Лекция одиннадцатая. Постиндустриальный мир как замкнутая хозяйственная система. - Современное постиндустриальное общество - природа, противоречия, перспективы

Постиндустриальное общество формируется на фундаменте, прочность которого обусловлена тесной переплетенностью прогресса технологий и развития личности. Именно это обеспечивает устойчивость возникающей системы, делает ее неуязвимой для внешних дестабилизирующих факторов. Хозяйственная и политическая практика 90-х годов свидетельствует, что сегодня не существует серьезных угроз стабильности западного мира. В значительной мере этому способствует нарастание замкнутости постиндустриального сообщества в пределах основных его центров — США, Европейского Союза и отчасти Японии, которые с начала 90-х годов получили быстро укоренившееся название «the Triad».

Автономность постиндустриального общества.

Границы формирующегося постиндустриального мира достаточно четко определены, и эта определенность задана самой логикой социального прогресса последних десятилетий.

Как мы уже отмечали, в течение всего послевоенного периода развитые страны Запада поступательно наращивали свой научно-технический потенциал. Технологические прорывы 60-х — 90-х годов обеспечили невиданное развитие производительных сил. Благодаря им сократились потребности в природных ресурсах, и пределы исчерпания минерального и энергетического сырья оказались отодвинуты далеко в будущее. Породив безграничные потребности в информации, они ослабши зависимость постиндустриальных держав от экспортной экспансии, и акцент был перенесен на внутренний рынок. Эти тенденции восстановили инвестиционную привлекательность Запада, что обусловило возрастающую концентрацию капиталовложений в пределах стран — участниц Организации экономического сотрудничества и развития. Каждый из этих факторов внес свой вклад в обособление постиндустриальной цивилизации от всех других регионов планеты, особенно заметное в канун XXI века.

Сырьевая и экологическая проблема была наиболее актуальной для Запада в 70-е и 80-е годы. В условиях жесткого прессинга со стороны стран-монополистов, контролировавших поставки природных ресурсов на мировой рынок, западные государства сконцентрировали основные усилия на развитии ресурсосберегающих технологий. Результаты, достигнутые ими, впечатляют. В 1973— 1978 годах потребление нефти в расчете на единицу стоимости промышленной продукции снижалось в США на 2,7 процента в годовом исчислении, в Канаде — на 3,5, в Италии — на 3,8, в Германии и Великобритании — на 4,8, а в Японии — на 5,7 процента. С 1973 по 1985 год валовой национальный продукт стран-членов ОЭСР увеличился на 32 процента, а потребление энергии — всего на 5; американское сельское хозяйство при росте валового продукта в период с 1975 по 1987 год более чем на 25 процентов сократило потребление энергии в 1,65 раза. Сегодня в экономике США используется меньше черных металлов, чем в 1960 году.

Научно-технический прогресс подталкивал многие компании не только к крайне экономному использованию традиционных видов сырья, но и позволял заменять их альтернативными материалами. Известно, что в первые послевоенные годы доля стоимости материалов и энергии в затратах на изготовление применявшегося в телефонии медного провода достигала 80 процентов, а при производстве оптоволоконного кабеля она сокращается до 10 процентов; при этом медный кабель, проложенный по дну Атлантического океана в 1966 году, мог использоваться для 138 параллельных телефонных вызовов, тогда как оптоволоконный кабель, инсталлированный в начале 90-х, способен обслуживать одновременно 1,5 млн. абонентов. В 80-е годы корпорацией «Кодак» был запатентован метод фотографирования без применения серебра, компания «Форд» объявила о появлении катализаторов на основе заменителя платины, а производители микросхем отказались от использования золотых контактов и проводников. В результате масса (в кг) промышленных изделий, представленных в американском экспорте в расчете на один доллар их цены, снизилась более чем в два раза с 1991 по 1997 год, тогда как за 1967—1988 годы этот показатель сократился только на 43 процента. Подобные примеры можно приводить как угодно долго.

