Лекция третья. Технологическая революция 60-х — 90-х годов. - Современное постиндустриальное общество - природа, противоречия, перспективы - В. Л. Иноземцев

В последние десятилетия XX века, на протяжении жизни одно­го поколения, произошли необычайно масштабные и глубокие из­менения в развитии науки и техники, оказавшие беспрецедентное влияние на весь характер хозяйственной жизни. Именно масштаб и глубина их воздействия на экономику позволяют без преувеличе­ния говорить о подлинной революции, свидетелями и участниками которой мы все являемся. Преобразования, которые нам приходит­ся наблюдать, коснулись самых разных отраслей материального производства и сферы услуг, сказались на структуре занятости, от­разились в ключевых характеристиках технологических процессов и формах организации производства.

Хозяйственные преобразования 50-х - начала 70-х годов.

Истоки современной научно-технической революции были исследованы в работах основоположников теории постиндустри­ального общества. Они показали, что в основе технологического сдвига, определившего в послевоенный период переход от индуст­риальной системы к постиндустриальной, лежит обретение наукой и теоретическими знаниями качественно новой роли.

Основным технологическим прорывам индустриальной эпохи человечество обязано, по меткому выражению Д. Белла, «талантли­вым механикам», прекрасно разбиравшимися в технике, но имев­шими слабое представление о науке и не интересовавшимися тео­ретическими проблемами своего времени. «Сэр Генри Бессемер, который открыл конвертерный способ передела чугуна в сталь, позволяющий снизить количество примесей и выплавлять более прочный металл, — пишет он, — имел очень малое представление об исследовании свойств металлов естествоиспытателем Г. Сорби. А. Белл, один из изобретателей телефона, будучи по профессии пре­подавателем ораторского искусства, искал способ передачи по про­водам усиленного голоса, чтобы помочь глухим людям. Т. Эдисон, один из величайших гениев изобретательства (создавший лампу накаливания, фонограф и кино) был математически безграмотен, и его мало волновали работы Дж. К. Максвелла, который вывел урав­нения электродинамики в результате теоретического обобщения электрических и магнитных явлений. Точно так же и Г. Маркони, изобретатель беспроволочной связи, не был знаком с работами Гер­ца о радиоволнах».

Сегодня же, напротив, теоретическое исследование предшеству­ет изобретению; главным условием новаторства становится углуб­ление соответствующей теоретической дисциплины и приумноже­ние знаний о свойствах материи. Среди важнейших направлений фундаментальной науки, определивших возможности современных технологий, следует назвать физику и математику, биологию и пси­хологию, и так далее.

Таким образом, изменилась сама природа хозяйственного бази­са современного общества: «машинные технологии» индустриаль­ного уклада стали уступать место «интеллектуальным технологи­ям», определяющим новые подходы к решению не только технических, но также экономических и социальных задач. К особеннос­тям современного научно-технического прогресса теоретики пост­индустриального общества прежде всего относят замену механи­ческих взаимодействий электронными технологиями; миниатюри­зацию, проникающую во все сферы производства; переход к циф­ровым методам хранения и обработки информации, а также произ­водство программного обеспечения, которое становится даже бо­лее важным, нежели создание самой применяющей его техники.

Значительная радикализация технических нововведений про­является не только в разработке принципиально новых устройств и технологий, но и в их быстром массовом освоении и распростране­нии. Если, например, для масштабного и всестороннего примене­ния фотографии понадобилось 112 лет, а для организации широко­го использования телефонной связи — 56 лет, то соответствующие сроки для» радара, телевидения, транзистора и интегральных схем составляют, соответственно, 15, 12, 5 лет и 3 года. Однако самые яркие примеры дает развитие информационных технологий, где смена поколений компьютерной техники и переход к более совер­шенным решениям происходит со все возрастающей быстротой; так, на протяжении последних двух десятилетий, согласно законо­мерности, названной «законом Мура», быстродействие микропро­цессоров, используемых в персональных компьютерах, удваивает­ся в среднем каждые восемнадцать месяцев.

Важная характеристика современной технологической револю­ции заключается в том, что она затрагивает не частные области об­щественного производства или отдельные социальные процессы, но непосредственным образом порождает новую экономическую и социальную реальность. Разумеется, в первую очередь это прояв­ляется в тех отраслях, которые в наибольшей степени связаны с научно-техническим прогрессом.

Одним из внешних проявлений технологической революции является отмеченное еще в 60-е и 70-е годы вытеснение человека из сферы непосредственно материального производства. Соответственно происходит изменение структуры занятости, в валовом на­циональном продукте сокращается доля промышленности и растет доля отраслей третичного сектора. Известно, что индустриальные уклад воплотился в системе массового производства товаров; при­метой же постиндустриального общества является экспансия сфе­ры, предоставляющей индивидуализированные услуги и инфор­мацию.

