов, растений, животных и, наконец, человека. Никто так же не сомневается в том, что «эволюция» или луч творения разворачивает свою сущность в направлении от простого к сложному. Так как же должно смеяться растение, если бы оно могло смеяться, о том, что высшее создание — человек впускает его в свою душу и, более того, пытается ему подчиниться, превратить свою душу — божественное творение — в растение».

Можно по-разному описывать экзистенциальные свойства растений, но в одной точке, я думаю, сойдутся все описания: ни растения, ни животные не имеют свободной воли. Это свойство принадлежит только человеку — это наша априорная характеристика, а стало быть, она принадлежит нашей «бесконечной индивидуальности». Частичная или полная утрата свободы поступка в опьянении, следовательно, может быть описана, как результат «концентрации» или «псевдотранса» на свойствах растительного экстракта.

Особенно остро это ощущение испытывали люди творческих профессий, пытавшиеся создавать новое в состоянии наркотического опьянения.

Давайте задумаемся! Ведь в основе творческого акта лежит соприкосновение со знанием, лежащим в воронке «бесконечной индивидуальности» Розанова. Для создания чего-либо нового, следовательно, необходима и «точка входа» — состояние транса, или предельной внутренней концентрации на объекте творчества. Нашему великому химику Дмитрию Ивановичу Менделееву его «периодическая система элементов», как известно, приснилась. Но для того, чтобы это сновидение пришло к нему из индивидуальной бесконечности, ему понадобилась долгая и упорная концентрация сознания:

«Долгие месяцы перед этим сном я не мог думать ни о чем другом, кроме молекулярных весов и мер… Я… как глухой не отзывался на просьбы родных и вопросы студентов… всё сыпалось у меня из рук…»

Один из творцов современной науки Луи де Бройль писал:

«Таким образом (поразительное противоречие!) человеческая наука по существу рациональна в своих основах и по своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания лишь путём опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобождённые от тяжелых оков строгого рассуждения, которые называются воображение или интуиция».

Необходимость транса — «точки Розанова», иррационального состояния сознания ощущали великие учёные! Я не хочу сейчас пускаться в бесконечное цитирование поэтов и музыкантов прошедшего столетия, которые отчётливо чувствовали, что музыка и образы не создаются ими, а

«приходят из гармонической бесконечности, и нужно только найти состояние души, в котором можно с ней соприкоснуться» (Клод Дебюси).

Давайте, сравним эти высказывания со словами людей, которые пытались творить под воздействием наркотиков.

«Я по настоящему испугался опия, когда понял… это не я курю трубку — это трубка курит меня»

— писал Шарль Бодлер в своей знаменитой книге об опиуме и марихуане.

«Я попытался прекратить приём героина, когда понял: я больше не играю джаз — я могу играть только героин»

— говорил легендарный джазовый саксофонист — «идол 60-х» — Джон Колтрейн. Всё это лишь доказательство всё той же мысли о том, что химическое вещество заполняет собой «точку Розанова» не давая человеку пробиться к индивидуальной бесконечности. Сколь бы сложную иллюзию транса не создавали эти вещества, эта иллюзия будет примитивной по своему существу, так как свойства этой иллюзии будут принадлежать царству растений или грибов, в случае наркотических веществ, или царству минералов, в случае химически синтезированных лекарственных психоактивных веществ.

Попытка подменить точку контакта с индивидуальной бесконечностью химическим веществом приведёт к прерыванию связи с тем самым знанием, присутствие которого в человеческой душе мы с вами определили как главное отличительное свойство человека, как вида. Наличие индивидуальной бесконечности и есть главное отличие человека от животного.

Следствия этого факта очевидны: при систематической подмене транса наркотиками экзистенциальная сущность (Dasein Хайдеггера) низших царств природы будет захватывать всё больше и больше аспектов бытия человеческой души. Так как мы говорим не о каком-то конкретном наркотическом веществе, а о психоактивных веществах как некотором экзистенциально едином феномене (а мы имеем на это право хотя бы потому, что появление самого слова «наркотик» обозначает, что коллективное бессознательное смутно чувствует единство проблемы под бесконечной чередой названий химических веществ), то можно сказать, что химический «псевдотранс» могут наполнять самые различные по своему содержанию иллюзии, объединять их будут только три общих свойства:

Во-первых, состояние опьянения каждым отдельным наркотическим веществом будет подменять какую-то конкретную человеческую потребность, входящую в состав метафизической потребности: алкоголь — создает иллюзию отрешенности, психостимуляторы — иллюзию чувства новизны и прорыва к бесконечности и т.д. (эти феномены достаточно подробно описывались нами в серии книг о различных наркотиках). В целом можно утверждать, что наркотики, как эпифеномен, подменяют священное или сакральное состояние сознания абсолютно необходимое человеческой психике для нормального функционирования. Во-вторых, сущностью подмены будет являться не обогащение, а упрощение, примитивизация человеческой души, атрофия целого ряда её свойств, связанная с прекращением контакта с индивидуальной бесконечностью. Можно сказать, что в совокупном содержании сознания общая структура или гештальт начинает удаляться от человеческой и стремиться к растительной, проходя в своём обратном развитии животную стадию.

В третьих: Опьянение лишает человека свободы, оно способно некоторое время частично или полностью управлять его состоянием, «программировать» некоторые аспекты поведения личности. Именно второе и третье утверждения и позволяет описывать состояние любого опьянения, вызванного посторонними химическими веществами, как временное психическое заболевание — «психоз». Классическое психиатрическое описание опьянения, как психоза приводится в лекции замечательного психиатра М. М. Ракитина, которой открывался наш цикл.

Возможно, наши слушатели не до конца отдают себе отчёт, что между излагаемыми здесь взглядами и классической психиатрией не существует онтологического (познавательного) противоречия. Карл Ясперс был философом — экзистенциалистом и целью созданной им описательной феноменологии психических заболеваний было предоставление врачам полноценных знаний о субъективных, бесконечно личностных переживаниях пациента. Только в условиях тоталитарного общества наука, в основу которой положена субъективная бесконечность, могла превратиться в набор косных догм, позволяющих психиатру, якобы объективно, манипулировать людьми. В условиях социализма, то, что предлагалось Ясперсом как модель описания индивидуальности, стало набором малоподвижных клише, которые приобрели форму «объективного» знания.

