|
|
Лекция пятая. Человек в постиндустриальной действительности. - Современное постиндустриальное общество - природа, противоречия, перспективы - В. Л. ИноземцевПо мере развертывания важнейших хозяйственных изменений, о которых говорилось в предыдущих лекциях, — увеличения доли услуг в экономике, опережающего развития производства уникальных и невоспроизводимых благ, формирования адекватных новым условиям производственных структур — создаются объективные предпосылки для трансформации системы общественных ценностей, расширения хозяйственной и личной свободы. Вместе с тем современное производство обнаруживает все большую зависимость от творческого потенциала человека. Таким образом, впервые в истории хозяйственный и технологический прогресс воплощается уже не столько в наращивании объемов производства или совершенствовании выпускаемой продукции, сколько в изменяющемся отношении человека к самому себе и окружающему миру. Становление новых мотивов деятельности. В экономическом обществе абсолютное большинство людей руководствуется утилитарными стимулами, порожденными необходимостью удовлетворения материальных потребностей. Такой характер мотивации вполне адекватен функционированию индустриальных производственных систем. Он обеспечивает как определенное равновесие между интересами классов и социальных групп, так и поступательный прогресс материального производства. Между тем к середине XX века, когда в развитых странах Запада были обеспечены высокие стандарты потребления, развитие технологий потребовало от людей, вовлеченных в хозяйственные процессы, не только первоклассного образования, но и творческих способностей. С этого момента стимулы и мотивы начали неизбежно модифицироваться. Совокупность факторов, определивших направление и интенсивность этой модификации, следует рассмотреть более подробно. Как уже отмечалось, на основе технологического прогресса для значительной части населения постиндустриальных стран достижение материального благосостояния становится все более легким. Однако, как отмечал еще Дж. Хикс, «по мере повышения материального благосостояния оно утрачивает (или должно утрачивать) свою значимость. При низких уровнях дохода правильно будет сосредоточиться на экономике; но с увеличением богатства появляются иные критерии;. . потребность в получении все больших материальных благ утрачивает свою остроту. Таким образом, на первый план все чаще выходят такие проблемы, как необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность». Действительно, сегодня, с одной стороны, человек предпочитает трудиться за меньшую заработную плату, если его деятельность на рабочем месте позволяет ему максимальным образом реализовать свои способности, не выполнять рутинных операций, самостоятельно принимать решения и в конечном счете рассчитывать в будущем на культурный и профессиональный рост. С другой стороны, стремление людей посвящать как можно больше времени семье, участию в разного рода общественных организациях, самообразованию, занятиям спортом и так далее принимает массовый характер и не может более не учитываться. Необходимо, однако, подчеркнуть, что между благосостоянием и восприимчивостью человека к новым мотивам деятельности не существует прямой зависимости. Многочисленные социологические исследования вполне ясно подтверждают это обстоятельство; в лучшем случае можно говорить о наличии слабой корреляции между экономическими успехами нации и относительно абстрактным понятием «удовлетворенность жизнью». Ориентация же на новые ценностные установки является функцией множества «переменных», и с достаточной степенью определенности можно говорить о ней лишь в пределах конкретной страны или экономической системы. Повышение материального уровня жизни создает потенциальные предпосылки для становления новой мотивационной системы. Освободившийся от необходимости постоянного поиска средств для удовлетворения насущных потребностей, человек получает возможность приобщения ко всему многообразию ценностей, накопленных цивилизацией. Но это не означает немедленного и автоматического использования им открывающихся возможностей, и уж тем более — быстрого становления новой иерархии ценностных ориентиров в масштабах общественного целого. Иной стороной формирования новой мотивационной системы и в определенной степени ее основой становится возрастающий уровень образованности современного человека. Стремление к образованию и знаниям впервые проявилось как один из важнейших социальных приоритетов непосредственно после Второй мировой войны. Ее окончание принесло понимание новой роли науки — как позитивной, так и разрушительной — и открыло период ренессанса научных исследований и популярного увлечения как естественнонаучными, так и социальными проблемами. Именно это