Следствием стало снижение остроты экологической проблемы, что является, на наш взгляд, одним из величайших достижений постиндустриализма. Еще в 1969 году в США был принят Закон о национальной политике в области охраны природы, за которым последовали Закон о чистом воздухе (1970) и Закон о чистой воде (1972), а также более 13 тысяч других нормативных актов, составляющих сегодня экологическое законодательство Соединенных Штатов. В Германии ряд соответствующих мер был открыт принятием ландтагом федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия Закона о качестве воздуха (1963), дополненного Законом об удалении отходов (1972) и Федеральным законом о выбросах (1974).

В последние годы в странах Европейского Союза на природоохранные программы расходуется от 4,2 до 8,4 процента ВВП, и данный показатель имеет тенденцию к устойчивому росту. Современные технологии позволяют устранять из отходов производства и выбрасываемых газов до двух третей NO, и трех четвертей SO2 что позволяет снизить долю стран Северной Америки в общемировом объеме вредных выбросов в атмосферу с сегодняшних 27 процентов до 22 процентов к 2010 году. В 1996 году США стали единственной страной, полностью прекратившей производство озоно-разрушающих веществ, а доля стран — членов ОЭСР в мировом объеме выбросов углекислого газа в атмосферу на протяжении последних тридцати лет остается фактически стабильной. Трижды за последние десять лет Соединенные Штаты радикально снижали стандарты потребления воды, а за период с 1990 по 1995 год за счет новых посадок деревьев в США впервые увеличилась площадь лесов. Разрабатываемые на Западе природоохранные мероприятия сегодня все чаще выходят за его пределы; многие европейские государства направляют на развитие международных программ по экономному использованию ресурсов и защите окружающей среды от 0,5 до 1 процента своего ВНП, что составляет около 60 млрд. долл. в год.

Поддержание конкурентоспособности на внутренней и мировом рынках вышло на первый план в 80-е и 90-е годы. Реформы, осуществленные консервативными правительствами в США и Западной Европе, привели к снижению налогов и росту доходов эффективно работающих компаний, направивших значительную часть высвободившихся средств на техническое перевооружение. Следствием стало резкое повышение производительности, прежде всего — в американской экономике; скачок темпов ее роста с 2,3 процента в годовом исчислении в 1970—1980 годах до 3,7 в 1980—1988 годах вывел США в лидеры и по этому показателю: ни в одной другой стране он не был в 80-е годы выше, чем в 70-е. Основой хозяйственного роста стали высокотехнологичные отрасли, в которых возросшие инвестиции позволили резко сократить себестоимость продукции и сделать ее производство высокорентабельным. Если в конце 50-х годов производство компьютеров для нужд Министерства обороны требовало дотаций, достигавших 85 процентов себестоимости, то в 1981 году фирма «Эппл» вышла на рынок с первым доступным по цене персональным компьютером, а через несколько лет объем их продаж превысил в США 1 миллион единиц. Если, далее, в 1964 году вычислительная машина IBM 7094 стоила (в ценах 1995 года) около 6 миллионов долларов, то сегодня компьютер, обладающий оперативной памятью и быстродействием в сто раз большими, обходится не дороже 3 тысяч долл. К середине 90-х годов кабельными сетями были связаны 80 процентов американских домов (в Японии этот показатель не превышал 12 процентов); на 100 человек приходилось 23 персональных компьютера (в Германии и Англии — около 15, а в Японии — всего 8); электронной почтой регулярно пользовались 64 процента американцев (но не более 38 процентов жителей континентальной Европы и лишь 21 процент японцев).