Но не только отечественная, но и американская, и европейская психиатрия поставила под сомнение способность чисто описательной феноменологии обеспечить нас полноценным знанием об индивидуальных переживаниях пациента. Далеко не все пациенты могут подробно вспомнить, что они пережили. Частичная или полная амнезия характерна для любого опьянения. Очень не многие психиатрические пациенты вообще, а пациенты наркологической клиники, в частности и особенности, обладают достаточным словарным запасом, чтобы найти подходящие слова для адекватного описания своих переживаний. С целью развития феноменологического исследования личности пациента французский психиатр Юджин Минковски, еще в 20-х годах прошедшего века, предложил исследовать структуру различных состояний сознания, используя категориальный (или «структурный») анализ. Целью «структурного анализа» по Минковски является определение основного нарушения (trouble generateur), исходя из которого, можно восстановить содержание сознания и понять смысл существование симптомов у конкретного пациента. Исследуя, например, пациентов, страдающих депрессией, Минковски описал основной симптом их страдания как «остановку времени». Время больше не переживалось ими как движущаяся вперёд энергия. Последовательность событий разворачивалась в направлении противоположном течению реального времени, будущее воспринималось заблокированным, внимание человека было привлечено к прошлому, а настоящее воспринималось как застывшее. Исходя из этого основного симптома, Минковски развивал механизм понимание других проявлений депрессии.

Мы с Вами уже «обнаружили» основной симптом зависимости от психоактивных веществ — это подмена «точки Розанова» сущностью (Dasein) растительного экстракта.

Для доказательства этого тезиса (который мы ранее определили, как первое и важнейшее свойство всех «наркотиков») давайте попробуем реконструировать, внутренний мир пациентов, страдающих зависимостью от химических веществ, и понять, для чего личность стремится к состоянию, когда ее сущность начинает удаляться от человеческой и приближаться к растительной. Использовать для этого мы будем не привычную феноменологическую, а категориальную схему по Ю. Минковски.

Использование структурного анализа обозначает, что мы попытаемся понять способ переживания пациентом главных философских категорий — категорий времени и пространства, их взгляд на причинность происходящих событий, их отношение к реальности и материальности (субстанциональности) окружающего мира. Возможно, такой подход позволит нам лучше понять, почему наши пациенты стремятся к опьянению и считают его «естественным» состоянием (я имею в виду анозогнозию), а так же сходства и различия между опьянением и состоянием естественного транса (сакральным состоянием сознания). Первая и, возможно, главная из приведенных категорий — категория времени.

1. Темпоральность.

Что такое время?

Платон считал, что время — это отражение вечности. Его последователи полагали, что корни ощущения времени есть отпечаток царства истинной, божественной реальности в ограниченной реальности человека.

Но для нас с Вами это слишком сложно. Наше сознание во многом — плод научного взгляда на мир. Поэтому для врачей и психологов точно так же, как и для физиков, время — это абстрактный измеряемый континуум. Он однороден, непрерывен, и его можно разделить на бесконечное число одинаковых единиц. В противоположность окружающему нас пространству у времени есть только одно измерение — «длительность».

Длительность имеет только одно необратимое направление — это вектор, протянутый из прошлого в будущее.

Именно это представление является для нас глубоко привычным, и мы хотели бы, чтобы оно оставалось незыблемым. Однако, на мой взгляд, врачи, педагоги или психологи не могут не осознавать, что в нашей работе мы имеем дело не с физическим линейным временем, а со временем субъективным. Даже биологическое время неоднородно. Французский биолог Леконт де Нуи в 1936 году обнаружил, что с возрастом раны заживают медленнее, и вычислил математическую формулу этого закона. Если измерить соотношение физического времени с темпом заживания ран, то мы обнаружим, что годы и дни с возрастом становятся короче. Де Нуи сделал вывод, что у каждого биологического процесса есть «внутреннее время», и собственная единица его измерения.

Психиатры и психологи, фактически, имеют дело только с субъективным переживанием времени. Все мы знаем, что у невротических больных, да и у нас с Вами во время тревожного ожидания время замедляет свой бег. А во время маниакальных состояний или в редкие минуты счастья и радости время ускоряется и «пролетает мгновенно».

Гипертимные люди озабочены тем, чтобы забить, заполнить каждую единицу времени различными проявлениями активности. Их время пролетает стремительно. Между тем, меланхолики и мечтатели, каким был, например, Обломов, герой легендарного романа Гончарова, ощущают мучительную медленность движения времени. Время Обломова «ползет, как улитка».

И так далее…

Так как мы не сможем с вами сегодня даже вкратце обсудить особенности течения времени у психиатрических пациентов и различных личностных типов, то давайте попробуем понять, как течет время у людей, страдающих зависимостью от химических веществ. Сможем ли мы выделить универсальные особенности их субъективной темпоральности?

…

Большинство из слушателей лекций утверждает, что тот тип течения времени, к которому стремиться каждый конкретный наркоман, будет зависеть от типа химического вещества, которым он злоупотребляет. Существуют наркотики, которые будут ускорять движение физического времени, и человеку будет казаться, что прошли минуты тогда, когда в реальном времени прошли часы. Есть и химические вещества, которые способны до предела замедлять время внутри «псевдотранса».

Правда, в ответ на все наши «темпоральные» рассуждения, внимательный слушатель может сказать, в любом состоянии, в котором человек испытывает эйфорию — когда ему радостно или просто интересно, как нам сейчас на лекции, время ускоряет свой бег, и, наоборот. Это, несомненно, так, однако к состояниям наркотического опьянения это правило отношения не имеет. Например, при курении опиума течение времени кажется крайне замедленным, несмотря на состояние эйфории.

Можем ли мы в разнообразии и парадоксальности темпоральных ощущений вызываемых наркотиками выделить нечто общее?

Конечно, можем. Какое бы химическое вещество не использовал наш пациент, он в любом случае стремится выйти за пределы привычного физического времени для создания некоторого состояния сознания, внутри которого время будет течь устраивающим конкретного наркомана образом. Его время, как и вся его жизнь, изменится по своей структуре. В нем появиться периоды без наркотика и это будут отрезки крайне медленно текущего времени — апатии, депрессии или скуки, которые на время действия соответствующего химического вещества будут сменяться периодом «измененного», «магического», особым образом текущего времени.