В рамках постиндустриальной теории предпринят развернутый анализ изменения структуры общественного производства в пос­левоенный период. Его методологической базой служит предложен­ная в 40-х годах К. Кларком трехсекторная модель, согласно кото­рой народное хозяйство подразделяется на три сферы, к первой из которых относятся добывающие отрасли и сельское хозяйство, ко второй — отрасли обрабатывающей промышленности и строитель­ство. а к третьей — производительные и личные услуги.

В довоенный период экономика развитых стран, и в первую очередь США, характеризовалась относительно равномерным рас­пределением занятых в этих трех секторах, однако уже в первое послевоенное десятилетие стал наблюдаться резкий рост занятос­ти в сфере производства услуг и информации. Это происходило как за счет того, что во всех без исключения отраслях увеличилось чис­ло «белых воротничков» — квалифицированных работников, не­посредственно не связанных с физическим трудом, так и в резуль­тате расширения собственно сферы услуг, численность работников которой в эти годы превысила 50 процентов общей численности занятых в народном хозяйстве. Именно это стало причиной того, что постиндустриальное общество отождествлялось сначала с об­ществом услуг, а впоследствии — с обществом знаний.

Касаясь оценки постиндустриального общества как общества, основанного на услугах, следует отметить, что данная сфера игра­ла и играет важную роль в любом обществе. Так, до конца XIX века крупнейшей по численности профессиональной группой в Вели­кобритании оставались домашние слуги. Во Франции, где их ко­личество накануне Великой французской революции превышало 1,8 млн. человек (при том, что крестьян насчитывалось в то время чуть более 2 млн. ), доля занятых в сфере услуг не снизилась и к началу 30-х годов XX столетия. В США численность занятых в промышленном секторе никогда не превосходила численности ра­ботников сферы услуг, так что американское общество, как это ни парадоксально, в данном смысле слова никогда не могло быть наз­вано преимущественно индустриальным.

Разумеется, сама сфера услуг не является однородной. Если в доиндустриальном обществе преобладали домашние или личные услуги, то в индустриальном акцент сместился в сторону услуг, игравших вспомогательную роль по отношению к производству, а также финансовых услуг. В постиндустриальном обществе, сохра­няющем все ранее существовавшие виды услуг, появляются каче­ственно новые их типы, быстро начинающие доминировать в струк­туре профессиональной деятельности. В нынешних условиях как никогда ранее справедливы слова Д. Белла, который, говоря о тре­тичном секторе, отмечал: «слово "услуга" не должно вызывать вво­дящих в заблуждение образов быстро приготовленной еды и низ­кооплачиваемых работников; основными являются финансовые, профессиональные и конструкторские услуги, здравоохранение, образование и социальная сфера, и лишь на последнем месте этой шкалы стоят бытовые услуги»

Исходя из этого, сторонники теории постиндустриализма до­полнили выдвинутую в 40-е годы К. Кларком трехсекторную мо­дель общественного производства еще двумя секторами: четвер­тичным (quaternary), включающим в себя торговлю, финансовые услуги, страхование и операции с недвижимостью, и пятеричным (quinary), к которому отнесены здравоохранение, образование, на­учные исследования, индустрия отдыха и сфера государственного управления. Когда исследователи говорят о постиндустриальном обществе как о социуме, основанном на производстве и потребле­нии услуг, они имеют в виду именно эти сектора; как писал Д. Бeлл, «первой и простейшей характеристикой постиндустриального об­щества является то, что большая часть рабочей силы уже не занята в сельском хозяйстве и обрабатывающей промышленности, а со­средоточена в сфере услуг, к которой относятся торговля, финансы, транспорт, здравоохранение, индустрия развлечений, а так­же сферы науки, образования и управления (курсив мой. —В. И. )».

Обращая внимание на изменение структуры рабочей силы, на рост занятости в сфере услуг, теория постиндустриального обще­ства фиксировала и анализировала на начальном этапе своего раз­вития наиболее заметную в тот период сторону хозяйственной транс­формации. Реалии 70-х и 80-х годов вызвали необходимость рас­смотрения иных, более глубинных и значимых аспектов современ­ных технологических преобразований.

Информационная революция.

