Лекция шестая. Модификации отношений обмена и проблема стоимости. - Современное постиндустриальное общество - природа, противоречия, перспективы - В. Л. Иноземцев

Товарное производство представляет собой один из основных атрибутов индустриального общества. Анализ новых явлений хо­зяйственной жизни показывает, однако, что в настоящее время про­исходит интенсивное размывание четко формализованных прежде основ обмена, что стоимостные регуляторы общественного произ­водства все чаще «дают сбой», а хорошо изученные в экономичес­кой теории рыночные закономерности не объясняют реально про­текающих хозяйственных процессов.

Товарное производство, рыночное хозяйство и стоимость.

В экономической и социологической литературе понятия «то­варное производство» и «рыночное хозяйство» используются иногда как взаимозаменяемые, то есть обозначающие идентичные сущно­сти. Однако, даже будучи тесно взаимосвязаны, они не тождествен­ны друг другу; в связи с этим в начале данной лекции нельзя не остановиться на проблеме их разграничения.

Говоря о товарном производстве, мы предполагаем, что в об­ществе существует разделение труда, и тот или иной хозяйствую­щий субъект производит продукт, характеризующийся потребитель­ной стоимостью. Именно данное свойство позволяет обменивать его на другие товары, удовлетворяющие потребности самого этого производителя. Товарное производство существовало на всех эта­пах развития экономической эпохи — от того периода, когда в не­драх архаического социального устройства зародилось разделение труда, и вплоть до становления зрелых форм постиндустриального общества. Целью товарного обмена всегда служит максимизация присваиваемых потребительных стоимостей и формирование та­кой их структуры, которую хозяйствующий субъект считает опти­мальной. При этом основа количественного соизмерения товаров может быть любой — от исчисления затрат труда, необходимых для их производства, до субъективной оценки полезности благ.

Рыночное хозяйство возникает на том этапе развития товарно­го производства, когда принципы товарного обмена распространя­ются не только на большую часть потребительских благ, но и на все основные условия и ресурсы производства. С воцарением рыноч­ного хозяйства производство товаров и услуг осуществляется как производство некоей всеобщей ценности, а сами они выступают воплощением всеобщего эквивалента, называемого стоимостью. Таким образом, цель рыночного хозяйства, в отличие от товарного производства, заключается в максимизации присваиваемой стоимо­сти. Элементы рыночного хозяйства прослеживаются в европей­ских странах начиная с XV—XVI веков, однако в своем зрелом виде оно начинает функционировать тогда, когда эпоха прогрессивного развития экономического общества приближается к завершению.

Превращение развивающегося товарного производства в зре­лое рыночное хозяйство, продолжавшееся в течение столетий, уст­ранило все неэкономические черты хозяйства и привело к абсолют­ному господству принципов экономического общества. В свою оче­редь, размывание закономерностей рыночного хозяйства и воссоз­дание на новом уровне системы отношений товарного производства как инструмента перераспределения потребительных стоимостей является важнейшим признаком постэкономической трансформа­ции. Отсюда следует, что преодоление рыночного хозяйства не оз­начает устранения товарного производства. Как известно глав­ным производственным ресурсом постиндустриального общества становятся информация и знания, подлинная ценность которых проявляется только и исключительно в условиях максимально ин­тенсивного обмена. При этом, однако, в силу как неограниченных возможностей доступа к информации, так и ее неоднозначного воз­действия на творческие личности, над обменом; перестает довлеть его эквивалентный стоимостной характер; в новых условиях люди стремятся максимизировать потребительную стоимость, полезность получаемой ими информации, которая, однако, остается целиком субъективной. Таким образом, становление постиндустриального общества предполагает переход от рыночного хозяйства к новой форме товарного производства, от объективной стоимости к субъек­тивной полезности.

Экономическая эпоха как таковая началась с разделения труда и появления товарного производства. Экономический тип общества обрел завершенные формы, когда принципы рыночного хозяйства пронизали все сколь-либо значимые социальные; процессы. Одна­ко, став всеобщим, рыночное хозяйство само окедалось той средой, в которой стали зарождаться новые системообразующие элементы, и на исходе XX века в общественной жизни все большую роль иг­рают явления, выходящие за пределы рыночных отношений. Сфе­ра их господства сужается, а возможности применения прежних принципов и закономерностей к формирующейся хозяйственной реальности становятся все более расплывчатыми: и туманными.