Понятие «магическое время» интуитивно кажется естественным в данном контексте, не правда ли? Один из основателей экзистенциальной психиатрии Генри Элленбергер назвал наркоманов «псевдомистиками» или «мистиками, не осознающими собственного мистицизма». Обратите внимание, и у Элленбергера появляется термин «мистическое», тесно связанный с проблемой религиозного поиска.

Однако, нигде в своих работах, насколько мне известно, он не описывает, почему же попытка нахождения «особого» времени есть свойство мистическое, религиозное по своей сути. Зато свойство «особого» времени описывали люди, специализировавшиеся на исследованиях религии. Крупнейший культуролог и этнопсихолог ХХ века Мирча Эллиаде посвятил очень много исследований понятию «сакральное (священное) время». Вот что он писал:

«Равно как и Пространство, Время для религиозного человека не однородно и не беспрерывно. Есть периоды Священного Времени. С другой стороны есть Мирское Время — обычная временная протяженность, в которой разворачиваются действия, лишенные религиозной значимости… С помощью ритуалов религиозный человек может без всякой опасности «переходить» от обычного течения времени к Времени Священному. Главное различие между этими двумя качествами времени, на первый взгляд поразительно: священное время по своей природе обратимо, в том смысле, что оно буквально является первичным мифическим Временем, преобразованным в настоящее… Религиозное участие в каком — либо празднике предполагает выход из обычной временной протяженности для восстановления мифического времени, которое сам праздник превращает в настоящее. Таким образом, Священное Время может быть возвращено и повторено бесчисленное множество раз… Это время всегда равно самому себе, не изменяется и не утихает…

…Религиозный человек живет в двух планах времени, наиболее значимое из которых — Священное — парадоксальным образом предстает как…некое мифическое вечное настоящее (курсив мой — А.Д.), в которое человек может вернуться посредством обрядов. Подобное поведение по отношению ко времени достаточно для того, чтобы отличить религиозного человека от нерелигиозного: первый отказывается жить только лишь в том, что называется «историческим настоящем»; второй старается приобщиться к Священному Времени, которое в некотором отношении может сравниваться с понятием Вечность». 

Я привожу столь большую цитату, чтобы вы успели почувствовать удивительное сходство Священного Времени и «времени опьянения».

Является, например, общеизвестным клиническим фактом существование «другой памяти» у пациентов — алкоголиков. Во время запоя память пациента будет работать по-другому. Например, он будет бояться конкретного участкового милиционера, и обходить те места, где тот предположительно может находиться. В трезвом периоде он может того же самого участкового просто не узнавать.

Но и религиозный человек, для того, чтобы полноценно участвовать в ритуале должен помнить события «Священного Круга», забыв, на время, о мирской суете.

Характерно, что по мере прогрессирования пьянства «время опьянения» постепенно становится наиболее значимым по сравнению с «обычным временем», точно также, как для религиозного человека наиболее значимо Священное Время.

Форма этих двух состояний сознания окажется удивительно схожей. Глобальная разница обнаружится лишь в содержании: Священное Время будет наполнено переживанием всеобщей и индивидуальной бесконечности, а «время опьянения» только тем, что может привнести в человеческое сознание, например, перебродившая пшеница — оно сужает поле сознания, ограничивает рефлексию на события внешнего мира и облегчит обнажение филогенетически древних инстинктов.

Тем самым, опьянение проведет работу по симуляции Священного Времени — у человека появится ощущение, что «мирская суета» «внешнего человека» на время отступила, а контакт с самим собой стал легче.

При этом пьяный не обратит, разумеется, внимания на то, что облегчился контакт с животными инстинктами, а не с коллективным бессознательным — Богом, «бесконечной индивидуальностью» Розанова. Опьянение временно облегчит давящее ощущение «неаутентичности», бессмысленности бытия, только «знак» этого облегчения будет прямо противоположен человеческому.

В результате пребывания человека в «Священном Времени» он проходит через символически структурированные трансы, вступает в контакт с бесконечностью. Его пребывание во времени обычном обогащается. Он начинает видеть новый смысл «исторического времени» и своего бытия в нем. Можно сказать, он обретает целостное мировоззрение, позволяющее увидеть весь вектор прошлое — будущее как единый осмысленный континуум развертывания событий своей жизни. Можно попытаться изобразить «разницу времен» схематически:

Результаты пребывания во «времени опьянения» мы очень хорошо знаем по нашей ежедневной работе. С человеческим сознанием происходят вещи, прямо — противоположные только что описанным. «Обычное время» становится с каждым месяцем злоупотребления психоактивным веществом все более и более рваным, «прерывистым». Утрачивая смысл «обычное время» диссоциирует, начинает распадаться на фрагменты; существование в «трезвом времени» воспринимается, как досадный перерыв, преамбула ко «времени опьянения»; континуум прошлое — будущее рвется и распадается на значимое опьянение и бессмысленные фрагменты скучного «трезвого времени».

Для того, чтобы глубже понять этот процесс, давайте попробуем внимательно присмотреться к самому вектору «прошлое — будущее».

У любого нормального человека прошлое, настоящее и будущее образуют некое структурное целое, хотя каждый из нас переживает это целое по-разному. Прекрасную схему анализа этого целого сделал Юджин Минковски, который выделил следующие «зоны» субъективно переживаемого времени:

«Удаленное прошлое Зона устаревшего (le depasse)
Среднее прошлое Зона сожалений
Ближайшее прошлое Зона раскаяний
Настоящее Ближайшее будущее Зона ожиданий и деятельности
Среднее будущее Зона желаний и надежд
Удаленное будущее Зона молитвы и этических действий («горизонт»)

В течение времени прошлое, настоящее и будущее автоматически структурируется каждым из нас в необратимую последовательность. Каждое из этих понятий мы переживаем по-разному. Ощущение автоматического структурирования времени в большей или меньшей степени меняется в зависимости от нашего психического состояния.

Давайте попробуем понять, каким образом искажает ощущение времени прием наркотиков.