Во второй половине 70-х годов все более явно стало заявлять о себе бурное развитие информационных технологий, обретение ими качественно новой роли в производственном процессе. В 80-е годы информационный сектор впервые обеспечил большую часть созда­ваемых в экономике развитых стран новых рабочих мест. Инфор­мационные отрасли хозяйства, а также компании, специализиро­вавшиеся на производстве вычислительной техники и програм­много обеспечения, развивались наиболее быстрыми темпами и при­влекали неизменное внимание инвесторов. Резко возрос спрос на программистов, менеджеров, работников сферы образования; тем­пы прироста численности этих категорий персонала нередко пре­вышали 10 процентов в год. В этот же период на потребительский рынок хлынули товары, определившие его современный облик, — персональные компьютеры, системы сотовой, спутниковой свя­зи и т. д.

Информационная революция радикальным образом изменяет технологический базис общественного производства. Только за полтора десятилетия, с 1980 по 1995 год, объем памяти стандартно­го компьютерного жесткого диска увеличился более чем в 250 раз, быстродействие персональных компьютеров возросло в 1200 раз. Никогда ранее ни в одной сфере хозяйства на достигалось подоб­ного прогресса. По некоторым оценкам, совершенствование информационных технологий происходит в 3-6 раз быстрее, чем техно­логий использования энергии, развитие которых на протяжении пос­ледних трех десятилетий находится под пристальным вниманием как правительств развитых стран, так и мирового научного сооб­щества. К сказанному выше следует добавить, что прогресс в ин­формационной сфере постоянно ускоряется ввиду безграничности спроса на новые технологические разработки. Как показывает прак­тика, каждая новая компьютерная система не только все быстрее приходит на смену предшествующей, но и обеспечивает себе нео­споримый успех на рынке в более короткие сроки: в 1998 году, че­рез два года после запуска в серийное производство микропроцес­соров Pentium MMX, производимых компанией «Интел», их про­давалось ежемесячно почти в 40 (!) раз больше, чем процессоров 486 DX через тот же срок после начала их серийного выпуска. К середине 90-х годов количество компьютеров, приходящихся на 100 человек, превысило в США 40 единиц, что подготовило условия для создания всемирной информационной сети — самой быстро­растущей отрасли современной экономики. В 1997—1999 годах ко­личество пользователей этой сети в США выросло втрое и состав­ляет ныне около 200 на 1000 человек. Уже сегодня можно говорить о том, что бурное развитие компьютерных технологий создает в западном мире не только новый технологический уклад, но, скорее, новую социальную реальность.

Темпы роста доли в валовом национальном продукте США от­раслей, непосредственно связанных с производством и использо­ванием знаний (еще в 50-е годы они получили название «knowledge industries»), также поражают воображение. Если в начале 60-х она оценивалась различными исследователями в пределах от 29,0 до 34,5 процента, то спустя 30 лет составляла уже не менее 60 процен­тов. Соответствующие сдвиги произошли и в структуре занятос­ти: если в конце 60-х годов, по широко распространенному мнению, информационные отрасли поглощали несколько более 50 про­центов рабочей силы, то в 80-е годы, по некоторым оценкам, на их долю в США приходилось до 70 процентов общей численности занятых в народном хозяйстве.

Бурная экспансия «знаниеемких» отраслей, начавшаяся в сере­дине 70-х годов, заставила многих исследователей заговорить о наступлении «информационной эры», изменяющей структуру об­щественного производства. Все чаще при изучении экономических процессов в качестве самостоятельного стал выделяться «инфор­мационный сектор», оценка динамики которого давала исследова­телям гораздо более совершенный инструмент анализа, чем про­стая констатация расширения сферы услуг. Информационный сек­тор в его современном понимании включает в себя передовые отрасли материального производства, обеспечивающие технологи­ческий прогресс, сферу, предлагающую услуги коммуникации и связи, производство информационных технологий и программного обеспечения, а также — во все возрастающей мере — различные области образования. Его значение представляется некоторым эко­номистам настолько большим, что в последнее время при анализе структуры народного хозяйства все чаще предлагается отойти от традиционных подходов и выделять в общественном производстве отрасли, поставляющие на рынок знаниеемкую продукцию (knowledge goods), товары широкого потребления (consumption goods) и услуги (services).

Информация и знания, понимаемые не как субстанция, вопло­щенная в производственных процессах или в самих средствах про­изводства, а как непосредственная производительная сила, оказы­ваются важнейшим фактором современного хозяйства. Отрасли, производящие знания и относимые к «четвертичному» или «пяте­ричному» секторам экономики, становятся ныне первичным («primary», пользуясь терминологией М. Пората) сектором, снаб­жающим хозяйство наиболее существенным и важным ресурсом. Имея в виду снижение роли и значения вещных факторов произ­водственного процесса, можно говорить о достижении материаль­ным производством некоторого естественного предела своего раз­вития. Сегодня настал тот момент, когда основными ресурсами об­щества становятся не труд и капитал, а знания и информация.