Необходимо также отметить, что, говоря о стоимости, мы име­ем в виду не объект, а отношение, проявляющееся как на субъек­тивном, так и на объективном уровне, воспринимаемое человеком либо как личное, внутреннее, либо как внешнее, иными словами — отношение и внутриперсональное, и социальное. Поэтому, анали­зируя роль стоимости в современных условиях, ее способность слу­жить индикатором соотношений между издержками производства и полезностью производимого продукта, необходимо проследить за характером изменений каждой из сторон стоимостного отно­шения.

Эта проблема имеет свои терминологические аспекты. Обозна­чая стоимость как valeur, Wert или value, западные исследователи в большинстве случаев трактуют ее расширительно, поскольку объек­тивно феномен value не может не проявляться во всех отношениях, где имеет место процесс оценивания (evaluation). Присутствующая в русском языке дихотомия понятий стоимости и ценности позво­ляет более определенно расставлять акценты, поэтому следует сра­зу отметить, что в контексте наших лекций деструкция стоимости означает преодоление value как элемента рыночной оценки резуль­татов производства. Value как элемент ценностного подхода, прак­тикуемого в любой человеческой деятельности, не подлежит де­струкции, а может лишь становиться более комплексным и совер­шенным.

Представления о value как ценности начали складываться в пе­риод становления производства как осознанного процесса. Каждый субъект производства так или иначе соотносил свою потребность в том или ином продукте с усилиями, необходимыми для его созда­ния; по сути дела, сравнивались эффект от потребления того или иного блага и эффект от его не-производства. В ходе данных ак­тов оценивания определялось, имеет ли тот или иной продукт инди­видуальную ценность. Эта индивидуальная ценность продукта пред­ставляет собой простейшую потенциальную форму стоимости, су­ществующую, как это ни парадоксально, даже до процесса произ­водства и в своей данности инициирующую его.

Следующий этап формирования стоимостных оценок связан с постепенной выработкой представлений о потребительной ценно­сти произведенных продуктов. Если первоначально соизмерялись индивидуальная потребность в каком-либо материальном благе и те усилия, что нужно было приложить для его изготовления, то с течением времени взаимной оценке стали подлежать конкретный труд, затраченный на изготовление продукта, и степень удовлетво­рения потребности в нем. Этот этап еще не предполагает регуляр­ного обмена, позволяющего квалифицировать стоимость в ее клас­сическом смысле; однако потенциальная индивидуальная ценность продукта превращается на данном этапе в его актуальную, но по-прежнему индивидуальную, ценность. Именно в этот период возни­кают прецеденты обмена, выявляющие смысл не только актуаль­ной индивидуальной ценности, но и ценности интерперсональной.

Наконец, на третьем этапе актуальная интерперсональная цен­ность обретает реальные черты того, что традиционно считается стоимостью. Место конкретного труда, создающего благо как индивидуальный продукт, занимает абстрактный труд, формиру­ющий результат производства как благо, получающее обществен­ную оценку. В то же время потребительная ценность как характе­ристика, подтверждающая саму возможность использования того или иного продукта, замещается полезностью. Стоимость же вы­ступает как отношение воплощенного в благе абстрактного труда к его общественной полезности.

Таким образом, стоимость представляет собой преходящую ка­тегорию, свойственную развитым формам рыночного обмена. Ка­кие же причины вызывают ее к жизни? Преодоление каких сторон социальной действительности устраняет ее?

Отвечая на эти вопросы, следует иметь в виду, что в стоимости воплощается один из важнейших элементов противоречия между потреблением и производством. Наполняя объективным содержа­нием огромное множество субъективных оценок, относящихся как к производственной деятельности, так и к ее результатам, стоимо­стные отношения всегда базируются на материальной мотива­ции субъектов производства. Стоимостью обладают продукты, производство и потребление которых служит средством удовлет­ворения материальных интересов людей. Следовательно, стоимо­стные оценки теряют смысл по отношению к процессу, произво­дительная и потребительная стороны которого не разделены са­мим его субъектом.

Хотя в предыдущей лекции мы отмечали, что одной из важней­ших социальных тенденций современности выступает интеграция производства наиболее значимых с точки зрения общественного прогресса продуктов и их потребления, в дальнейшем эволюция стоимостных отношений будет рассматриваться обособленно - как со стороны производства, так и со стороны потребления. Это по­зволит более последовательно подойти к феномену стоимости и к направлениям ее деструкции.

Деструкция стоимостных отношений «со стороны производства».

Каковы необходимые условия, делающие возможной стоимост­ную оценку тех или иных товаров и услуг? Первым из них высту­пает повторяемость производственного процесса и, соответствен­но, возможность воспроизводства продукта, что и определяет воз­можность квалификации издержек его производства. Вторым ус­ловием является возможность применения стоимостных оценок и к факторам производства, то есть, говоря иными словами, их вос­производимость. Таким образом, в полной мере поддаются сто­имостным оценкам лишь воспроизводимые блага, созданные при посредстве воспроизводимых факторов производства.