время ознаменовалось наивысшими количественными показателями, характеризующими прогресс образования и научных исследований. Если в весьма благополучные времена, предшествовавшие Великой депрессии, в США на сто работников приходилось только три выпускника колледжа, то к середине 50-х годов этот показатель увеличился в шесть раз, численность ученых и персонала научно-исследовательских учреждений выросла более чем в десять раз только с начала 30-х по середину 60-х годов, а затраты на образование в период с 1958 по 1972 год поднялись с 11,8 до 14,8 процента валового национального продукта. Необычайно выросла и популярность среднего и высшего образования. Если в 1890 году лишь 7 процентов американской молодежи в возрасте от 14 до 17 лет учились в средней школе, то ныне их число превосходит 90 процентов; если в 1940 году в колледжи поступало менее 15 процентов выпускников школ в возрасте от 18 до 21 года, то к середине 70-х годов этот показатель вырос почти до 50, а к 1993 году — до 62 процентов. В этот же период впервые вполне отчетливо проявилась связь между высоким уровнем образования и материальным достатком человека, прежде остававшаяся весьма условной. Начиная с 70-х годов, качество полученной профессиональной подготовки и способности человека стали не только залогом его высокого социального статуса, но и условием благополучия в новой хозяйственной среде. В течение последующего десятилетия, на протяжении которого индустриальные тенденции оставались доминирующими, — с 1968 по 1977 год — реальный доход среднего американца с учетом инфляции вырос на 20 процентов, и это увеличение фактически не зависело от образовательного уровня (люди с незаконченным высшим образованием повысили свой доход на 20 процентов, а выпускники колледжей — на 21 процент). Однако с середины 70-х годов образование стало фактором, определяющим различия в уровне заработной платы. С 1978 по 1987 год оплата труда в США в среднем выросла на 17 процентов; при этом работники с незаконченным средним образованием фактически потеряли 4 процента своих доходов, тогда как выпускники колледжей увеличили их на 48 процентов. В 80-е годы эта тенденция стала еще более явной: с 1984 года только одна категория работников — выпускники колледжей — имела рост реальных доходов. В 90-е годы наметилось углубление диффференциации по уровню благосостояния лиц с дипломами колледжей и тех, кто имел лишь среднее образование или не закончил школу; в 1993 году их заработки различались в среднем на 89 процентов, хотя еще в 1979 году этот разрыв не превышал 49 процентов. Уже в этот период вполне уверенно можно было говорить о наличии «существенного имущественного расслоения по признаку образования», однако процесс только начинался. С конца 80-х годов доходы выпускников колледжей также начали падать. С 1987 по 1993 год средняя почасовая зарплата обладателя диплома четырехгодичного вуза снизилась в США почти на 2 процента, в то же время обладатели степени бакалавра увеличили свои доходы в среднем на 30 процентов, а докторской степени — почти вдвое. Это показывает, что в зрелом постиндустриальном обществе залогом получения высоких доходов является не просто качество профессиональной подготовки, а такой уровень образования, который значительно выше характерного на тот или иной момент для большинства граждан, составляющих совокупную рабочую силу. Именно интеллектуальные способности человека и его образованность в значительной степени определяют в постиндустриальном обществе как уровень его доходов, так и социальный статус. Если в 1900 году более половины высших должностных лиц крупных компаний были выходцами из весьма состоятельных семей, то к 1950 году их число сократилось до трети, а в 1976 году составляло всего 5,5 процента; в то же время, если в начале века около 70 процентов владельцев компаний ограничивали свое образование пределами средней школы, то сегодня более 95 процентов менеджеров имеют высшее образование, а около двух третей — ученые степени. По мере того как распространение информационных технологий открывает все более широкие возможности создания собственного бизнеса без значительных начальных капиталовложений, перераспределение национального богатства в сторону интеллектуального класса активизируется. Около 80 процентов современных американских миллионеров не приумножили доставшиеся им по наследству активы, а сами заработали свое состояние. В нынешних условиях слой высокообразованных людей составляет наиболее состоятельную страту постиндустриального общества и способен к устойчивому воспроизводству. Лишь менее одной пятнадцатой доли лиц, составляющих сегодня 1 процент наиболее богатых американцев, получают свои доходы в качестве прибыли на вложенный капитал. Среди этой категории граждан более половины