Изменение роли материальных факторов производства.

Какие же факты хозяйственной жизни наиболее явственно сви­детельствуют о значительном снижении роли и значения матери­альных факторов производственного процесса? Обратимся в пер­вую очередь к показателям занятости.

В начале XIX века в сельском хозяйстве США было занято по­чти 75 процентов всей рабочей силы; за полстолетия эта доля сократилась на одну десятую, до 67 процентов, а за следующие 100 лет упала уже в 3,5 раза — до 20 процентов. Но и это было лишь прелюдией: за последние 40 лет доля занятых в аграрном сек­торе США уменьшилась еще в восемь раз и составляет сегодня, по различным подсчетам, от 2,5 до 3 процентов. В результате с 1994 го­да статистические органы Соединенных Штатов перестали учиты­вать долю фермеров в составе населения из-за ее незначительно­сти. Подобные процессы развиваются и в большинстве европей­ских стран. В Германии с 1960 по 1991 год доля занятых в сельском хозяйстве уменьшилась с 14,0 до 3,4 процента, во Франции — с 23,2 до 5,8 процента. В добывающих отраслях, доля которых в ва­ловом национальном продукте стран ЕС не превышает 3 процен­тов, занятость сократилась на 12 процентов только за последние 5 лет.

Одновременно произошли не менее радикальные изменения в составе занятых в промышленности. В 70-е годы в странах Запада впервые было отмечено абсолютное сокращение занятости в материальном производстве (в Германии — с 1972 года, во Франции — с 1975-го, в США — с конца 70-х). Если в 1900 году соотношение американцев, производивших материальные блага и услуги, оце­нивалось как 63:37, то девяносто лет спустя — уже как 22:78, при­чем изменения значительно ускорились с начала 50-х годов, когда началось сокращение численности занятых во всех отраслях, кото­рые в той или иной степени могут быть отнесены к сфере матери­ального производства. В середине 50-х годов на долю сферы услуг приходилось 50 процентов валового национального продукта США. К концу 90-х годов этот показатель вырос до 73 процентов. В стра­нах ЕС третичный сектор производит сегодня 63 процента валово­го национального продукта и обеспечивает работой 62 процента общего числа занятых, в Японии соответствующие показатели со­ставляют 59 и 56 процентов.

Тенденции, сформировавшиеся на протяжении последних де­сятилетий, представляются сегодня необратимыми. Известно, что в 70-е годы в США сервисный сектор обеспечивал 89 процентов прироста занятости, в 80-е годы этот показатель достиг 104, а в 90-е — 119 процентов. При этом эксперты прогнозируют, что в ближайшие десять лет 25 из 26 создаваемых нетто-рабочих мест в США придутся на сферу услуг, а общая доля занятых в ней соста­вит к 2005 году 83 процента совокупной рабочей силы. В после­дние годы внимание социологов привлекает и тот факт, что весьма широкий круг лиц, согласно статистическим правилам относящих­ся к занятым в промышленности, в действительности выполняет функции, отнюдь не тождественные непосредственному участию в производственном процессе. Так, еще в начале 80-х годов доля ра­ботников, непосредственно занятых в производственных операци­ях, не превышала в США 12 процентов; сегодня она сократилась до 10; в Японии подобные цифры составляют соответственно 15 и 12 процентов. В последнее время появились оценки, определяющие этот показатель для США на уровне 5-6 процентов; они могут показаться нереалистичными, однако статистические наблюдения свидетельствуют о том, что еще в 1993 году в Бостоне в сфере ус­луг было занято 463 тыс. человек, тогда как непосредственно в производстве — всего 29 тыс., и подобное соотношение в после­дние годы вполне типично для больших американских городов.

Следует подчеркнуть, что само по себе сокращение занятости в промышленности не означает снижения роли и значения матери­альной составляющей современной хозяйственной жизни: объем производимых и потребляемых обществом благ не снижается, а растет. Современное производство с избытком обеспечивает потреб­ности населения как в традиционных, так и в принципально новых товарах, потребительский рынок развитых стран перенасыщен раз­нообразными продуктами, а промышленность обеспечена необхо­димым минеральным и сельскохозяйственным сырьем. Материаль­ная база современного производства остается и будет оставаться фундаментом, на котором происходит развитие новых экономичес­ких и социальных процессов. В этом отношении характерен вывод, согласно которому «95 процентов добавленной стоимости (созда­ющиеся в обрабатывающих отраслях и сфере услуг. —В. И. ) не про­изведены независимо от 5 процентов, приходящихся на добываю­щую промышленность, а основываются на них; таким образом, впечатление об относительной незначительности всей добывающей промышленности [оказывается поверхностным и] не соответству­ет действительности».