Между тем постиндустриальная хозяйственная система, бази­рующаяся, как мы отмечали, на использовании новых производ­ственных ресурсов, строится вокруг нового типа работников. Пре­вращение знаний и информации в непосредственную производи­тельную силу, основной производственный ресурс делает невоз­можной квантификацию издержек производства и затрат тру­да — во всяком случае в информационном секторе хозяйства, в ко­нечном счете определяющем направления постиндустриальной трансформации.

Как фактор производства знания и информация имеют свой­ства, качественно отличающие их от других условий производства: в них противоречиво сочетаются подлинная безграничность и ред­кость высшего уровня, объективный характер и беспрецедентный субъективизм, невоспроизводимость и тиражируемость. При этом неэкономические мотивы деятельности людей, осваивающих этот ресурс, приводят к вполне экономическим по своей сути послед­ствиям.

Прежде всего, информация не имеет качества редкости в тра­диционно понимаемом смысле этого термина. Информация, созда­ваемая в условиях товарного хозяйства, может выступать объектом собственности и обмена, однако подобные ограничения относятся лишь к специфическим ее видам и оставляют широкие возможнос­ти для распространения базовой информации, на основе которой в основном и генерируется новое знание. Более того; само право собственности на информацию предполагает формирование усло­вий и даже гарантий для ее максимального распространения, по­скольку именно это служит источником дохода владельца такого права. Потребление информации во многих отношениях тожде­ственно выработке нового знания, а знания, как известно, «расши­ряются, саморегулируются... и наращиваются по мере использова­ния; [а это приводит к тому, что] в экономике знаний редкость ре­сурсов заменяется на их распространенность». Можно даже ут­верждать, что распространение информации тождественно ее самовозрастанию, исключающему применение к этому феномену понятия редкости.

К информации, далее, не может быть отнесена такая характери­стика, как потребляемость в традиционном смысле данного поня­тия. Использование информации каким-либо потребителем не ог­раничивает возможностей других потребителей синхронно приме­нять для собственных целей ту же самую информацию. Информа­ция «долговечна и сохраняет стоимость после использования... Знания... могут быть использованы не только личностью, добыв­шей или усвоившей их, но и теми, кто ознакомился с составляю­щей их информацией» При этом, каким бы интенсивным ни было потребление информации, сколь широким ни становилось бы от­чуждение или экспорт информационных продуктов, их производи­тели остаются собственниками столь же большого объема знаний, как и прежде. Информационные ресурсы являются первыми в ис­тории человечества воистину неистощимыми и безгранично возоб­новляемыми ресурсами; они легко тиражируются, а издержки по такому тиражированию стремятся к нулю и возлагаются в боль­шинстве случаев на самого потребителя.

Даже одни только эти обстоятельства в своей совокупности сви­детельствуют о том, что информация обладает всеми характеристиками общественного блага, если понимать под ним «нечто та­кое, чем дополнительно может воспользоваться человек, не увели­чивая издержек производства». Из этого следует, что «с техничес­кой или концептуальной точки зрения ничто не может измерить стоимость таких благ в рыночных терминах». Распространенность и фактическая неограниченность информации создают непреодо­лимые трудности стоимостной оценки как ее самой, так, следова­тельно, и продуктов, в создании которых она играет доминирую­щую роль. Таким образом, сростом значения информационных благ складывается ситуация, в которой невозможно определить ни общественные, ни даже индивидуальные усилия и издержки, воп­лощенные в том или ином продукте, выходящем на рынок.

Однако, наряду с безграничностью и неисчерпаемостью, ин­формация имеет еще одно важное свойство, на которое гораздо реже обращают внимание. Говоря об информации и знаниях, экономис­ты и социологи часто оставляют за скобками своего анализа тот факт, что как производство, так и потребление информации пред­ставляют собой субъект-субъектные процессы. Это означает, что информация, потенциально доступная огромному числу людей, ре­ально усваивается лишь небольшой их частью. Потребление ин­формации не ограничивает возможности ее использования други­ми членами общества, однако сам этот процесс обусловлен нали­чием у каждого конкретного человека специфических способнос­тей, специальных умений и навыков. Данное свойство информации мы называем ее избирательностью. Избирательность становится в последние годы объектом пристального внимания социологов и экономистов; обычно исследователи отмечают, что информация, несмотря на то, что она имеет характер общественного блага, может и должна рассматриваться как благо уникальное, и не су­ществует такого знания, которое не было бы знанием персона­лизированным.