работают на административных постах в крупных компаниях или являются их консультантами, в то время как почти треть представляют практикующих юристов и врачей, а остальные 10 процентов — людей творческих профессий, включая профессоров и преподавателей. Эти люди создают реальные ценности для своей страны, и рост доли данной категории граждан в ее национальном богатстве (с 19 до 39 процентов между 1977 и 1995 годами), хотя и отражает нарастающее имущественное неравенство, представляется оправданным и непреодолимым. Достигнув богатства с помощью собственных способностей, представители нового высшего класса воспитывают верность подобным же принципам и в своих детях. Если, согласно подсчетам американских экономистов, в 1980 году только 30 процентов выходцев из семей, чей доход превышал 67 тыс. долл., заканчивали четырехлетний колледж, то сегодня их число достигает уже почти 80 процентов. Рассматривая революцию в образовании с точки зрения мотивации деятельности человека, следует отметить, что на начальных этапах образовательного бума, как мы только что показали, превалировали чисто экономические мотивы: диплом колледжа рассматривался как средство, позволяющее добиться получения высоких доходов и достойного социального статуса. Люди готовы были отказаться на время от непосредственного улучшения своего благосостояния и вкладывать значительные средства в обучение, полагая, что полученное в колледже образование, затраты на которое в тот период редко превышали в США 20 тыс. долл., «дает возможность дополнительно заработать в среднем 200 тыс. долл. в течение тридцати лет после окончания учебного заведения» и что «не существует другой формы вложения капитала, способной окупить себя в десятикратном размере, принося в среднем 30 процентов годового дохода в течение тридцати лет». В 70-е и в начале 80-х годов ситуация изменилась: плата за получение образования, необходимого для работы в высокотехнологичном производстве, сегодня в пять раз превосходит все прочие затраты — на питание, жилье, одежду и так далее, — осуществляемые до достижения будущим работником совершеннолетия. Расходы на учебу, составляющие не менее 100 тыс. долл., даже превосходят среднюю стоимость производственных мощностей, на которых работнику предстоит трудиться (около 80 тыс. долл. ). Статистические данные свидетельствуют, что стоимость обучения в колледжах, окончание которых обеспечивает близкую к стопроцентной гарантию трудоустройства по полученной специальности, растет в зависимости от той или иной страны в несколько раз быстрее среднего показателя инфляции. В США, например, с 1970 по 1990 год средняя стоимость обучения в частных университетах возросла на 474 процента при том, что средний рост потребительских цен не превысил 248 процентов. Таким образом, инвестиции в человека выходят сегодня на первый план в структуре капиталовложений, а качество образования становится наиболее принципиальным фактором, определяющим как эффективность работника, так и уровень оплаты его труда. В то же самое время в силу причин, которые будут рассмотрены нами позднее, возникает все большая конкуренция на рынке труда в сфере массового индустриального производства и примитивных услуг, и поэтому рабочие места для малоквалифицированной рабочей силы в промышленности сокращаются или оплачиваются по очень низкой ставке. Таким образом, степень подготовленности работника, широта его кругозора, наличие у него специальных навыков и способностей — все это фактически однозначно определяет его будущее социальное положение. В этих условиях лишь немногие из социологов могут позволить себе не согласиться с предельно категоричным заявлением Ф. Фукуямы, считающим, что «существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия объясняются главным образом разницей в полученном образовании». Умение работать с базами данных, объем и качество освоенной информации, способность генерировать новое знание становятся сегодня столь же важным источником социального признания и столь же необходимым условием включенности человека в состав доминирующих социальных групп, каким была в условиях индустриального общества собственность на средства производства и другие материальные блага. При этом, в свою очередь, современный образованный человек стремится войти в новый господствующий класс не столько ради повышения благосостояния, сколько с целью приобщения к более интересной и насыщенной жизни. Как справедливо отмечает П. Дракер, «все большее число людей из рабочей среды обучаются достаточно долго, чтобы стать работниками умственного труда. Тех же, кто этого не делает, их более удачливые коллеги считают "неудачниками", "ущербными", "гражданами второго сорта" и вообще "нижестоящими". Речь идет уже не о деньгах. Речь идет о собственном