Этот факт подтверждается и тем обстоятельством, что резкое снижение численности занятых в отраслях первичного и вторично­го секторов в развитых странах перестало в последние годы вызы­вать соответствующее сокращение доли данных отраслей в вало­вом национальном продукте. Если в сельском хозяйстве в 1869 году производилось до 40 процентов американского ВНП, то по окончании Первой мировой войны — только 14 процентов; в настоящее время данный показатель стабилизировался на уровне 2 процентов (еще около 1,6 процента приходится на остальные отрасли первич­ного сектора). В странах ЕС доля аграрного сектора в ВНП в 90-е годы поддерживалась на уровне 4-6 процентов. В промышлен­ности этот процесс выражен гораздо более отчетливо: в 80-х и 90-х годах доля промышленного производства в ВНП США колебалась в пределах от 22,7 до 21,3 процента, снизившись с 1974 года весьма незначительно. В странах ЕС она также составляла около 20 про­центов (от 15 процентов в Греции до 30 процентов в ФРГ). Учиты­вая тот факт, что снижение количества занятых и объема произво­димого продукта в аграрном и индустриальном секторах до извес­тной степени компенсируется ростом этих показателей в сопряжен­ных с ними отраслях, можно констатировать, что суммарная доля первичного и вторичного секторов в западной экономике с начала 90-х годов стабилизировалась на уровне 30-32 процентов ВНП.

Данная ситуация стала возможной вследствие быстрого техно­логического прогресса, делающего современное материальное про­изводство все более независимым от рабочей силы. Как отмечает П. Дракер, в ближайшие годы «промышленное производство в США останется на уровне 23 процентов валового национального продукта, [а его объем] удвоится на протяжении 10-15 лет; за этот же период количество обслуживающих его работников, вероятно, сократится до 12 процентов общего объема занятости».

Изменение роли материальных факторов производства более четко прослеживается на примере принципиально нового качества экономического роста. В последние годы научно-технический про­гресс позволяет наращивать производство материальных благ, не увеличивая потребления энергии и сырья, не привлекая дополни­тельной рабочей силы. Основой развития становятся технологичес­кие новации, значительный рост производительности, повышение эффективности производства.

Так, в 1800 году американский фермер должен был трудиться на протяжении 344 часов, чтобы вырастить и собрать 100 бушелей зерна; в 1900 году для этого требовались 147 человеко-часов, а се­годня — лишь 3 человеко-часа. В середине 90-х годов производи­тельность труда в американской обрабатывающей промышленнос­ти была в 5 раз выше, чем в 1950 году. Например, в сталелитейном производстве компании «Юнайтед стейтс стил», где в 1980 году было занято 120 тысяч человек, численность работников к началу 90-х сократилась в 10 раз, но производительность их труда выросла на 650 процентов. В результате масштабных технологических но­вовведений в конце 80-х годов доля американского промышленно­го производства, соответствовавшая его общему объему по состоя­нию на 1973 год, обеспечивалась всего 40 процентами того количе­ства рабочих, которое было реально вовлечено в производство в начале 70-х.

Рост объемов производства сегодня опережает также и рост потребления минеральных ресурсов и энергии. США, при увели­чившемся в 2,5 раза валовом национальном продукте, используют сегодня меньше черных металлов, чем в 1960 году. В сельском хозяйстве — одной из наиболее энергоемких отраслей — прямое потребление энергии сократилось с 1975 по 1987 год в 1,5 раза, а общее (включая косвенное) — в 1,65 раза. Потребление бензина средним новым американским автомобилем упало с 17,8 до 8,7 литра на 100 километров пробега. При этом ожидается, что в ближайшие годы в производство будут запущены модели, потребляющие всего лишь 2,1 литра бензина на 100 километров.

Путь сбережения энергии далеко еще не пройден до конца. Об этом, в частности, говорит тот факт, что энергоемкость японского промышленного производства почти на треть ниже, чем в Соеди­ненных Штатах. В расчете на единицу продукции индустриально­го сектора потребление нефти снижалось на протяжении 1973— 1978 годов на 2,7 процента в годовом исчислении в США, на 3,5 — в Канаде, на 3,8 — в Италии, на 4,8 — в Германии и Великобрита­нии, на 5,7 процента — в Японии. В результате в странах — участ­ницах Организации экономического сотрудничества и развития за период с 1973 по 1985 год валовой национальный продукт увели­чился на 32 процента, а потребление энергии — всего на 5 процен­тов; во второй половине 80-х и в 90-е годы дальнейший хозяй­ственный подъем происходил на фоне абсолютного сокращения энергопотребления. Правительствами этих стран одобрена страте­гия, согласно которой на протяжении будущих трех десятилетий их потребности в природных ресурсах из расчета на 100 долл. произ­веденного национального дохода должны снизиться в 10 раз — до 31 килограмма по сравнению с 300 килограммами в 1996 году.