Этот факт исключительно важен с точки зрения эволюции ис­торических форм общественного производства. Он вскрывает ошиб­ку революционеров XIX и XX веков, провозглашавших возможность успешной пролетарской революции. То, что в течение последнего тысячелетия миром экономики управляли два основных ресурса — земля и капитал — в данном контексте оказывается столь же зако­номерным, как и то, что этим миром никогда не управлял труд. Ни земля, ни капитал не несли в себе той воспроизводимой природы, какую имел труд. И земля, и капитал были конечны и ограничены, в то время как труд во все времена имелся в избытке и был самым доступным хозяйственным ресурсом. Именно поэтому сегодня субъекты труда остаются в стороне от магистрального направле­ния прогресса. Так же, как в свое время капитал заменил землю в качестве ресурса, привлекавшего наибольший спрос при ограни­ченном предложении, так и сегодня «знания, будучи редким произ­водственным фактором, заменяют капитал», причем ограничен­ность и редкость знаний являются ограниченностью и редкостью совершенно иного порядка, нежели у всех ранее известных ресур­сов.

Затраты на производство нового знания оказываются несопос­тавимы с результатами его применения: весьма незначительные инвестиции нередко приводят к рождению огромного объема но­вых знаний об окружающем мире, в то время как попытки полу­чить их с помощью крупных капиталовложений кончаются порой полным провалом. В условиях, когда знания и информация играют роль главного хозяйственного фактора, радикально изменяется про­цесс образования издержек производства. Несмотря на то, что ма­териальные носители информации легко тиражируемы, люди, ею владеющие, остаются уникальными и невоспроизводимыми. Из­держки по распространению материализованной информации весь­ма невелики и могут быть квантифицированы; в то же время цен­ность заключенного в носителях кодифицированного знания не может быть определена даже приблизительно, и это подрывает фун­даментальные основы традиционных стоимостных оценок.

К такому выводу приводит рассмотрение данной проблемы с позиций как неоклассической теории факторов производства, так и трудовой теории стоимости. В самом деле: производство новой информации осуществляется путем переработки информации, ра­нее известной; иначе говоря, продукт имеет ту же специфическую природу, что и сам фактор. В этих условиях невозможно зафикси­ровать рыночную цену знания, заключенного в информации; сле­довательно неоклассическое определение вклада единицы фактора в издержки производства через его предельный продукт в денеж­ном выражении теряет всякий смысл. С точки зрения трудовой те­ории стоимости существенными оказываются два факта: с одной стороны, становятся неисчислимыми издержки производства ин­формации и знания, поскольку они рождаются в результате дея­тельности, которая не является одним из видов труда; с другой сто­роны. процесс тиражирования информационных продуктов не яв­ляется воспроизводственным процессом в собственном смысле сло­ва, и. следовательно, в принципе невозможно оценить затраты труда на воспроизводство блага, выступающие объективной стороной стоимостного отношения. Само это понятие становится совершен­но иррациональным в условиях информационной экономики. С того момента, как тиражируемый объект перестает быть аналогом пер­воначального блага и становится его копией, проблема исчисления воспроизводственных издержек оказывается неразрешимой.

Итак. информация и знания — основные факторы постиндуст­риального производства — принципиально не могут быть объекти­вированы вне владеющего ими человека, и тем самым проблема стоимости утрачивает свой экономический характер и становится проблемой социологической. Такой вывод косвенно подтвержда­ется и тем, что попытки инкорпорировать вопросы информацион­ного хозяйства в рамки современной экономической теории оказа­лись, в целом, безуспешными.

До сих пор мы рассматривали объективные составляющие дес­трукции стоимостных отношений со стороны производства. Но наш анализ был бы неполным, если бы мы не коснулись субъективных качеств людей, занятых в современном производстве. В предыду­щих лекциях мы отмечали, что в постиндустриальном обществе человек перестает быть субъектом труда как рациональной деятельности, результаты которой пропорциональны затраченным усили­ям, и становится субъектом творческих процессов, значимость ко­торых невозможно оценить в экономических категориях. Помимо того, что деятельность, связанная с применением и производством информации и знаний, имеет своим результатом невоспроизводи­мые блага, издержки производства которых не поддаются исчисле­нию, сама она, будучи мотивирована внеэкономическими фактора­ми, создает продукцию, характеристики которой отнюдь не сводят­ся к экономическим параметрам. Понятие стоимости, позволяю­щее соотносить актуальную потребность и средства, необходимые для ее удовлетворения, имеет смысл в ситуации, когда человек ре­шает задачу преодоления внешних материальных обстоятельств. В той мере, в какой творчество — новый тип производственной дея­тельности — не определяется стремлением к удовлетворению ма­териальных потребностей, оно не создает и не может создавать сто­имость. Следовательно, объективные основы стоимостного отно­шения размываются также и по мере того, как теряет свое значение материально мотивированная деятельность.