Я думаю, что вы согласитесь со мной в том, что «удаленные» зоны времени, обозначенные в таблице Минковски как «удаленное прошлое» и «удаленное будущее», любой наркоман, практически не воспринимает. Ни детство, ни удаленное будущее не являются для такого человека референтной реальностью. Они тонут во тьме; пациент просто не хочет о них ни вспоминать, ни задумываться. Чуть больше осознает наркоман «средние зоны» в приведенной таблице: к среднему прошлому — «зоне сожалений», как правило, относится время начала употребления наркотиков, а к среднему будущему — «зоне желаний и надежд» некие абстрактные мысли о нахождении «хорошей работы», «престижной учебы» и прекращении приема наркотиков. Как правило, эта «зона» у наших пациентов полностью лишена конкретного наполнения — как воспоминания о «нормальном» состоянии перед употреблением наркотиков, так и надежды на «светлое будущее» полны, с одной стороны (прошлое), самооправданий и обвинений окружающих, которые вытесняют реальную память о событиях, приведших человека к наркотикам. С другой стороны, «среднее будущее» — планы и мечты лишены конкретных очертаний, из-за неспособности изменить будущее ближайшее, т.е. прекратить прием наркотиков.

Наиболее ясной в памяти и наполненной конкретностью является «ближайшая зона». В основном ее определяет, с одной стороны, (прошлое) вина, связанная с тем, что пациент не смог отказаться от очередной дозы наркотика, а с другой стороны (будущее) нетерпеливое ожидание свободы от лечебных мероприятий для приема все того же химического вещества.

Стало быть и зона ближайшего прошлого и будущего для нашего пациента исполнены дискомфорта… У нас получается вот такое распределение осознанного присутствия пациента в своем личном времени:

Следовательно, он стремится оставаться в настоящем?

Но неуловимый миг настоящего — данный момент — у него заполнен, например, не очень приятным общением с врачом или пребыванием в больнице. Вряд ли это реальное настоящее и есть тот временной отрезок, в котором пациент не испытывает дискомфорта, то есть то время к которому он стремится. В каком же времени он хочет жить?

Какая зона времени является для него предпочтительной референтной реальностью? Мы с Вами уже получили этот ответ. Он стремится к тому, что Мирча Элиаде, описывая Священное Время, назвал «мифическим вечным настоящим».

На нашей «оси времени» не существует более сложного для понимания понятия, чем «настоящее» — бесконечно малый ускользающий «квант времени», находящийся между прошлым и будущим. Один из основателей французской психиатрии Пьер Жанэ, возможно, наиболее точно определил это понятие: «реальное настоящее для нас является действием, неким сложным состоянием, которое мы постигаем, несмотря на его сложность и продолжительность, одним актом сознания».

Такой «миг действия» Жанэ называл термином presentification — представление, объявление; от этого слова произошло модное сегодня понятие «презентация». Однако нам кажется, что на русский язык этот термин правильнее всего будет перевести словом «присутствие».

Жанэ имел в виду, что ощущение настоящего как актуальной реальности является специфическим состоянием сознания.

Настоящим временем слушателей, находящихся сейчас в зале, является эта лекция, проходящая в данной конкретной обстановке. Все вы ее слушаете, но присутствуете ли вы на ней?

Кто-то из Вас частично погрузился собственные воспоминания, кто-то плохо улавливает мои слова, потому что на самом деле находится на работе, кто-то думает, как не опоздать после лекции на свидание и т.д.

Присутствие, «полноценное настоящее» мы испытываем очень редко. Присутствие на лекции, в действительности, обозначает соучастие в ней. Для того, чтобы присутствовать, мы должны ощутить вечную и неизбывную ценность того, что все мы сейчас находимся здесь. Все сенсоры тела и души должны быть включены и максимально сконцентрированы на текущем моменте, как на одном миге вечности. Если Вы задумаетесь, то поймете, что ценность мгновения, бесконечный смысл присутствующих в нем событий, вечность, содержащаяся в кванте настоящего — это и есть ощущение присутствия Священного Времени внутри «времени обычного»

Вы чувствуете, как притих зал, как помещение наполнилось какой-то необычной магией?

Это каждый из Вас безотчетно, следом за моими словами, попробовал сконцентрироваться на настоящем. Присутствие — это тоже транс. Это форма концентрации на времени и себе в его потоке.

Каждые 90 минут мы должны оказываться в состоянии отрешенности, включая в себя и эту «отрешенность в настоящее». На поверку эта отрешенность оказывается контактом со Священным Временем внутри времени обычного. И это состояние тоже окажется абсолютно необходимым не только для нашей психологии, но и для нашей физиологии.

Наверное, вы уже обратили внимание, что «таблица зон времени» Минковски может быть отнесена к каждому из нас. Это «зоны времени», действительные для любого человека ХХ века — века, лишившего нас контакта со Священным Временем.

Каждый из нас в той или иной степени испытывает тоску о прошлом и тревогу за будущее. Если наша жизнь лишится мгновений присутствия, моментов, в которые бесконечный поток тоски, перетекающей в тревогу, прерывается присутствием «вечного настоящего», то вся его жизнь — континуум времени — может превратиться в тоску и тревогу, в одно сплошное прошлое и будущее или только в прошлое (тоскливая депрессия), или только в будущее (тревожная депрессия).

С ощущением присутствия в настоящем тесно связано наше чувство удовольствия. Мы, например, получаем подлинное удовольствие от секса только в том случае, если оргазм ощущается нами как момент присутствия — когда значение имеет только любимое тело, и мы ощущаем себя через него как властелины вселенной, сосредоточенной в ощущении счастья. Отсюда и индийская «тантра» — мистическое искусство слияния с вселенной посредством сексуальных ощущений.

Отсюда и чувство азарта, и поиск любых новых «острых» ощущений. В каждом миге присутствия открывается неповторимая новизна мира. Русский философ Николай Бердяев писал, что именно чувство новизны является «дверью в Божественную вечность». О потерянном цивилизацией ощущении присутствия писали, как мне кажется, все мистики и психотерапевты ХХ века; Ф. Перлз построил на его достижении свою «гештальт — терапию»…

Может быть, главная причина наших терапевтических неудач кроется в том, что мы отсутствуем во время бесед с пациентами? Пациент пытается рассказать нам о своем континууме прошлое — будущее, а мы в это время пребываем в своем и эти временные потоки не находят точки соприкосновения в актуальном настоящем — во взаимном присутствии…

Но отсюда же и наркотики. Их можно описать, как тщетную человеческую попытку остаться в Священном Настоящем, лишившись при этом и прошлого и будущего.

