VII - СОЦИО-ЛОГОС - Неизвестен - Философия как наука

Суммируем еще раз результаты нашего исследования. Мы на­чали с того, что обнаружили специфическую многозначность в употреблении понятия «космос» у авторов, связанных с кругом идей классической социологии. В основном, удавалось вычленить три значения: космос специальной науки, образующей методологи­ческое единство; космос (ы) социума и некое остаточное понятие космоса как универсума, как мира, как высшей объемлющей реаль­ности. При этом последнее понятие космоса, хотя и оказывалось для собственно социологии незаконным, было тем не менее неизбеж­ным для теоретиков.

Поскольку сама классическая социология является результатом длительной эволюции, была сделана попытка показать, каким об­разом происходила утрата теоретической социальной мыслью идеи космоса, естественным образом обнимающего социальность. Чтобы связать изложение с современной идеей объемлющей все чело­вечество социальности, за точку отсчета были приняты не класси­ческие античные концепции, но идея христианской светской импе­рии, а обретение суверенитета покидающими империю государства­ми и соответствующие этому новому состоянию суверенитета кон­цепции позволили выявить связь между утратой объемлющей со­циальной реальности и утратой идеи Космоса, обнимающего в том числе и социальную реальность.

Наконец, замкнув через соотнесение Руссо/Дюркгейм це­почку исторического изложения, мы вновь поставили вопрос об онтологической позиции социолога и той перспективе, в которой «космос» или «мир» может появляться в его рассуждениях.

Однако тут мы уже вступили в иную сферу. После того как основная проблематика прояснена, напрашиваются как минимум еще два обширных вопроса: (1) что означают символы, образы, метафоры «космоса», «мира», «универсума» в самой социальной жизни? И (2) как соотносится теоретическая социология с собст­венно космологией и онтологией? Рассмотрение этих вопросов мы оставляем для следующих статей.

Это можно проследить и по сочинениям классиков немецкой философской антропологии. См.: Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 31 — 201.

эта тема в недавнее время весьма интересно была разработана в книге: М a n i-с a s Р. Т. A history and philosophy of the social sciences. Oxford and N. Y., 1987.

Намек на такую постановку вопроса мы находим у Аристотеля, например, в «Риторике», где он говорит, что есть нечто справедливое и несправедливое по приро­де, что признают все народы, даже если между ними нет на этот счет никакой связи или соглашения (Риторика 1373 Ь): от противного можно было бы рассуждать имен­но об этой связи или соглашении.

40а.  Тенденциозно, но четко выявил эту связь А. Гелен в первых двух главах своей книги «Мораль и гипермораль». См.: G е h 1 е n A. Moral und Hypermoral. Eine pluralistische Ethik. Frankfurt a. M; Bonn, 1969.

Приведем еще принципиально важное рассуждение Карла Шмитта о пространстве закона: «Охватывающее международно-правовое единство европейского Средневековья называлось «Respublica Christiana» и «Populus Christianus». Оно имело ясную локализацию и ясный строй. Его номос был определен следующими членениями: территория не-христианских, языческих наро­дов есть область христианской миссии; папа может своим поручением предназна­чить ее для исполнения христианской миссии какому-либо христианскому князю. Византийская империя, в которой находит свое непрерывное продолжение Римская империя, — это отдельная проблема права народов, но практически она затрагивает лишь Балканы и Восток. Территория исламских царств считалась враждебной областью, которую можно было завоевать и аннексировать крестовыми походами. ...Существенно, что внутри христианской области войны между христианскими князьями суть войны огороженные. Они отличаются от войн против не-христианс­ких князей и народов. Внутренние, огороженные войны не устраняют единства Res­publica Christiana. ...Единство этой Resrublica Christiana находило адекватные ему ряды порядка в Imperium и Sacerdotium, а в императоре и папе — своих зримых но­сителей. Сопряжение с Римом означало продолжение античных локализаций, про­должаемых далее христианской верой. И потому история Средневековья — это исто­рия борьбы за Рим, а не против Рима. ... В конкретной, ориентированной на Рим ло­кализации, а не в нормах и всеобщих идеях заключена непрерывность связи, соединяющей средневековое право народов с империей» (S с h m i 11 С. Op. cit., P. 27 — 29).

50a В русском переводе не всегда отчетливо выражен временной, т. е. преходя-Щий, характер Монархии. Важность этого момента применительно к христианской Империи формулирует К. Шмитт: «Для этой христианской империи существен­но то, что это не вечное царство, но что она сохраняет в поле зрения и свой собствен­ный конец, и конец нынешнего зона и, несмотря на это, способна все же быть истори­ческой силой. Решающим понятием, выражающим историческую силу ее непрерыв­ности, является понятие задержителя, Kat-echon'a. «Империя» тут — это историчес­кая сила, способная .задержать явление антихриста и конец нынешнего зона, сила, qui tenet, по словам апостола Павла во втором послании Фессалоникийцам, глава 2 ... Царство европейского Средневековья длится до тех пор, пока жива идея кат-эхона» (Schmitt С. Op. cit., P. 29). Не обошел вниманием понятие «задержителя» и X.