Разумеется (и это важно подчеркнуть в ходе данной лекции), изложенный здесь материал имеет весьма схематический характер; рассматриваемые процессы доведены нами до их логической край­ности. В реальной социально-экономической жизни они далеко не так обнажены и очевидны. Тем не менее ниже мы приведем ряд конкретных примеров, подтверждающих обоснованность таких схем. Пока же перейдем к анализу деструкции стоимостных отно­шений «со стороны потребления».

Деструкция стоимостных отношений «со стороны потребления».

Роль полезностных оценок в формировании стоимостного от­ношения не менее важна и существенна, чем роль издержек произ­водства. Сегодня, по мере усиления роли личностного фактора, по­лезность не только не утрачивает своего прежнего значения, но за­нимает особое место в ряду факторов, определяющих закономер­ности обмена деятельностью и ее продуктами.

Глубинная причина подобного положения дел заключена в ха­рактере деятельности современного человека. В экономическую эпоху, когда основной задачей людей оставалось обеспечение свое­го материального существования, производство не только противо­стояло потреблению как автономная сфера, но и происходило в ус­ловиях, когда фактически любое материальное благо имело полез­ность и могло быть потреблено если не его создателем, то другими членами общества. В этой ситуации полезность оставалась как бы фоном, а количественная величина стоимости определялась преж­де всего издержками производства. В постиндустриальном обще­стве положение меняется: безграничная экспансия производства, предполагающая возможность его увеличения без пропорциональ­ного роста затрат труда и ресурсов, делает малозначимой кванти-фикацию издержек, тем самым передавая полезностым факторам определяющую роль в количественном измерении пропорций об­мена. Таким образом, когда издержки по созданию того или иного блага перестают быть значимым фактором, способным ограни­чить масштабы его производства, главная роль в определении ве­личины стоимости продукта закрепляется за его полезностными оценками.

Рассматривая деструкцию стоимости со стороны потребления, необходимо прежде всего обратить внимание на модификацию структуры потребностей, усложнение процессов потребления и все меньшую обусловленность таковых материальной стороной жизни человека. Не отказываясь от того, чтобы максимизировать удовлет­воренность условиями жизни (это всегда было и останется целью любой осознанной деятельности), люди сегодня все более активно ищут и находят такую удовлетворенность вне сферы материально­го потребления. Определяя свои основные потребности и жела­ния как всецело субъективные, человек впервые конституирует их именно как свои личные потребности, как свои личные желания, не идентичные потребностям и желаниям других людей не только в количественном, но и в качественном отношении. Это стимулирует быстрое развитие производства индивидуализированных и единич­ных продуктов, в максимальной мере соответствующих запросам конкретного потребителя. В результате имеет место то, что социо­логи уже сегодня отмечают как снижение субъективной ценности продуктов массового производства. Тем самым затрудняется оп­ределение стоимости как объективной категории: если прежде, в индустриальном обществе, индивидуальные потребности в мате­риальных благах, сталкиваясь с ограниченностью их предложения, создавали и поддерживали состояние рыночного равновесия, то теперь потребности нового типа, формирующиеся на основе стрем­ления личности к самореализации, не могут быть усреднены таким образом, чтобы во взаимодействии с усредненными издержками определять пропорции обмена.

