О связи «общество/личность» - СОЦИО-ЛОГОС - Неизвестен - Философия как наука

Теперь в обычае делить социологическую теорию на два лагеря: в одном, представленном прежде всего Вебером, социальные объек­ты рассматриваются как результаты целенаправленного или ос­мысленного человеческого поведения (или как образованные им); в другом, представленном Дюркгеймом, они видятся как обладаю­щие своей собственной жизнью, внешней и принудительной к инди­виду. С известной натяжкой разнообразные школы общественной мысли — феноменологию, экзистенциализм, функционализм, струк­турализм и т. д. можно тогда трактовать как варианты той или иной из этих позиций. И разновидности марксизма аккуратно укла­дываются в эту схему. Эти два стереотипа можно изобразить в диаг­раммах.

Возникает искушение попробовать развить общую модель, спо­собную синтезировать эти конфликтующие перспективы, предпо­ложив диалектическую взаимосвязь между обществом и людьми. Я хочу обсудить возможный вариант такой модели, наиболее убеди­тельно защищаемый Питером Бергером и его сотрудниками21 (...)

Согласно модели Бергера, которую я буду называть «модель III», общество формирует индивидов, которые творят общество; или, другими словами, общество производит индивидов, которые произ­водят общество, и это в непрерывном диалектическом процессе.

Согласно сторонникам этой модели, «социальную структуру нельзя охарактеризовать как некую самостоятельную вещь, отдель­но от человеческой деятельности, произведшей ее» 22. Но равным образом, однажды созданная, «эта структура воспринимается ин­дивидом и как чуждая фактичность и ... как принудительная инстру-ментальность» 23. «Она где-то там, глухая к его желаниям..., иная, чем он сам, и сопротивляющаяся ему» 24. Кажется, что эта схема способна отдать справедливость как субъективным и умышленным граням общественной жизни, так и внешней и принудительной си­ле социальных фактов, и тем самым сразу избежать и волюнтарист­ских выводов веберовской традиции и всякой реификации, сопря­женной с дюркгеймианством. Ибо между природными и социальны­ми фактами теперь проведено категориальное различение в том смысле, что вторые (но не первые) зависят, в основном, от челове­ческой деятельности.

Так, соглашаясь с Дюркгеймом, что «система знаков, которую я использую для выражения моих мыслей, денежная система — для уплаты моих долгов, орудия кредита, употребляемые мною в коммерческих отношениях, практические процедуры, принятые в моей профессии, и т. д. функционируют независимо от моего поль­зования ими» 25, сторонники модели III трактуют такие системы, орудия и практические процедуры как объективации, при опреде­ленных условиях допускающие отчужденную форму. Согласно им, объективация — это «процесс, посредством которого человеческая субъективность воплощается в продукты, доступные самому субъ­екту и его сотоварищам как элементы некоего общего мира» 26, а отчуждение — «процесс, который разрывает единство делания, производства, и его результата, продукта» 27. Например, языки, формы политической и экономической организации, культурные и этические нормы — все, в конечном счете, воплощения человечес­кой субъективности. И любое сознание, которое не видит этого, обязательно окажется реифицирующим. Реификацию (овеществле­ние) следует, однако, отличать от объективизации, которую опреде­ляют как «момент в процессе объективации, когда человек дистан­цируется от хода своего производства и его продукта, так что может выделить их и сделать объектом своего сознания» 28, и которую счи­тают необходимой для любой мыслимой формы общественной жизни.

По модели III, тогда общество есть объективация или «овнеш-нение» человеческих существ. А эти последние, со своей стороны, повторно присваивают или «овнутряют» (интернализуют) в своем сознании общество. Я полагаю, что эта модель ведет к серьезным ошибкам. Ибо, с одной стороны, она поощряет волюнтаристский идеализм в нашем понимании социальной структуры, а с другой — механистический детерминизм в нашем понимании людей. В стрем­лении избежать ошибок обоих стереотипов модель III преуспевает лишь в их комбинации. Люди и общество, утверждаю я, не связаны «диалектически». Они не составляют два момента одного и того же процесса. Скорее, они относятся к совершенно разным областям явлений.