достоинстве». Наконец, дополнительный стимул становлению новых ценностных ориентиров дает бурное развитие информационной составляющей современного хозяйства. Так как наиболее значимым качеством работника становится его способность усваивать информацию и продуцировать новое знание, ему приходится постоянно совершенствовать искусство диалога (очного или заочного) с другими людьми, развивать свои коммуникативные функции. И поскольку потребление информационных продуктов во многих аспектах становится тождественным их производству, постольку стремление человека к самосовершенствованию приобретает общественно важное значение, что стимулирует воспроизводство данного явления в расширяющихся масштабах, не известных экономической системе. Изменения, привносимые в современный мир информационной революцией, становлением новой личности и прогрессом материального производства, интегрируются в том факте, что знания служат теперь не просто совершенствованию орудий труда, что в свое время вызвало промышленную революцию, и даже не совершенствованию основ и принципов организации производственной и общественной деятельности, что в начале XX столетия позволило революционным образом поднять производительность труда; объектом применения знаний становятся сегодня сами знания, и это меняет все. Таким образом, развивающиеся в постиндустриальном обществе процессы объективно ведут не столько к ограничению потребления материальных благ, сколько к вытеснению материальных стимулов их производства мотивами самореализации личности, наращивания интеллектуального потенциала и максимального его раскрытия в общественно значимой деятельности. Содержание новой мотивации. Фактор личной экономической заинтересованности, представляющей собою важный побудительный мотив человеческих действий в рамках индустриального общества, объясняет лишь самые простые экономические процессы. Анализ более сложных общественных взаимодействий требует принимать во внимание мотивы неэкономического характера. Идея выделения в системе ценностных ориентиров человека как «экономических», так и «неэкономических» составляющих присутствовала еще в довоенной социологии. В 1946 году П. Дракер одним из первых начал исследование этих элементов в рамках теории управления, отметив, что «потребность [в чем-либо] в равной степени выражает как экономические, так и неэкономические потребности и желания». Активные исследования изменений в структуре человеческих ценностей начались в США и западноевропейских странах вскоре после окончания Второй мировой войны. Именно в конце 50-х —начале 60-х годов, когда хозяйственная жизнь адаптировалась к мирным условиям, доминирующие положение экономических и материальных факторов в системе мотивации, ранее незыблемое, стало вызывать все больше сомнений. Первые проявления «неэкономического» поведения промышленных работников были зафиксированы американскими социологами и специалистами по менеджменту еще во время Второй мировой войны, которая вызвала не только напряжение всех сил нации, но и «принесла рабочему удовлетворенность своим трудом, ощущение важности того, что он делает, чувство выполненного долга, самоуважения и гордости, чего он никогда ранее не испытывал». Достаточно сказать, что только в 1944 году 400 тыс. работников компании «Дженерал моторc», стремясь внести свой вклад в общую борьбу, сделали более 115 тыс. рационализаторских предложений. Подобные явления, однако, никак не коррелировали ни с материальным благополучием работников, ни с их профессиональным ростом, и отмечались во всех воюющих нациях. Германия, даже терпя поражения на фронтах, увеличивала объемы промышленного производства до июня 1944 года, а опыт СССР по мобилизации трудовых ресурсов во время войны вообще не имеет аналогов. Основанное на более глубинных причинах, изменение шкалы жизненных ценностей человека началось в развитых странах с конца 60-х годов. К этому времени возможность самореализации в профессиональной деятельности стала занимать первые позиции в шкале ценностей представителей американского среднего класса, а значение величины заработной платы оказалось лишь на пятом месте. Исследования, проведенные несколько позже, выявили усиление этой тенденции. В середине 70-х годов социологи зафиксировали, что чувство удовлетворения от проделанной работы и контактов с людьми расценивалось в качестве главного достоинства того или иного вида деятельности 68 процентами японцев, 64 процентами американцев, 41 процентом англичан и 40 процентами французов. Высокая заработная плата и безопасность условий труда оказались на первом месте у 30 процентов японских, 35 —американских, 57 процентов английских и французских респондентов. Как это часто случается, пристальное внимание социологов к новой актуальной проблеме породило