Современные социологи отметили данный феномен, указав, что новое содержание полезности заключено не столько в универсаль­ной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоин­дивидуализированной символической ценности (sign-value). По их мнению, «постмодернистская культура... [не только] в большей мере способствует потреблению благ как символических ценностей, чем как потребительных стоимостей», но и изменяет сам характер потребления, которое Ж. Бодрийяр называет consumation в проти­воположность традиционному французскому consommation. Фе­номен символической ценности, хотя и рассматривается как одна из форм проявления полезности, следующая за потребительной сто­имостью, подразумевается как более сущностным, так и более гло­бальным. Развивая комплексное понимание символической ценно­сти как категории, не только логически, но и исторически замеща­ющей потребительную и меновую стоимость в качестве основного мотива производства, исследователи выделяют три стадии в про­цессе становления стоимостных отношений по признаку домини­рования той или иной субстанции на каждой из них: натуральную, товарную и структурную - и отмечают возможность формирова­ния основ четвертой. «На первой из них, — пишет Ж. Бодрийяр, — господствовали натуральные отношения, и представления о стоимо­сти возникали на основе естественного восприятия мира. Вторая базировалась на всеобщем эквиваленте, и стоимостные оценки складывались в соответствии с логикой товара. Третья стадия управля­ется кодом, и стоимостные оценки здесь представляют собой набор моделей. На четвертой, фрактальной стадии стоимость не имеет совершенно никакой точки опоры (курсив мой. —В. И. ) и распрос­траняется во всех направлениях, занимая все промежутки без ка­кой бы то ни было основы... На фрактальной стадии не существует больше никакой эквивалентности — ни натуральной, ни всеобщей... В самом деле, мы не можем более говорить о стоимости». Разделе­ние потребительной стоимости и символической ценности доста­точно широко признано социологами, но не получило должной под­держки среди экономистов. И то, и другое вполне объяснимо: со­временные философы рассматривают мотивы и цели человека как во все большей мере определяющие и потребление, и производ­ство, а экономисты стремятся, как и ранее, объяснять складываю­щиеся на рынке уровни цен исходя из взаимодействия традицион­ных факторов и полагают, что любые изменения этих факторов ве­дут лишь к модификации стоимостных отношений, а не к их пол­ному преодолению.

Такой подход, однако, представляется нам устаревшим. Сегод­ня следует прежде всего обратить внимание на то, что в той степе­ни, в какой не сводимая к абстрактному труду деятельность работ­ника интеллектуальной сферы создает неквантифицируемые издер­жки производства, индивидуализированное статусное потребление, в котором человек выражает себя как уникальная личность, форми­рует неквантифицируемую полезность потребляемых благ. Как ник­то не может воспроизвести созданное человеком новое знание, так никто не может признать объективной полезность, содержащуюся в том или ином благе для конкретного потребителя. Данное свой­ство предметов статусного потребления углубляет процессы, свя­занные с экспансией знаний и информации как основного ресурса производства, и усугубляет количественную неисчислимость сто­имостных характеристик продукта.

Более того, люди, ориентированные на развитие своих способ­ностей и собственной личности, способны считать целесообразны­ми действия, не преследующие материальной выгоды и не согласу­ющиеся с принципами «экономического человека». Современная структура мотивов деятельности такова, что некая определенная полезность имеет неизмеримо большую ценность для одного кон­кретного человека, чем для большинства других, а некоторые по­лезности вообще не могут быть объективированы вне конкретной личности. Такие полезности невозможно учесть в теории стоимос­ти; их формирование происходит в условиях, когда человеческая деятельность уже не соизмеряется с активностью других людей ни по формам и результатам, ни по мотивам и предпосылкам. Таким образом, с переходом к постиндустриальному, и далее — к пост­экономическому обществу индивидуальные полезности проявляют­ся в своем непосредственном виде, а не через трансформацию в объективные общественные оценки.

В постиндустриальной хозяйственной системе роль полезностных оценок в формировании стоимостного отношения не менее важна и существенна, чем роль производственных факторов, и сам перенос акцента с издержек на полезности свидетельствует о зна­чительной его модификации. В индустриальном обществе произ­водство противостояло потреблению как автономная сфера, полез­ность любого продукта, как мы отметили выше, оставалась как бы фоном, на котором стоимость определялась издержками производ­ства. В постиндустриальном обществе положение меняется: рас­ширение производства становится возможным без пропорциональ­ного роста затрат труда и ресурсов, квантификация издержек ста­новится все более затруднительной, а полезностные факторы уси­ливают свою роль в количественном определении стоимостных пропорций.

Специфика соизмерения издержек и полезностей на различных этапах развития стоимостного отношения может быть представле­на следующим образом.

Первый этап соответствует классическому индустриальному обществу, в котором любая деятельность мотивирована утилитар­ным образом, любой продукт может быть воспроизведен в неогра­ниченном количестве, издержки на производство каждой дополнительной его единицы не отличаются радикальным образом от из­держек по производству прежних единиц того же продукта, субъекты рынка ориентированы на потребление унифицированных благ, не имеют ярко выраженных предпочтений и следуют принципу мак­симизации полезности продукта при минимизации цены. Именно на этом этапе классическая теория стоимости адекватно описывает реальное положение дел. Любой вид труда сводим к труду абстрак­тному, а полезность производимого продукта отражает возможность его использования широким кругом лиц. В таком случае обществен­ные издержки, соотносясь с общественной полезностью, консти­туируют стоимость в классическом смысле данного понятия и де­лают возможной ее квантификацию.