Возьмем общество (...) Еще можно считать истиной, что оно не существовало бы без человеческой деятельности, и потому реифи-кация — ошибка. И то еще верно, что такая деятельность не сос­тоялась бы, если б вовлеченные в нее субъекты не имели идеи того, что они делают (совпадающей, конечно, с основополагающей инту­ицией герменевтической традиции). Но уже неверно говорить, что субъекты творят общество. Скорее, надо бы сказать: они воспроиз­водят или преобразуют его. Т. е., если общество всегда предстаёт уже созданным, «готовым», тогда любая конкретная человеческая практика или, если угодно, акт объективации может только видоиз­менить его. И совокупность таких актов поддерживает жизнь об­щества или изменяет его. Оно — не продукт деятельности отдель­ных субъектов (во всяком случае, я покажу, что человеческое действие полностью обусловлено обществом). Следовательно, по отношению к индивидам общество выступает как нечто такое, чего они никогда не делали, но что существует только благодаря их дея­тельности.

Далее, если общество предшествует индивиду, объективация приобретает совсем другое значение. Ибо она как сознательная че­ловеческая деятельность осуществляется на данных наличных объектах, и ее нельзя представить себе протекающей в их отсутст­вии... Всякая деятельность предполагает первичное существование социальных форм <...>

Необходимое предсуществование социальных форм предпола­гает концепцию социальной деятельности, радикально отличную от той, что обычно направляет спор о связи общества и личности. Оно подталкивает, по существу, к аристотелевской концепции, живым образом которой является скульптор за работой, формирующий Произведение из материалов и инструментами, которые ему доступны. Я буду называть эту концепцию преобразовательной (трансформационной) моделью социальной деятельности. Модель при-ложима как к рассудочным, так и нерассудочным видам практики-к науке и политике так же, как к технологии и экономике. Напри­мер, в науке сырые материалы, используемые при построении но­вых теорий, включают: признанные результаты и полузабытые идеи запас доступных парадигм и моделей, методов и методик исследо­вания, — так что научный новатор в ретроспективе начинает казать­ся своего рода bricoleur 29 в познании. Если прибегнуть к словарю Аристотеля, в каждом процессе производительной деятельности необходимы материя и действующая (образующая) причина. А, следуя Марксу, можно аналитически рассматривать социальную деятельность как производство, т. е. работу над и с материальными причинами, влекущую за собой их преобразование. Далее, если, вслед за Дюркгеймом, считать общество источником обеспечения человеческого действия материальными причинами, и, вслед за Ве-бером, отказываться реифицировать его, то легко сообразить, что и общество и человеческая практика должны иметь двойственный характер. Общество есть и вездесущее условие (материальная при­чина), и непрерывно воспроизводимый результат человеческой деятельности. И практика выступает и как работа, т. е. сознатель­ное производство, и как (в норме бессознательное) воспроизводст­во условий производства, т. е. общество. Первое из двух последних предложений можно считать выражением двойственности структу­ры 30, второе — двойственности практики.

Вернемся теперь к людям. Человеческое действие характеризует­ся очевидным свойством преднамеренности и целенаправленности (интенциональности) (...)

Уже отсюда должна быть ясна важность категориального разли­чения между людьми и обществами и, соответственно, между чело­веческими действиями и изменениями в социальной структуре. Свойства социальных форм могут очень отличаться от свойств ин­дивидов, от деятельности которых они зависят. Так, без всякой на­тяжки можно признать, что целенаправленность, интенциональ-ность и иногда самосознательность характеризуют человеческие действия, но не изменения в социальной структуре 31. Моя концеп­ция состоит в том, что люди в своей сознательной деятельности по большей части бессознательно воспроизводят (и попутно преобра­зуют) структуры, направляющие их самостоятельные «производст­ва». Так люди вступают в брак не для того, чтобы воспроизвести нуклеарную семью, и работают не для того, чтобы поддержать жизнь капиталистического хозяйства. И тем не менее семья и хо­зяйство оказываются ненамеренным последствием (и неизбежным результатом), равно как и необходимым условием, их деятельности. Более того, когда социальные формы изменяются, объяснение этого обычно кроется не в желаниях субъектов изменить их определен­ным образом, хотя такой образ может выступать в роли весьма важ­ного теоретического и политического предела.