Новые технологические решения позволяют не только все бо­лее экономно использовать конечные и невозобновляемые природ­ные ресурсы, но в ряде случаев вообще отказываться от их приме­нения, находя им замену в быстро расширяющейся номенклатуре воспроизводимых синтетических материалов.

Крупные промышленные компании все чаще отказываются от использования дорогих и редких материалов, добыча которых по­рождает экологические проблемы. Так, рынок серебра резко сузил­ся в начале 80-х, когда в компании «Кодак» был изобретен метод фотографирования, позволяющий обходиться без этого металла. То же самое произошло, когда корпорация «Форд» отказалась от ис­пользования платины в выпускаемых ею автомобильных катализа­торах, а производители микросхем нашли замену золотым контак­там и проводникам. В результате только в 1991—1997 годах физи­ческая масса (в тоннах) промышленных изделий, представленных в американском экспорте в пересчете на один доллар их цены сни­зилась более чем в два раза, тогда как за 1967—1988 годы этот по­казатель сократился только на 43 процента.

Примеры изобретательно экономного отношения к невоспро­изводимым ресурсам, порождаемые развитием новых технологий, можно приводить бесконечно. Так, если вскоре после Второй ми­ровой войны стоимость материалов и энергии в затратах на изго­товление применявшегося в телефонии медного провода достига­ла 80 процентов, то при производстве оптоволоконного кабеля эта доля сокращается до 10 процентов. Однако в то время как медный кабель, проложенный по дну Атлантического океана в 1966 году, мог использоваться для 138 параллельных телефонных вызовов, оптоволоконный кабель, инсталлированный в начале 90-х, спосо­бен обслуживать одновременно более 1,5 миллиона абонентов.

Сегодня можно утверждать, что технологическая революция последних десятилетий практически полностью сняла с повестки дня проблему скорой исчерпаемости минеральных и энергетичес­ких запасов, в результате чего постиндустриальные страны живут сегодня в новом мире — мире неограниченных ресурсов.

Таким образом, когда мы говорим об изменении роли факторов производства в современных условиях, мы прежде всего имеем в виду вытеснение материальных компонентов готового продукта информационными составляющими. Именно на этой основе сни­жается значение минерального сырья и труда как базовых произ­водственных факторов, а знания и информация превращаются в основной ресурс производства в любой его форме.

Знания и информация как фактор современного хозяйства.

В последние десятилетия хозяйственный прогресс во все боль­шей мере определяется развитием информационного сектора эко­номики. Потребление информационных продуктов постоянно возра­стает. В 1991 году расходы американских компаний на приобре­тение информации и информационных технологий, достигшие 112 млрд. долл., превысили затраты на обновление основных про­изводственных фондов, составившие 107 млрд. долл. ; уже на следующий год разрыв между этими цифрами вырос до 25 млрд. долл. Наконец, к 1996 году первый показатель фактически удвоился, до­стигнув 212 млрд. долл., тогда как второй остался неизменным. В 1996 году американские компании направили на приобретение ком­пьютерной техники и программного обеспечения 43 процента всех своих инвестиций, что более чем втрое превышает объем финанси­рования любой из других статей капитальных вложений. Общие же затраты на покупку и обслуживание информационных техноло­гий достигли в США 500 млрд. долл., в то время как во всем мире расходы на подобные цели не превысили 1 трлн. долл. К началу 1997 года информационные технологии и оборудование для их ис­пользования составляли не менее 12 процентов всех производствен­ных активов американских корпораций.

Согласно экспертным оценкам, расходы на информационные технологии повысились с 3 процентов ВВП США в 1990 году до 5 процентов в 1995 году, и, как ожидается, составят 12 процентов к 2005 году. Однако уже сегодня в американской экономике «при по­мощи информации производится около трех четвертей добавлен­ной стоимости (курсив мой. — В. И. ), создаваемой в промышлен­ности». Таким образом, по мере развития информационного сек­тора становится все более очевидным, что информация и знания являются важнейшим стратегическим активом любого предприя­тия, источником нововведений, основой экономического и социаль­ного прогресса, иными словами — принципиально новым ресур­сом, к которому неприменимо традиционное понятие исчерпаемо-сти. Его производство не наталкивается на ограниченность спроса ни внутри страны, ни за ее пределами, так как, с одной стороны, продукция информационного сектора становится все более деше­вой, а с другой — сама природа информации и знаний такова, что каждая удовлетворенная потребность в них тут же порождает мно­жество новых.