Второй этап соответствует началу преодоления закономерно­стей индустриального строя. По-прежнему фактически любая про­изводственная деятельность может быть признана утилитарно мо­тивированной, любой продукт может быть предложен рынку в неог­раниченном количестве, однако, во-первых, потребности переста­ют быть столь же унифицированными, как прежде; во-вторых, труд широкого круга работников не сводится к простому труду, не квантифицируется в единицах абстрактного труда; в-третьих, создание дополнительного количества единиц того или иного блага все чаще означает его тиражирование, а не воспроизводство, в результате чего издержки могут радикально отличаться от издержек по созданию оригинального продукта. На этом этапе как издержки, так и полез­ности утрачивают свой универсальный общественный характер и становятся индивидуальными потребностями и издержками. Пос­леднее означает, что и потребности, и издержки производства не обязательно сводятся к общественным категориям, но еще могут быть представлены как их модификации. Стоимостные характери­стики не получают прежней четкой квантификации, но сохраняют свое значение как регуляторы производства. Этот этап соответствует периоду становления постиндустриального общества, характери­зующемуся трансформацией потребительских предпочтений.

Третий этап отражает специфику современного периода раз­вития постиндустриального общества. В этот период радикально снижается роль материальных мотивов деятельности. Сама она не только становится несводимой к абстрактному труду в количественном отношении, но и в качественном меняет свой характер: основ­ную производительную функцию в новом обществе начинает вы­полнять не труд, а творчество. Определяющим мотивом деятельно­сти становится самосовершенствование личности, а непосредствен­ным результатом — обретение ею новых качеств, наращивание твор­ческого потенциала. Таким образом, на этом этапе имеет место перенос акцента с индивидуальных издержек и полезности на субъективные издержки и субъективную полезность продукта. Все более востребованным объектом потребления становится некая система знаков и символов, и поэтому, как мы отмечали выше в среде социологов все более широкую поддержку находит вывод согласно которому современный период характеризуется домини­рованием символической ценности.

Этот этап характеризует собой закат экономической эпохи. Но­вые производственные отношения, в которых отражается стремле­ние не столько к возмездному обмену, сколько к интерперсонально­му взаимодействию творческих личностей, напоминают явление весьма характерное для ранних этапов становления экономическо­го общества и называемое дарообменом. Специалисты, изучающие экономическую историю, отмечают, что сегодня этот феномен воз­рождается на качественно новом уровне в ходе становления специ­фической хозяйственной системы (gift economy), основанной на безвозмездном предоставлении человеком благ в распоряжение других членов общества. Этот процесс развивается в тесной и пря­мой связи с повышением социальной роли науки и знания.

Говоря о подрыве стоимостных отношений по мере становле­ния постиндустриальной хозяйственной системы, было бы целесо­образно различать формальный и сущностный уровни его рассмот­рения.

На формальном уровне мы отмечаем нарастание технологичес­ких изменений, формирующиеся новые предпочтения потребите­лей, превращение знаний и информационных ресурсов в основной фактор современного производства, что обусловливает технологи­ческую либо консумационную невоспроизводимость того или ино­го блага. Как следствие, становится невозможным определять сто­имость через воспроизводственные затраты, причем это относится не только к издержкам воспроизводства аналогичного блага, но и к затратам, требующимся для создания оригинального продукта. Это обусловлено, прежде всего, несводимостью интеллектуальной дея­тельности к другим видам активности. Таким образом, на формаль­ном уровне анализа мы констатируем усиливающуюся неквантифицируемость затрат, необходимых для производства того или иного блага. Не устраняя стоимость как таковую, этот феномен в значи­тельной степени разрушает количественную определенность сто­имостного обмена.

Говоря о сущностном уровне подрыва стоимостного отноше­ния, мы имеем в виду гораздо более сложную совокупность явле­ний, базирующихся на меняющейся мотивации человеческой дея­тельности. Они знаменуют собой радикальный качественный сдвиг: будучи свободным от материальных мотивов, творчество, в отли­чие от труда, не конституирует себя как сущность, противостоя­щую внешним полезностным характеристикам. Следовательно, речь больше не может идти о модификации стоимости, она именно ус­траняется по мере того, как устраняется одна из сторон самого стоимостного отношения.

Таким образом, становление и прогрессивное развитие стоимо­стных оценок и отношений были в известной мере идентичны ста­новлению и развитию общественного производства, социализации производителей. В той же мере деструкция этих отношений обус­ловлена индивидуализацией человека и как производителя, и как потребителя. Прогрессирующая десоциализация и деобъективизация индивидуальных интересов личности и мотивов деятельности современного человека приводят к деструкции стоимостных отно­шений и, следовательно, преодолению закономерностей рыночно­го хозяйства.