Переход к информационной экономике породил устойчивый спрос на внутреннем рынке США и обеспечил стране монопольное положение в области высоких технологий. Так, в середине 80-х годов Япония обеспечивала 82 процента мирового выпуска мотоциклов, 80,7 процента производства домашних видеосистем и около 66 процентов фотокопировального оборудования, контролировала до 40 процентов американского автомобильного рынка и почти 60 процентов рынка станков с числовым программным управлением, но уже через десять лет положение радикально изменилось. Заняв главенствующие позиции на рынке программного обеспечения, США восстановили лидерство на рынке микрочипов и персональных компьютеров. Сегодня вклад Соединенных Штатов в мировое промышленное производство более чем в шесть раз превосходит их долю в населении планеты; американские производители контролируют 40 процентов всемирного коммуникационного рынка, около 75 процентов оборота информационных услуг и 80 процентов рынка программных продуктов. Дефицит американского торгового баланса, о котором много говорят и сегодня, также не представляет собой неразрешимой проблемы для американской экономики: с одной стороны, объем импортируемых товаров не превышает 5 процентов американского ВНП, с другой — Соединенные Штаты получают большую часть импорта из стран с уровнем развития, близким к их собственному, в силу чего образующийся торговый дефицит не является необратимым. Заметим также, что более 80 процентов подобного «дефицита» вызвано поставками в США товаров, произведенных за границей филиалами американских же корпораций.

Несмотря на то, что в экономике постиндустриальных стран быстро сокращается доля отраслей первичного и вторичного сектора, США и их европейские союзники доминируют не только в области высокотехнологичного производства, но даже и в аграрной сфере, выступая основными поставщиками продовольствия на мировой рынок. Если в 1969 году экспорт сельскохозяйственных товаров из США оценивался в 6 млрд. долл., то в 1985-м он составлял 29 млрд., а в 1994-м — более 45 млрд. долл. При этом урожайность зерновых в Нидерландах (88 центнеров с гектара) более чем в 25 раз превосходит средний показатель для Ботсваны (3,5 центнера), а производство 1 тонны пшеницы в Техасе обходится (при высокой стоимости техники и рабочей силы) почти на 20 процентов дешевле, чем в России, и в полтора раза дешевле, чем в Нигерии.

Бурное хозяйственное развитие в 80-е и 90-е годы способствовало решению ряда социальных проблем, казавшихся прежде фатальными. В частности, прогнозы второй половины 70-х годов согласно которым безработица в США в следующем десятилетии должна была достичь 15-20 процентов трудоспособного населения, оказались абсолютно несостоятельными. В начале 90-х годов она составляла 6,8 процента, в середине 1996-го снизилась до 6,6 процента, а после июля 1997 года колеблется в пределах 4,2-4 8 процента; в результате Соединенные Штаты располагают сегодня 156 рабочими местами на каждые 100, существовавшие в 1975 году. С середины 90-х годов процессы снижения уровня безработицы, достигавшего порой 10-12 процентов трудоспособного населения, начались и в странах Европы.

Как результат данных процессов, инвестиционная привлекательность западных стран резко возросла. На протяжении 1990-2000 годов котировки на фондовых рынках США и Западной Европы росли быстрее, чем в большинстве менее развитых стран Азии и Латинской Америки, не говоря уже о Японии, где на протяжении 1990—1999 годов индекс Nikkei снизился с 39 до 13 тысяч пунктов то есть почти в три раза. Важнейшими факторами, определившими переток капиталов на западные рынки, стали, с одной стороны, их гигантские масштабы, с другой — высокая степень стабильности котировок.

Оборот фондовых бирж Лондона и Нью-Йорка превышает сегодня оборот всех остальных фондовых площадок мира; за последние 15 лет объемы торгов на Нью-йоркской фондовой бирже и совокупный капитал оперирующих на ней финансовых компаний возросли более чем в 40 раз. Если за весь 1960 год здесь было продано в общей сложности 776 млн. акций — около 12 процентов находившихся в обращении ценных бумаг соответствующих компаний, — и каждая из этих акций принадлежала своему владельцу в среднем около шести лет, то к 1987 году, в самый разгар ажиотажного спроса, 900 млн. акций каждую неделю переходили из рук в руки, в результате чего в течение года были совершены сделки с 97 процентами эмитированных акций. Десять лет спустя, в пик биржевого кризиса конца октября 1997 года, на Нью-йоркской фондовой бирже был зафиксирован абсолютный рекорд: 1,196 млрд. акций были проданы в течение одной торговой сессии, за три первых месяца 2000 года почти 70 процентов торговых дней обнаруживали подобные же показатели, а рекордное значение превысило 1,7 млрд. акций.