Параллельно со стремительным совершенствованием техничес­ких параметров информационных продуктов происходит не менее впечатляющее их удешевление. Заметная даже в традиционных от­раслях большая доступность производимых сегодня товаров (так например, П. Дракер отмечает, что в 1907 году цена автомобиля «Форд Т», составлявшая 750 долл., равнялась трем или четырем годовым доходам среднего рабочего, тогда как сегодня новая деше­вая автомашина стоит не более трех месячных средних зарплат) не может сравниться с темпами удешевления высокотехнологичных продуктов.

На протяжении послевоенного периода средняя цена трансат­лантического телефонного разговора снизилась в 700 раз, а со вре­мени создания технологии, позволившей передавать сигнал по ка­налам Интернета, — еще в 8 раз. Копирование одного мегабайта данных по линиям модемной связи стоит почти в 250 раз дешевле чем воспроизведение аналогичного объема информации самыми современными фотокопировальными устройствами. С начала 80-х до середины 90-х годов удельная цена единицы памяти компьютер­ного жесткого диска снизилась более чем в 2000 раз _ с 300 долл. в 1983 году до 14 центов в 1996-м; при этом дополнительные тех­нические возможности компьютерных систем существенно расши­рились. С 1999 года средняя цена нового персонального компьюте­ра в розничной торговой сети США впервые упала ниже 1 тыс. долл. Наиболее наглядно масштаб произошедших перемен иллюстриру­ется тем фактом, что если бы автомобильная промышленность на протяжении последних тридцати лет снижала издержки так же быстро, как компьютерная индустрия, то новейшая модель «Лексуса» стоила бы сегодня не более 2 долл., а «Роллс-Ройс» _ око­ло 2,5 долл., да и то только в том случае, если бы эти машины расхо­довали полтора литра горючего на миллион километров пробега.

Последнее подчеркивает, что тиражирование необходимого для функционирования компьютерных систем программного обеспе­чения может осуществляться практически бесплатно, а доступность его является абсолютной. Таким образом, новые технологии резко снижают как издержки производства, так и стоимость самих информационных и наукоемких продуктов, что способствует их ши­рокому использованию во всех сферах народного хозяйства.

Информационный сектор, как уже отмечалось, обеспечивает экономический рост без существенного увеличения затрат энергии и сырья. Другая характерная особенность его влияния на хозяйствен­ные пропорции состоит в том, что издержки на производство ши­рокого круга благ, в том числе и потребительских, фактически не увеличиваются при весьма существенном повышении их качества. Таким образом, превращение знаний и информации в базовый про­изводственный ресурс изменяет облик и важнейшие характеристи­ки всех отраслей народного хозяйства. Технологический прогресс определяет теперь развитие производственных процессов, посколь­ку именно это позволяет снижать издержки и делать продукт более конкурентоспособным, а также обеспечивать постоянное обновле­ние выпускаемой продукции.

На базе использования высоких технологий в последние деся­тилетия началось формирование отраслей, специфическим обра­зом сочетающих формы материального производства и услуг: речь идет о прозводстве программных продуктов, развитии средств свя­зи, возникновении целой сети Интернет-услуг. Сегодня информа­ционные технологии расширяют и трансформируют весь третич­ный сектор, образуя в нем новые «точки роста». «Знаниеемкие» отрасли сферы услуг (включающие в себя здравоохранение, обра­зование, исследовательские разработки, финансы, страхование и т. п. ) обнаруживают самые высокие темпы роста занятости и вало­вого продукта. Так, с 1980 по 1993 год в США объем валового про­дукта в обрабатывающей промышленности увеличился в текущих ценах в 1,8 раза, в сфере традиционных услуг (ремонтные работы, гостиничный бизнес, бытовые и социальные услуги) — на 42 про­цента, в бизнес-услугах, здравоохранении и образовании — более чем на 80 процентов, а в производстве информации, оказании юри­дических услуг, в шоу-бизнесе и индустрии развлечений рост со­ставил 2,2 раза. Этот факт давно замечен инвесторами, подтверж­дением чего является динамика стоимости акций высокотехноло­гичных компаний. Фондовый индекс NASDAQ, отражающий их инвестиционную привлекательность, вырос в США за последние три года в 3,1 раза. Более широкие фондовые индексы в 1997—1999 годах поднялись в США на 96,4 (S&P 500), в Германии на 143,0 (Xetra DAX) и во Франции на 161,0 (САС-40) процента.