целый спектр теорий и ключевых терминов. Среди основных достоинств того или иного вида деятельности называли, в частности, ее автономность, делая упор на тесную связь между индивидуализированной деятельностью и ее высококвалифицированным характером. П. Сорокин полагал, что предметные цели уступают место непредметным. У. Митчелл акцентировал внимание на замене «внешних» целей и задач «внутренними». Д. Янкелович противопоставлял материальный успех самовыражению в деятельности. Но одним из наиболее популярных на рубеже 70-х и 80-х годов стало определение Р. Инглегарта, охарактеризовавшего формирующуюся мотивационную систему как «постматериалистическую» (post-materialist). Таким образом всеми этими авторами подчеркивалось доминирование в мотивационной системе современного работника факторов внутреннего развития, рост значения межличностного взаимодействия и утрата прежней определяющей роли факторами высокой заработной платы и социальной защищенности. На новом уровне исследований, начиная с середины 80-х годов, предпринимались попытки обобщить ранее выдвинутые теоретические положения. В частности, в научный оборот было введено понятие экспрессивизма, который «включает в себя такие ценности, как творчество, автономность, отсутствие контроля, приоритет самовыражения перед социальным статусом, поиск внутреннего удовлетворения, стремление к новому опыту, тяготение к общности, принятие участия в процессе выработки решений, жажда поиска, близость к природе, совершенствование самого себя и внутренний рост». Широкое признание получила также идея выделения трех видов деятельности — непосредственно порождаемой материальными потребностями (sustenance driven); заданной внешними, но не обязательно лишь материальными, обстоятельствами (outer driven); и вызываемой внутренними стремлениями и предпочтениями (inner directed). Этот подход оказался весьма плодотворным и был развит во многих социологических исследованиях. В настоящее время все чаще используется понятие «постэкономической (post-economic) системы ценностей», предложенное О. Тоффлером. Именно он впервые рассмотрел современные нематериальные мотивы деятельности индивида не как неэкономическую составляющую его активности, а как элемент преодоления прежней экономической системы мотивации, как проявление не неэкономических, а постэкономических потребностей. С этой точки зрения, новая мотивационная система преодолевает стандарты экономической эпохи, а не видоизменяет их. В контексте нашего анализа важно подчеркнуть, что какое бы направление социологического поиска мы ни взяли, в нем констатируется переход от доминирования внешних побудительных стимулов деятельности к мотивам преимущественно внутренним. Деятельность, обусловленная именно такими побуждениями, имеет своим результатом развитие и совершенствование самой личности. Оказывается, что на хозяйственный прогресс влияют не только и не столько вовлеченные в оборот информация и знания, сколько характер восприятия человеком окружающего мира, его отношение к себе самому и себе подобным. В этом эпохальном изменении скрыта квинтэссенция постэкономической трансформации. Если до последнего времени прогресс производства, всегда оставаясь фоном, на котором происходит становление нового человека, был в большей степени причиной социальных трансформаций, нежели их следствием, то сегодня положение начинает радикально меняться. Потенциал индустриальной хозяйственной системы определялся техническими возможностями производства и экономическими возможностями потребителя. Конец XX столетия ознаменовался рождением и укреплением качественно новой тенденции: и прогресс информационного производства, и характер постиндустриальной хозяйственной системы как таковой оказываются зависимы от потребностей человека в самореализации — как в производстве, так и в потреблении. В современных условиях социальное развитие определяется качествами человека именно как творческой личности — качествами, не имевшими ранее прямого отношения к хозяйственным закономерностям. Люди начинают изменять общество, изменяя самих себя: не отказываясь от развития своих способностей ради успехов конвейерного производства, а максимально совершенствуя их; не ограничивая себя ради дополнительных инвестиций, а потребляя все больше информационных благ и услуг ради увеличения интеллектуального капитала, и т. д. Значение этой трансформации трудно переоценить. Формы проявления новой мотивации. Когда материальные потребности людей удовлетворяются на приемлемом для них уровне без перенапряжения их физических или нравственных сил, простая прибавка к заработной плате означает меньше, чем возможность располагать свободным временем или разнообразить свою активность. Новые приоритеты работников идеально сформулированы в известном