Однако нельзя прорваться к человеческой бесконечности с помощью бесконечности растительной. Вместо «мифического вечного настоящего» наркоман получает его суррогат — иллюзию, внутри которой тоска и тревога временно отступают, их бесконечное давление ослабевает и человек оказывается вне движения от рождения к смерти — в вожделенном настоящем. Он останавливает время.

Да только — вот беда — содержанием этого «остановленного времени» является пустота. Из него невозможно протянуть нити, как-то связывающие со временем обычным. Остановка времени не дает, как хотелось человеку на самом деле, осознать поток жизни — придать ему смысл.

И тогда остановка времени с помощью опьянения превращается в самоцель.

Любой ценой, пусть ценой полного обесценивания собственной жизни вырваться из потока тоски и тревоги — вот задача, которую преследует пациент с зависимостью от химических веществ. Но и здесь его ждет малозаметная подмена — он принимает «растительную пустоту» за «мифическую вечность настоящего»…

Но ведь ничего другого он не умеет. Его не научили мы с Вами — родители, журналисты, врачи, психологи и учителя…

После того, как мы обсудили субъективное восприятие времени, будет логично, если мы попытаемся сегодня обсудить вторую категорию структурного анализа — субъективное восприятие пространства. 2. Пространственность.

Мы с вами не имеем возможности обсуждать всю философскую и психологическую сложность понятия пространства. Декарт отождествлял это понятие с материей, Спиноза считал одним из атрибутов Бога, Галилей и Ньютон ввели понятие однородного и бесконечного пространства. Но точно так же, как врач имеет дело с субъективным переживанием времени, он встречается и субъективным ощущением пространства. Лучше всех, возможно определил это пространство Блез Паскаль. Он писал:

«Это сфера, чей центр находится везде (там, где тело — А.Д.), а периферия — нигде (в бесконечности — А. Д.)».

Не менее чем психология времени, сложна и психология восприятия пространства. Достаточно сказать, что одной из главных работ, создавших экзистенциальную психологию, была книга Мерло — Понтии целиком посвященная этому виду ощущений.

В области клинической психологии все мы знаем, что у людей, страдающих агарофобией или клаустрофобией (боязнью открытых и замкнутых пространств соответственно) существуют явные расстройства субъективного переживания пространства как целого.

Сталкиваемся мы и с различными взаимоотношениями личности с окружающим ее пространством. Есть люди, которые стремятся захватить пространство — «расширить себя». Существуют и такие, которым нужно любой ценой организовать, использовать, «застроить» то пространство, которое их окружает.

Все мы знаем людей, которые наоборот, пытаются ограничить личное пространство — они стремятся свести его к минимуму.

Существуют люди, которые нуждаются в постоянстве координат окружающего их пространства. Они испытывают желание «пустить корни», окружить себя постоянными предметами и объемами, создать «свое пространство» со стабильной и привычной «географией местности».

Наоборот, существуют люди, которые испытывают потребность в постоянной смене мест обитания, путешествиях, бродяжничестве, эмиграции… одним словом побеге из привычного пространства. Так или иначе, мы столкнемся с двумя основными тенденциями личности по отношению к пространству. Первая из них будет выражаться стремлением расширить субъективное пространство, обрести как можно больше «центров сферы» (пользуясь определением Паскаля).

Второй — это стремление «защититься пространством» — создать из субъективного пространства «раковину улитки», спрятаться в своем пространстве от чуждого и враждебного мира.

Давайте обозначим обсуждаемую характеристику как «размер субъективного пространства».

Экзистенциальная психология описывает персональное пространство более точным термином — «ориентированное пространство», т.е. пространство, которое личность считает своим, и в пределах которого легко ориентироваться.

Математически пространство — это абстрактный измеримый континуум, атрибутами которого являются однородность, непрерывность, бесконечность и одинаковые свойства всех трех измерений нашей реальности (изотропизм).

«Ориентированное пространство» личности «анизотропично» — каждый из его измерений имеет разную ценность для личности. Мы можем сказать, что есть люди, для которых особенно значима вертикальная ось, имеющая низ и верх.

По мнению Людвига Бинсвангера наши главные жизненные переживания связаны именно с ней. Мы ощущаем жизнь как постоянное движение «вверх» или «вниз». Движение вверх понимается как рост (физический, но и социальный — позволяющий смотреть «сверху вниз» в буквальном, а не переносном значении этого слова), оно описывается как просветление, подъем к небу, миру и свету. Ощущение собственного движения вниз люди описывают другими словами: «падение», «низвержение», «утяжеление» тела («пригнулся к земле»), «угнетение» и «подавленность».

Существуют люди, живущие в основном «на горизонтальной оси». Для них особенно важно ее направление. Для кого-то особенно значимыми являются объекты, расположенные спереди или сзади, для некоторых людей, имеют решающее значение ориентиры, расположенные справа и слева. Значимость горизонтальных направлений в субъективном восприятии очень легко понять на примере Н. Хаттера, который, исследуя причины автомобильных аварий, отмечал разницу в характере водителей, которые пережили аварии в результате того, что не видели помехи справа или слева; спереди или сзади. Оказывается, существуют водители, для которых обгон впереди идущих машин принципиально важнее, чем взгляд в зеркало заднего вида. Эти водители, в жизненных ситуациях, не связанных с вождением автомобиля будут точно также «смотреть вперед». Для них захват жизненного пространства, конкуренция, стремление к будущему ради будущего будут самыми значимыми жизненными целями. Хаттером были описаны и водители, предпочитающие смотреть в зеркало заднего вида, не замечая объектов впереди себя. Слушатели сами могут попытаться достроить по аналогии эти портреты.

Обсуждая проблему направлений по горизонтали, мне бы хотелось отметить еще одну очень важную для понимания особенность пространственного восприятия: оно будет абсолютно одинаковым как во внешнем пространстве — пространстве реальности, так и во внутреннем пространстве — пространстве воображения.