Таким образом, накануне XXI века становится совершенно оче­видно, что основу современного хозяйства составляют высокотех­нологичные наукоемкие производства. Под их воздействием ради­кально меняется характер сельского хозяйства, добывающих и об­рабатывающих отраслей, производства товаров массового потреб­ления и сферы услуг. Продукт «пятеричного» сектора стал сегодня воистину основным ресурсом современного общества.

Какие же выводы можно сделать из этого краткого обзора осо­бенностей современной технологической революции?

Во-первых, общественное богатство во все большей степени ассоциируется сегодня с обладанием информацией и знаниями. С одной стороны, сами эти факторы становятся важнейшим услови­ем повышения эффективности производства и тем самым создают то богатство, присвоение которого этими обладателями обеспечи­вает нарастающую неравномерность в распределении националь­ного достояния. С другой стороны, владение правами на новые тех­нологические достижения обеспечивает невиданный приток инве­стиций и резко повышает рыночную цену высокотехнологичных компаний, тем самым лишь усиливая отмеченное выше имуществен­ное разделение современного общества.

Во-вторых, продукция как третичного, так и вторичного секто­ров производства все более приобретает признаки невоспроизво­димости и уникальности. Создание наукоемкого продукта, не гово­ря уже об информации и знаниях, во многом идентично процессу общения (очного или заочного) его производителя с создателями иных знаний; именно усвоение личностью информации, получен­ной другими людьми, является условием формирования и накопле­ния нового знания. Потребление как информации, так и продукции ряда отраслей третичного сектора (в частности, образования, здра­воохранения, а в еще большей степени — культуры) требует нема­лых усилий со стороны потребляющего субъекта, и эффект такого потребления может существенно различаться в зависимости от ин­дивидуального характера восприятия.

Таким образом, в-третьих, ориентация на широкомасштабное производство массовых благ как основу благосостояния общества быстро уходит в прошлое. По мере ускорения процесса демассификации и даже дематериализации производства, представляюще­го собой объективный базис формирования современного постин­дустриального общества, важнейшим фактором конкурентоспособ­ности экономики становится степень ее технологизации, а главным богатством той или иной страны или той или иной корпорации ста­новятся ее граждане или работники. В подобной ситуации домини­рование постиндустриального мира над всеми остальными регио­нами планеты, которое начало формироваться еще в 80-е годы, ста­новится совершенно очевидным и необратимым. Однако данные проблемы затрагивают предмет наших следующих лекций.

Контрольные вопросы.

1 В чем заключается принципиальное отличие научно-технического прогресса последних десятилетий от технологического развития ин­дустриальных обществ?

2. Чем была обусловлена необходимость вычленения в 70-е годы новых сфер народного хозяйства, дополняющих трехсекторную модель его организации?

3. Какие отрасли хозяйства могут быть включены как в сферу услуг, так и в сферу информационной экономики, и какие входят только в одну из этих сфер?

4. Где — в США или странах Европы — в 70-е и 80-е годы наиболее активно шел процесс становления новой структуры занятости?

5. Возможен ли в будущем полный отказ постиндустриальных стран от импорта минерального сырья и энергоносителей?

6. Обладают ли информация и знания способностью увеличивать сто­имость производимого с их помощью продукта?

Рекомендуемая литература.

Обязательные источники.

Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999: Тоффлер О. Третья волна. М., 1995;

Гейтс Б. Дорога в будущее. М., 1998;

Нэсбит Дж., Эбурдин П. Мегатенденции 2000. М. . 1994;

Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. Пер. с англ. под ред. В. Л. Иноземцева. М., 1999;

Иноземцев В. Л. К теории постэкономической общественной форма­ции. М., 1995. С. 219-231;

Иноземцев В. Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 226-237, 311 -332.

Дополнительная литература.

Иноземцев В. Fin de siecle. К истории становления постиндустриаль­ной хозяйственной системы. Статья первая // Свободная мысль—XXI. 1999. № 7; Статья вторая // Свободная мысль—XXI. 1999. № 8;

Bell D. The Third Technological Revolution and Its Possible Socio-Economic Consequences // Dissent. Vol. XXXVI. No 2. Spring 1989;

Braun Ch. -F., von. The Innovation War. Industrial R&D... the Arms Race of the 90s. Upper Saddle River (N. J. ), 1997;

Coyle D. The Weightless World. Strategies for Managing the Digital Economy. Cambridge (Ma. ), 1998;

Dertouzos M. L. What Will Be. How the New World of Information Will Change Our Lives. N. Y., 1997;

Moschella D. C. Waves of Power. Dynamics of Global Technology Leadership 1964-2010. N. Y., 1997;

Mulgan G. J. Communication and Control: Networks and the New Economics of Communications. Oxford, 1991.