императиве А. Маслоу: «Человек должен быть тем, чем он может быть; он должен соответствовать своей внутренней природе». Западные социологи еще в 60-е годы отметили, что досуг и возможность самореализации вне рамок производства приобретают все большую ценность в сознании людей. В это время наблюдался подлинный бум разного рода добровольных организаций, в рамках которых люди стремились социализироваться, действуя согласно своим внутренним стремлениям вне пределов производственного процесса. Именно здесь «стремительно создавались новые связующие звенья [между членами] общества», как считал тогда П. Дракер. В результате в США к середине 90-х годов насчитывалось более 1,4 млн. некоммерческих организаций, в Великобритании их число достигло 350 тыс., а в Германии превысило 300 тыс. еще в конце 80-х. В 1991 году более 94,2 млн. взрослых американцев, или 51 процент населения страны, добровольно работали в различных движениях и организациях, отдавая им в среднем 4,2 часа своего времени в неделю. Всего же американцы посвятили подобной деятельности более 20,5 млрд. часов, из которых 15,7 млрд. пришлось на постоянную работу в добровольных организациях и ассоциациях, что эквивалентно совокупному рабочему времени девяти миллионов служащих, занятых полную рабочую неделю, а в денежном выражении— 176 млрд. долларов. Однако самореализация за пределами производственного процесса всегда страдает известной ограниченностью, так как профессиональная деятельность любого человека остается основным содержанием его жизни, и если неудовлетворенность ею вызывает необходимость искать более привлекательное дело в свободное время, человек вряд ли способен достичь подлинного душевного равновесия. Поэтому усовершенствование активности людей на их рабочих местах с учетом изменившихся ценностей должно было стать следующим неизбежным шагом на пути формирования новой мотивационной системы. Проявления нематериалистически обусловленной деятельности в рамках производства стали обращать на себя внимание в 60-е и 70-е годы, в эпоху перехода от индустриального общества к постиндустриальному. В то время мотив самореализации не мог еще доминировать в самом производственном процессе — индустриальная система хозяйства, способная ответить на любые запросы человека-потребителя, была не в состоянии адекватно удовлетворить потребности творческой личности. В этот период первое место на шкале ценностей заняли элементы социального и коллективного признания тех или иных достижений работника. Они не обязательно должны были сопровождаться повышением его заработной платы или продвижением по служебной лестнице; возрастающий авторитет человека и его влияние на происходящие в организации процессы, как правило, совпадали по времени с упрощением организационной структуры компаний и уменьшением количества должностных градаций. Заметное проявление поистине неэкономических мотивов в масштабах всего общественного производства началось в 80-е годы, когда в результате информационной революции стали сокращаться рутинные операции и расширилось поле приложения творческих способностей каждого работника. В это же время производство стало выходить за пределы собственно завода или института. Еще в конце 50-х годов отмечалось, что «профессионалы, руководящий персонал, лица с высоким уровнем образования имеют тенденцию активно заниматься профессиональной деятельностью вне границ рабочего дня». В современных же условиях грань между свободным и рабочим временем, между рабочим местом и рекреационным пространством в известной степени стирается. К началу 80-х годов около 30 процентов производственной деятельности менеджеров, конструкторского персонала и информационных работников осуществлялось за пределами нормированного рабочего дня. Таким образом, с одной стороны, человек все глубже втягивается в производственные процессы, с другой — деятельность на рабочем месте во все большей степени предполагает потребление информации и усвоение знаний, полученных другими людьми. В результате происходит размывание границ между производительным и непроизводительным трудом, между производственной деятельностью и досугом, и в конечном счете — между производством и потреблением. Возникает переход от «чистого» производства к процессу, в котором важную роль играет потребление, от «чистого» потребления — к производительной деятельности, воспринимаемой в качестве своеобразного досуга. Мир современного человека как субъекта производства уже не противостоит его самосознанию как потребителя или как развивающейся личности. Данный феномен квалифицируется в социологии как становление прозьюмера (этот термин образован из частей слитых воедино английских слов production — производство и consumer — потребитель), не разделяющего производственную деятельность