Вся история экономической эпохи может быть рассмотрена как становление рыночной системы, достижение ею своего зрелого состояния и неизбежный упадок. На восходящем этапе товарное хозяйство выступало пусть не как наиболее заметный, но как важ­нейший источник эволюции производства, как отношение, медлен­но, но верно разрушавшее господствовавшую неэкономическую систему. Товарные отношения постепенно все более жестко связы­вали экономический интерес максимизации потребления с произ­водством продуктов, признаваемых общественной потребительной стоимостью.

На этапе достижения рыночной системой своих зрелых форм количественная экспансия товарных отношений приобрела каче­ственно новые черты. Резко расширился круг вовлеченных в товар­ные трансакции благ: распространившись сначала на средства и орудия производства, в затем на землю, товарные отношения по­глотили впоследствии и саму способность к трудовой деятельно­сти — рабочую силу. С этого момента возникло рыночное хозяй­ство как высшая форма товарного производства, и первоначальные цели товарного обмена трансформировались в стремление к мак­симизации стоимости как всеобщего эквивалента, а рыночные прин­ципы быстро распространились на те сферы деятельности, где преж­де господствовали товарные отношения.

* * *

Однако функционирование завершенной экономической систе­мы подготавливало условия для ее кризиса и упадка. Быстрое раз­витие производительных сил привело, с одной стороны, к удовлет­ворению базовых материальных потребностей значительной части общества; с другой — возвысило статус знаний, превратив их в производительную силу. Это расширило внутренний потенциал личности, и, в конечном счете, позволило ей выйти за пределы тра­диционной мотивации. В этих условиях, однако, функционирова­ние стоимостных отношений может быть только иллюзорным; ре­альный базис для них оказывается изжитым.

Контрольные вопросы.

1 Чем отличаются понятия товарного производства и рыночного хозяйства?

2. Каковы цели хозяйствующих субъектов в условиях товарного произ­водства и в условиях рыночного хозяйства?

3. В чем заключается расширительная трактовка понятия стоимости?

4. Каковы основные исторические этапы формирования комплексных стоимостных оценок?

5. Какие модификации в исчислении стоимости вызваны современной технологической революцией?

6. Можно ли считать тиражирование и копирование информационных продуктов их воспроизводством?

7. Каково значение субъект-субъектных взаимодействий в преодолении господствующей роли стоимостных отношений?

8. Почему труд не может стать ресурсом, определяющим социальную структуру общества?

9. Как модифицируется комплекс человеческих потребностей по мере ослабления довлеющей роли внешней материальной необходимости?

10. Может ли стоимостный обмен быть полностью преодолен в рамках постиндустриального общества?

Рекомендуемая литература.

Обязательные источники.

Иноземцев В. Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 300-356;

Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции. М., 1999. С. 56-66;

Антипина О. Н., Иноземцев В. Л. Диалектика стоимо­сти в постиндустриальном обществе. Статья первая. Технологические и социопсихологические факторы преодоления стоимости // Мировая эко­номика и международные отношения. 1998. №5. С. 48-59;

Антипина О. Н., Иноземцев В. Л. Диалектика стоимости в постиндустриальном обществе. Статья вторая. Абстрактный труд и издержки: деструкция стоимости со стороны производства // Мировая экономика и международные отноше­ния. 1998. №6. С. 48-59;

Антипина О. Н., Иноземцев В. Л. Диалектика стои­мости в постиндустриальном обществе. Статья третья. Конкретный труд и полезность: деструкция стоимости со стороны потребления // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 7. С. 19-29

Дополнительная литература.

Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 1. М., 1993;

Baudrillard J. For a Critique of the Political Economy of the Sign // Baudrillard J. Selected Writings. Cambridge, 1996;

Edvinsson L., Malone M. S. Intellectual Capital. N. Y., 1997;

Foucault M. The Order of Things. An Archaeology of Human Sciences. N. Y, 1994;

Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N. Y., 1997;

Hudson W. J. Intellectual Capital: How to Build It, Enhance It, Use It. N. Y., 1993;

Lash S., Urry J. Economies of Sign and Space. L. -Thousand Oaks, 1994;

Nicholson W. Microeconomic Theory: Basic Principles and Extensions. Fort Worth, 1995;

Reich R. B. The Work of Nations. N. Y, 1992;

Sakaiya Т. The Knowledge-Value Revolution, or a History of the Future. N. Y. -Tokyo, 1991;

Stewart T. A. Intellectual Capital. The New Wealth of Organizations. N. Y, 1997.