На этом курсе мы с вами будем говорить о методе работы с воображением по Х. Лейнеру, так называемой «символдраме». В частности, мы будем обсуждать разворачивающийся в воображении «ландшафт души» — кататимную панораму. Мы с вами сможем в эксперименте увидеть, что в воображаемом пространстве вид сзади — это взгляд в прошлое, впереди — ожидание будущего, справа — характеристика рациональной, а также гипертрофированно мужской установки, вид слева — характеристика эмоционального и женского в структуре личности.

Соответственно, водитель, не видящий помеху слева (плохо структурирующий и оценивающий пространство левого поля зрения) — это человек, делающий упор на собственный рациональный интеллект и отрицающий в своей жизни интуитивное и эмоциональное. И наоборот, человек, не видящий помеху в правом боковом зеркале, как правило, избыточно эмоционален или находится в состоянии аффекта и не способен в текущий момент времени включить трезвый рассудок.

Ориентированное пространство, всегда субъективно хотя бы по той простой причине, что центр этой сферы всегда мобилен — это индивидуальное человеческое тело. Координация различных областей восприятия наших органов чувств и наших эмоций и приводит к созданию того, что мы называем персонально ориентированным пространством.

В экспериментальной психологии существует огромное количество описаний различных подтипов ориентированного пространства, связанных с той или иной функцией органов чувств. Были подробно описаны зрительные, слуховые, тактильные и кинестетические пространства. Однако для любых категорий ориентированного пространства остаются важными две его характеристики: первая — это его размеры. Размер пространства по различным осям может меняться в зависимости от эмоционального состояния, как мы видели на примере водителей.

Давайте попробуем определить вторую характеристику как структурность личного пространства. Под этим словом я имею в виду большую или меньшую четкость предметов и объектов, определяющих координаты ориентированного пространства и, тем самым позволяющих в нем ориентироваться.

«Мы не можем себе представить ориентированное пространство, как абстрактный пустой континуум: у него есть границы и содержание, оно размечено объектами (у которых есть внутри и снаружи), расстояниями, направлениями, дорогами и границами. Мы знаем, что горизонт и небесный свод — это не научные понятия, но для каждодневного опыта и для феноменологии это очень важные данности, которые структурируют личное пространство»,

— писал Генри Элленбергер.

Л. Бинсвангер указывал на то, что при органических заболеваниях головного мозга пациент страдает от ухудшения качества личного пространства. Привычные ориентиры больше не помогают определять верх и низ, право и лево, они теряют свою четкость и значимость. В результате структура пространства искажается, а ориентировка в нем становится затрудненной.

Для характеристики подобных феноменов Бинсвангер ввел понятие «настроенное пространство», имея в виду изменение личного пространственного переживания, которое определяется «из центра» чувственным настроем, эмоциональным напряжением или конкретным заболеванием.

Пользуясь примером Хаттера, мы можем сказать, что водители попадали в аварии из-за специфической «настроенности» личного пространства.

Бинсвангер писал:

«В один и тот же момент времени человек переживает ориентированное пространство, точкой отсчета которого является его собственное тело и особое качество пространства в соответствии со своим настроением.
Форма настроя внутренне ориентированного пространства может определять полноту или пустоту его структуры, человек может ощущать пространство как расширяющееся или сужающееся. Любовь или другие значимые переживания способны, например, «связывать» пространство — любящий человек ощущает себя близким с любимым, несмотря на расстояния. Любовь создает новую модальность пространства, в котором расстояния трансцендируется. Счастье расширяет настроенное пространство, вещи кажутся немного увеличенными в размерах. Печаль ограничивает пространство, а отчаяние опустошает его, увеличивая расстояние между реальными предметами».

Эмоциональное состояние будет «настраивать» не только размер пространства, но и качественные ориентиры в нем — его структуру.

К сожалению, отсутствие у наших специалистов готовности пользоваться категориальным мышлением вынуждает меня сделать небольшое вступление, прежде чем я могу сформулировать основной вопрос: что же происходит с ощущением пространства у наркомана?

Давайте попробуем обсудить хотя бы два выделенных нами параметра — размеры личного пространства наркомана и качественные характеристики структуры пространства наших пациентов.

… Большинство присутствующих в зале считают, что наркоман в любом случае стремится уменьшить, «свернуть» реальное пространство, которым он пользуется. Подавляющее большинство наркоманов вне опьянения независимо от разновидности психоактивного вещества, которое они используют, стремится к замкнутым пространствам — закрытым комнатам, подвалам, отгороженным углам в притонах.

Стремление к уменьшению физического пространства ведет и к попыткам «уменьшить» пространство воображения — наши пациенты не помнят своих снов, их мечты воплощены и заполнены либо приемом наркотиков, либо конкретными и сиюминутными целями. Во время терапевтической работы с воображением — «символдрамой», например, они первое время боятся образов открытых пространств, даже в своем воображении пытаются спрятать или уничтожить их. Мы с вами увидим, что в первом стандартном мотиве «символдрамы» — образе луга наши пациенты вместо луга видят либо маленькую опушку, окруженную со всех сторон непроходимым лесом, либо видят луг «под бомбежкой» или во время военных действий. Пациенты отваживаются выходить на «свет божий» — в людные места, на большие площади только находясь в состоянии опьянения, которое, по их словам «придает храбрость», «делает решительным и отвязным». На самом деле опьянение суживает зону восприятия и, тем самым уменьшает зону «ориентированного пространства». Находясь на площади, пациент «смелеет» потому, что находится внутри собственного крошечного пространства — в «пространстве опьянения». Если вы сумеете поговорить с собственным пациентом, находящимся в опьянении или вспомните свой собственный опыт, то убедитесь, что дальние объекты в поле зрения воспринимаются «в дымке», «расплывшимися», «нереальными». Вокруг тела остается метр или несколько метров «ориентированного пространства». Причем, если проход улицы или дверь оказываются меньше, чем эта «ориентированная зона», то пьяный рискует «не попасть», «не вписаться» в поворот и т.д.

На примере пьяного, выходящего на площадь, мы с вами можем понять и то, для чего личности нужно формирование вокруг себя этого малого пространства. Несомненно, это пространство является «коконом», защитной оболочкой, которая снижает чувство непонятности и угрозы пространства реального.

Минковски описывал различные размеры «пространства свободы», которое каждый из нас в норме ощущает как продолжение собственного тела и органов чувств. Он писал: …

"...пространства свободы» постоянно и сильно не хватает многим невротикам и пациентам, страдающим шизофренией".