и активное потребление благ и услуг. Важно подчеркнуть, что речь при этом идет не только о стирании границ между свободным и рабочим временем; имеется в виду гораздо более системная трансформация, проявляющаяся, в частности, в возникновении и постоянном расширении хозяйственной деятельности такого типа, который изначально предполагает, что производство благ не отделимо от потребления некоторых субъективированных факторов производства (информационных продуктов), невозможно без активной и деятельной позиции потребителя. Прозьюмеризм возникает прежде всего в отраслях информационного сектора, в науке, образовании, конструкторских и опытных разработках, а также в сфере культуры, искусства, отчасти здравоохранения. Говоря иными словами, здесь преобладают субъект-субъектные взаимодействия, в которых и производитель, и потребитель блага в сопоставимой степени определяют процесс его использования. Именно специалисты, занятые в этих отраслях, составляют социальную группу, которая наиболее восприимчива к новым мотивационным факторам. Как отмечал Дж. К-Гэлбрейт, «служение целям нации, государства или общества, стремление максимально использовать возможности, предоставляемые занимаемым Положением для достижения намеченных целей, — таковы единственно приемлемые для этих людей мотивационные факторы». Неэкономический характер ценностей, разделяемых в интеллектуальной среде, приводит к тому, что, как мы отмечали в предыдущей лекции, корпорации в современных условиях не могут требовать от своих работников лояльности; напротив, они должны заслужить их лояльность по отношению к себе. В интеллектуальной среде особо ценятся профессиональная автономность и независимость. Ее представители «являются не фермерами, не рабочими, не бизнесменами, а членами организаций. Они — не пролетарии и не считают, что их эксплуатируют как класс. Место их работы — будь то частная компания, больница или университет — никак не сказывается на их статусе... Работники интеллектуального труда не меняют своего экономического или социального положения. Они лишь меняют место работы». Последствия подобного положения дел рассматривались нами ранее; таким образом, рост творческой составляющей деятельности работника неумолимо ускоряет хозяйственный рост. В 80-е — 90-е годы постматериалистические ценности получили такой «общественный вес», что в высокотехнологичных компаниях традиционные стимулы к труду стали резко терять былое значение. Все большая часть людей предпочитает сотрудничать с компанией, а не работать на нее в качестве служащих. Именно с этим социологи связывают невиданный бум, переживаемый сегодня мелкими формами бизнеса во всех постиндустриальных странах, а также быстрое развитие индивидуальных форм занятости. С 1990 по 1994 год мелкие (и, как правило, высокотехнологичные компании) обеспечили в США нетто-прирост 5 млн. рабочих мест — больше, чем вся экономика в целом (4,2 млн. чел. ). По состоянию на конец 1996 года 30 млн. американцев были индивидуально заняты в собственных фирмах. В странах Европы рост индивидуальной занятости отмечается с середины 60-х годов; так, в Германии за период с 1973 по 1980 год она увеличилась в 1,5 раза и продолжает нарастать. Таким образом, ориентиры материального богатства, определявшие отношения в обществе вплоть до 70-х годов, не могут сегодня играть структурообразующей роли в социальных группах, связанных с развитием самых передовых отраслей хозяйства. В последние годы это становится все более очевидным, однако социологи демонстрируют крайне осторожное отношение к соответствующим процессам. Они предпочитают говорить не о вытеснении материальной мотивации, не о снижении ее роли в общественной жизни, а о наметившемся сдвиге от максимизации потребления к обеспечению более высокого качества жизни. При этом, впрочем, фиксируется тот факт, что увеличение денежных доходов уже не оказывает прежнего воздействия на поведение человека. Прикладные социологические исследования свидетельствуют, что носителями новых ценностей выступают, главным образом, представители молодого поколения, вступившие в самостоятельную жизнь в 70-е — 80-е годы. Их характеризует не только очевидный достаток, но и высокое качество образования, а также выраженное стремление к деятельности, обеспечивающей общественное признание. Социологи дают вполне комплексное объяснение данному феномену. Принимая во внимание тот факт, что «по самой природе вещей постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами, так как именно это в значительной степени и объясняет их приход к постматериализму», они констатируют, что однажды усвоенные ценности меняются очень редко. Именно поэтому люди, с юности стремившиеся к экономическому успеху, очень редко становятся носителями постматериалистических