В согласии со сказанным я хочу провести резкое различие меж­ду происхождением (генезисом) человеческих действий, уходящим корнями в разумные причины, намерения и планы людей, с одной стороны, и, с другой, — структурами, направляющими воспроиз­водство и преобразование видов социальной деятельности; и, следо­вательно, между сферами психологических и обществоведческих дисциплин. Проблема, как люди воспроизводят какое-либо кон-кретное общество, подлежит ведению некоей промежуточной науки «социопсихологии». Следует усвоить, что вовлеченность в социаль­ную деятельность — это, само по себе, сознательное человеческое действие, которое, в общем, можно описывать либо, исходя из ра­зумных соображений субъекта в пользу участия в нем, либо в кате­гориях его социальной функции или роли. Когда практическое действие видится с точки зрения определенного процесса, челове­ческий выбор становится функциональной необходимостью(..) Предлагаемую мною модель связи «общество/ личность» можно суммировать так: люди не творят общество. Ибо оно всегда пред­шествует им и составляет необходимое условие для их деятельнос­ти. Скорее на общество должно смотреть как на совокупность стру­ктур, обычных практических процедур и условностей, которые индивиды воспроизводят и преобразуют, но которые реально не существовали бы, если бы они этого не делали. Общество не существует независимо от человеческой деятельности (ошибка реификации). Но оно и не продукт ее (ошибка волюнтаризма). Процессам, посредством которых востребуются и поддерживаются накопленные умения, навыки, мастерство, свойственные данным социальным контекстам и необходимые по отдельности или вмес­те для воспроизводства и преобразования общества, можно бы дать родовое название «социализация». Важно подчеркнуть, что это воспроизведение и/или преобразование общества хотя большей частью совершается бессознательно, тем не менее является еще и неким достижением, результатом искусного исполнения активными субъектами, а не механическим следствием предшествующих усло­вий. Эту модель связи общества и личности можно изобразить так:

Общество, следовательно, обеспечивает необходимые условия Для целенаправленного (интенционального) человеческого дейст­вия, и целенаправленное человеческое действие есть необходимое Условие жизни общества. Общество существует только в человечес­ком действии, но человеческое действие всегда выражает и исполь­зует ту или другую социальную форму. Однако ни общество, ни Действие нельзя отождествлять, сводить одно к другому, объяснять или реконструировать друг из друга. Существует онтологический Разрыв между обществом и людьми и, кроме того, особый способ связи (именно, преобразование), который другие модели обычно игнорируют.

Заметим, что по модели I имеются действия, но нет условий; по модели II налицо условия, но нет действия; по модели III нет разли­чения между этими двумя сферами. Так, например, по Дюркгейму субъективность склонна являться только в одеянии внутренне усво­енной формы социального принуждения. Но, вопреки волюнтариз­му, должно быть равным образом ясно, что реальная субъектив­ность требует условий, ресурсов и средств для действования твор­ческого субъекта. Такие материальные причины можно считать, если угодно, результатами предыдущих объективации. Но в любом деянии они аналитически не устранимы и фактически необходимы. «Предданныи» компонент в социальном действии никогда не может быть сведен к нулю, проанализирован до конца. Эта концепция свя­зи общества и личности вносит радикальные изменения в нашу идею «неотчуждаемого» общества. Теперь это общество больше нельзя представлять себе как чистый продукт необусловленных («ответственных») человеческих решений, свободных от ограниче­ний (но, предположительно, не от использования благоприятных возможностей), унаследованных от его прошлого и наложенных его окружением. Скорее его следует понимать как общество, в кото­ром люди сознательно преобразуют свои социальные условия су­ществования (социальную структуру) так, чтобы максимизировать возможности для развития и непроизвольного проявления своих природных (родовых) способностей.

Надо отметить, что модель IV, настаивая на непрерывности ма­териальных условий, может подкрепить по настоящему пригодное понятие изменения и, следовательно, истории 32. Это то, что ни мо­дель III, ни методологические стереотипы, которые она пытается истолковать как особые случаи, не могут сделать (...) Модель же IV, сверх того, порождает ясный критерий исторически существенных событий, а именно таких, которые инициируют или вызывают разломы, «мутации» или, более обобщенно, преобразования в соци­альных формах (вроде Французской революции).