Минковский не занимался зависимостью от химических веществ. Однако «невротики» — это необыкновенно широкий круг пациентов. Скорее всего, мы можем отнести к нему если не всех, то почти всех больных, которые попытались «лечить» собственный невротизм с помощью психоактивных веществ.

Если это так, то мы с вами можем описать опьянение, как попытку создания некого защитного пространства, которую пациент осуществляет с целью преодоления базальной неуверенности в своей возможности адекватной ориентировки в пространстве реальности.

Теперь давайте попытаемся понять качество — структуру пространства, которое наркоман создает для себя. Если здесь какие-то общие закономерности?

Точно так же, как и при любых органических заболеваниях мозга, восприятие ориентированного пространства характерного для личности до начала систематического приема психоактивных веществ в целом ухудшается. В окружающем наркомана реальном мире теряются точки опоры — человек чувствует себя в пространстве неуверенно, его не покидает ощущение большей или меньшей иллюзорности привычных ориентиров.

Один из моих пациентов назвал пространство вокруг себя «болотистым». Болото лишь внешне выглядит как ровная почва. Человек, находясь на болоте, каждый шаг делает неуверенно, он чувствует, что любая поверхность, которая воспринимается взглядом, как твердая земля, может подвести — под ней может оказаться засасывающая пустота трясины.

Точно также, как обычное время становится «рваным» и лишенным свойства непрерывности, обычное пространство становится лишенным привычных ориентиров, зыбким, опустевшим.

Оцениваемое на глаз расстояние между предметами в комнате, в которой живет наркоман, увеличивается. Нет, это не настолько выраженное изменение размеров предметов и расстояний между ними, чтобы можно было говорить о «метаморфопсии» — психотическом нарушении размеров тела и окружающих предметов. Происходит именно «запустевание» привычного пространства, причем надо учесть, что происходит это при сохраняющейся общей тенденции к уменьшению, замыканию объема воспринимаемой реальности. Мы все знаем примеры, подтверждающие сказанное, но привычно не обращаем на них внимание. Вчера, например, в наше отделение поступил пациент — алкоголик со множеством синяков на теле. Сегодня он объяснил мне, что его квартира «стала какой-то маленькой», и он все время «падал на мебель», не в силах «пройти между вещами», причем, ему постоянно казалось, что «дверь и коридор на кухне гораздо больше, чем обычно и какие-то пустые».

Для того, чтобы суженное пространство, в которым пустоты между предметами — ориентирами, наоборот, увеличиваются и расползаются, сознанию нужно как-то бороться с пустотой, которая стремится поглотить и без того крошечный островок реальности.

Прежде всего, пространство становится «настроенным».

Неуверенность существования в обычном пространственном континууме приводит к тому, что пространство трансцендируется в сторону привычного места, территории наркотического опьянения (обратите внимание, точно так же, как в случае бинсвангеровской «трансценденции к любимому»), которое воспринимается, как единственный источник обретения ориентиров в зыбком пространстве.

Находясь в «расползающемся» реальном пространстве наркоман одновременно в собственном воображении находится в пространстве опьянения или на пути к нему. Во время синдрома отмены он реально находится в больнице, а в своем воображении — в месте традиционного приема психоактивного вещества. Эта воображаемая территория мниться ему, как зона, в которой пространство сохраняет систему простых координат — точку отсчета, опираясь на которую пациент может ориентироваться в реальности.

Но «пространство опьянения» только мнится спасительным, как убедительно показал М.М.Ракитин, опьянение — это психоз. И действительно не в мифическом, но в реальном «пространстве опьянения», объем наползающей «растительной» пустоты будет лишь увеличиваться от эпизода к эпизоду. Не получив ощущение стабильности пространства во время очередного опьянения, человек, знающий единственный — наркотический — путь возвращения к защитному ориентированному пространству, будет считать неудачу случайностью и стремиться … к следующему опьянению. Ему будет казаться, что достижение опьянения является единственной возможностью сохранить стабильность ориентированного пространства.

Привычная нам, психиатрия недооценивает важность сохранения устойчивых характеристик «ориентированного пространства» для стабильности личности. Мерло — Понти писал:

«Что охраняет здорового человека от бреда галлюцинаций, так это структура его пространства, а не проверка реальности».

Действительно, и начало алкогольного делирия, и целый ряд эндогенных психозов будет включать в себя ощущение, похожее на незаконное вторжение иного пространства в ориентированное пространство больного. Видимые или невидимые «наблюдатели» будут находиться или появляться из-за пределов привычного трехмерного пространства…

Возможно, они появляются тогда, когда личность больше не в состоянии «удерживать» неизвестно откуда появляющуюся пустоту, разрушающую изнутри «пространство опьянения»…

Кроме настроенности на «мифическое пространство» идеального опьянения наркоман может попытаться заполнить пустоту и физически — увеличивая количество предметов.

Внешний наблюдатель видит этот процесс как бессмысленную перестановку мебели, занавешивание окон светонепроницаемой материей и разбрасыванием различных вещей на самых неподходящих местах. Но для пациента вещи разбросаны не случайно! Они валяются на тех местах, которые в субъективном пространстве воспринимаются как запустевающие, на «черных дырах» устрашающей пустоты. Это и есть знаменитый «бардак» комнаты, в которой живет наркоман. Мы все знаем, что если родители попытаются, в отсутствии подростка прибрать в его комнате, то это вызовет приступ ярости или замкнутости, а «бардак» немедленно образуется вновь.

Значит то, что мы с вами воспринимаем как крайнюю степень беспорядка, для самого пациента является попыткой создать новую систему ориентиров в его, уменьшенном и продолжающим разрушаться под давлением пустоты, пространстве. Пациент стремится создать из хаоса некую новую систему ориентиров, логика расположения которых, доступна лишь его воспаленному мышлению. Эта система ориентиров нужна, опять таки, для воссоздания «мифического» или защитно — замкнутого ориентированного пространства. Можно вспомнить, например, как в легендарном фильме Алана Паркера «Стена. Pink Floyd» его главный герой Пинк, оставшись без наркотиков в собственной комнате, крушит, с помощью электрогитары, на мелкие осколки все предметы, которые попадаются ему под руку, а потом из осколков медленно как мозаику выкладывает некое, только ему одному понятное целое.