идеалов. Подобное положение вещей приводит к тому, что распространение постматериалистических предпочтений «прокладывает себе дорогу в той мере, в какой старое поколение замещается новым (курсив мой. — В. И. )». Как объект научного исследования, противостояние в обществе носителей материалистических и постматериалистических ценностей представляет собой явление сложное и скрытое многими пластами социальной действительности. Дело в том, что, с одной стороны, мотивы деятельности служат наиболее глубинными ее основаниями и не обязательно проявляются в поверхностных формах общественной жизни. С другой — даже неэкономически мотивированная деятельность осуществляется в настоящее время в организациях, так или иначе подчиненных экономическим целям. Однако следует констатировать, что происходящие сдвиги, как бы они ни были модифицированы существующими формами хозяйственной организации, имеют огромное значение для объяснения хода постэкономической трансформации. Экспансия творческой деятельности подрывает сами основы индустриального общества, отрицая рыночную природу существующего строя, преодолевая отношения частной собственности и подготавливая условия для последующего устранения эксплуатации. Все эти проблемы настолько важны и масштабны, что каждую из них мы рассмотрим особо. * * * В этой лекции мы рассмотрели лишь некоторые свидетельства становления в современном постиндустриальном обществе новой мотивационной системы, новых ориентиров, определяющих поведение человека. Мы констатировали рост самостоятельности и автономности персонала, занятого в высокотехнологичных отраслях хозяйства; формирование новых типов производственных структур, объединяющих людей особым образом, не приводящих к их унификации и способствующих наращиванию их творческого потенциала. Мы отметили переплетение на современном этапе общественного развития характеристик производства и потребления, продуктивной деятельности и досуга, которые оказываются не разделимы ни во времени, ни в пространстве. Все это позволяет предположить, что преодоление основ экономического общества будет осуществляться вследствие духовной и интеллектуальной эволюции людей, а не путем конструирования по заранее разработанным «чертежам» новых социальных структур, как это мыслилось реформаторами прошлых столетий. Контрольные вопросы. 1. Каково основное отличие индустриального и постиндустриального типов общества с точки зрения структуры и мотивации человеческой деятельности? 2. Когда образование стало решающим фактором, обеспечивающим принадлежность человека к слою наиболее состоятельных членов общества? 3. Каковы основные формы проявления нематериалистической мотивации работника? 4. Каковы отличия между нематериалистической и постматериалистической системами ценностей? 5. Какие определения применяли западные социологи для обозначения новой системы мотивации человеческой деятельности в 60-е и 70-е годы? 6. Каковы предпосылки и последствия взаимопроникновения производства и потребления в постиндустриальном обществе? 7. Может ли высший «интеллектуальный класс» постиндустриального общества охватить большую часть населения развитых стран? 8. Каким образом распространяющаяся постматериалистически мотивированная деятельность модифицирует основы индустриального общества? Рекомендуемая литература. Обязательные источники. Иноземцев В. Л. К теории постэкономической общественной формации. М., 1995. С. 203-231; Иноземцев В. Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 208-293; Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции. М., 1999. С. 34-55; Иноземцев В. Л. Понятие творчества в современной экономической теории // ПОЛИС. Политические исследования. 1992. № 1-2. С. 178-187: Иноземцев В. Л. Экспансия творчества - вызов экономической эпохе // ПОЛИС. Политические исследования. 1997. № 5. С. 110-122; Иноземцев В. Л. Наука, личность и общество в постиндустриальной действительности // Российский химический журнал. Том XLIII. 1999. № 6. С. 13-32; Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология. Пер. с англ. под ред. В. Л. Иноземцева. М., 1999. С. 245-334. Дополнительная литература. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999; Туроу Л. Будущее капитализма. Новосибирск, 1999; Drucker P. F. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (US)-London (UK), 1996; Fukuyama F. The End of History and the Last Man. L. -N. Y., 1992; Fukuyama F. Trust. The Social Virtues and the Creation of Prosperity. N. Y., 1996; Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton (NJ), 1990; Handy Ch. The Hungry Spirit. Beyond Capitalism — A Quest for Purpose in the Modem World. L., 1997; Rijkin J. The End of Work. N. Y., 1995. Категория: Библиотека » Разное Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|