Наркоман стремится не только к «мифическому настоящему». Для своей реализации оно требует и формирования «мифического пространства свободы».

Истинный миг настоящего — мгновение присутствия — тоже требует места для реализации — подлинного пространства свободы.

Когда мы хотим придать значимость терапевтическому сеансу, получить эффект от нашей психотерапевтической работы с больным, мы совместно с пациентом должны пережить во время сеанса подлинный миг настоящего — мы должны присутствовать в этом значимом настоящем.

Для этого мы создаем особое пространство (в обыденной речи мы чаще всего говорим «необходимо создать обстановку»). Мы можем характеризовать это организованное нами пространство, «эту обстановку»разными прилагательными: «торжественная», «терапевтическая», «харизматическая», «магическая» и т.д. При этом мы как будто интуитивно знаем, каким образом нужно организовать пространство для придания ему «торжественности» или «значимости».

Мы знаем, что это пространство должно иметь некий семантический центр, на котором расположены знаки, обозначающие предназначение этого пространства. Таким центром может являться кушетка психоаналитика, свадебный торт, расположенный на центральном столе, искусственный фонтанчик или тускло мерцающая фигурка в центре кабинета психотерапевта. У этого помещения должна быть и периферия, не бросающаяся в глаза, как бы тающая во мраке, но одновременно подчеркивающая смысл существования центра, например, неяркая лампа, горящая над рабочим столом психотерапевта или книги, в беспорядке разбросанные на поверхности того же стола…

Вы уже поняли, что я имею в виду — мы пытаемся создать священное пространство. И как наши предки мы начинаем создание этого пространства с «алтаря» или «святилища», который является центром создаваемого нами мира — Axis mundi — вселенской колонной.

Внимательный слушатель может сказать мне, что создание обстановки — это создание системы ориентиров, «храма» в реальном пространстве — в конкретном кабинете. Да, скорее всего наркоман в примере из фильма пытается создать новое «священное пространство» из обломков «испорченной», «опустевшей» реальности.

Но, ведь, вы говорите не только об этом, но и о вполне метафизическом «пространстве опьянения», в которое попадает человек, независимо от реальной территории, на которой он находится. Религиозный человек может не только находиться внутри храма — конкретной священной постройки. Однажды он начинает его строить. Как вы знаете, такое строительство начинается не на нулевом месте, а только на том, которое воспринимается как «сильное», как Святая Земля.

Вот, что писал по этому поводу все тот же Мирча Элиаде:

«Для религиозного человека пространство неоднородно: в нем много разрывов, разломов; одни части пространства качественно отличаются от других. «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исход, III, 5). Таким образом, есть пространства священные, т.е. «сильные», значимые, и есть другие пространства, не освященные, в которых, якобы нет ни структуры, ни содержания, одним словом, аморфные. Более того, для религиозного человека эта неоднородность пространства проявляется в опыте противопоставления священного пространства, которое только и является реальным, существует реально, всему остальному — бесформенной протяженности, окружающей это священное пространство».

Теперь мы с вами можем расширить утверждения Элиаде и добавить, эта характеристика пространства действительна не только для религиозного человека, но и для человека, страдающего зависимостью от любых психоактивных веществ.

То, что Элиаде называет сильным пространством, мы с вами выше называли пространством ориентированным. Любое опьянение есть иллюзия создания такого «пространства силы», возникающая за счет уменьшения объема ориентированного пространства.

Однако есть вещи, с которыми у Элиаде я согласиться не могу. Дело в том, что существуют различные религии и вместе с ними различные формы религиозности и, следовательно, различные формы взаимоотношений «священных» пространств с пространством реальности. В буддизме, например, все существует так, как это постулирует Элиаде — реальность существует только в пределах священного пространства. Все остальное — лишь иллюзия или «бесформенная протяженность».

Совсем не так существуют пространства в Христианстве — религии, лежащей в основе нашей психической организации. Христианский аскет, монах или пустынник, несомненно, воспринимает пространство схожим образом — он отдает свою жизнь пребыванию в «пространстве силы», окружающий мир теряет для него значимость. Но это правило относится только к подвижникам. Подавляющее большинство христиан, которые и составляют тело вселенской Церкви, остаются «в миру». И лишь во время ритуала пребывают в Священном пространстве. Кстати говоря, для христианина переживание мистического чувства как особого пространства является чрезвычайно значимым. Еще Апостол Павел говорил о «ширине, длине, глубине и высоте Любви Божьей».

Для христианина смысл пребывания в этом пространстве заключается в том, что оно помогает ощущать присутствие пространства силы в реальной жизни.

Священное пространство позволяет верующему увеличивать личное ориентированное пространство, делая его ориентиры более упорядоченными и осмысленными.

Пользуясь терминами Бинсвангера, увеличить ориентированное пространство позволяет «настроенность» на пространство священное. Постоянно опираясь на силу и гармонию пространства, которые верующим в храме, верующий находит сильное пространство в реальности. Можно сказать, что пространство верующего трансцендируется точно также, как в случае любви или …наркотического опьянения. Вот на этом уровне и происходит подмена. Как мы с вами видели, трезвый человек пытается обрести уверенность, трансцендируя реальное пространство в сторону пространства опьянения. Однако в результате этого процесса происходит не расширение и обогащение, а сужение и опустошение личного ориентированного пространства.

В заключении сегодняшней лекции, я хотел бы еще раз обратить ваше внимание на схожесть картины темпоральности «наркомана» и каждого из нас.

Пока вы слушали вторую часть лекции, посвященную пространству, каждый из вас, наверное, тоже сопоставлял переживания пациента со своими собственными.

С утратой религии наша культура утратила что-то. В ней не в переносном, а в самом прямом смысле исчезло то, что можно назвать четвертым измерением бытия. Исчезла точка, в которой без всяких фантастических допущений исчезает время, а пространство становится магическим и наполнено светом и силой. Находясь в этой точке человек способен слышать голос своей собственной внутренней бесконечности — своего Бога.

Опьянение служит лишь жалким отзвуком фальшивой попытки вновь обрести священное время и пространство.

Подобной попыткой, как я надеюсь, гораздо более реальной служит и почти вся современная психотерапия, некоторые разделы которой мы с вами и собираемся изучать.