Стабильность западных рынков подтверждена событиями последних лет, вызванных кризисами в Азии, России и Латинской Америке. Даже потрясения октября 1997 года, которые некоторые аналитики поспешили сравнить с крахом, имевшим место за десять лет до этого, не выглядят значительными на фоне катастрофы на рынках развивающихся стран. Снизившись за неделю (21-27 октября) с 8060 до 7161 пункта, то есть немногим более, чем на 11 процентов, основной американский фондовый индекс вернулся к прежним позициям исключительно быстро: менее чем через полтора месяца, 5 декабря, он закрылся на уровне в 8149 пунктов и завершил год, составив 7 908 пунктов, что было почти на 23 процента выше уровня закрытия 1996 года. За первое полугодие 1998 года основные фондовые индексы поднялись до небывалых значений — американский Доу-Джонс с 7908,25 до 9367,84, немецкий DAX — с 4249,7 до 6217,83, итальянский Mibtel — с 16 806 до 26 741, французский САС-40 — с 2998,9 до 4404,9. Максимальный рост в данном случае составил 59,12 процента, минимальный — 18,46 процента за полгода. Российский кризис, разразившийся в августе 1998 года, а затем и потрясения в Латинской Америке в начале 1999 года, вызвавшие панику на мировых финансовых рынках, также не помешали основным фондовым индексам устойчиво повышаться на протяжении всего 1999 года и установить новые абсолютные рекорды весной 2000 года, когда Доу-Джонс достиг 11 750 пунктов 14 января, САС-40 — 6590 пунктов 6 марта, DAX — 8136,16 пункта 7 марта, a Mibtel — 35 001 пункта 10 марта. Фондовые индексы, сформированные на основе котировок акций высокотехнологичных компаний, выросли еще более существенно.

Как следствие, значительная часть граждан постиндустриальных стран стала активно инвестировать свободные средства на фондовом рынке. Только за 10 лет, с 1980 по 1990 год, финансовые активы взаимных фондов в большинстве европейских стран и США выросли с 10-20 до 30-40 процентов совокупных активов домашних хозяйств. Следующее пятилетие (1990—1995) ознаменовалось для США удвоением количества фондов, оперирующих на рынке акций: с 1127 до 2211; количество счетов, открытых частными лицами в этих фондах, утроилось — с 23 до 70,7 млн., а стоимость паев увеличилась в 2,8 раза (с 1,067 до 2,82 трлн. долл. ). На протяжении последних пяти лет рост котировок акций принес американским инвесторам более 10 трлн. долл., что соизмеримо с оценкой годового валового национального продукта Соединенных Штатов. Характерно, что инвесторы в той или иной постиндустриальной стране обнаруживают все меньшее стремление вкладывать свои средства в ценные бумаги иностранных эмитентов; более 95 процентов инвесторов во Франции, Германии, Испании и Великобритании и 92 процента — в США покупали в 1999—2000 годах акции и облигации отечественных компаний.

Таким образом, постиндустриальный мир входит в XXI век вполне автономным социальным образованием, контролирующим мировое производство технологий и сложных высокотехнологичных товаров, вполне обеспечивающим себя промышленной и сельскохозяйственной продукцией, относительно независимым от поставок энергоносителей и сырья, а также самодостаточным с точки зрения торговли и инвестиций. Вполне понятно, что подобное положение вещей крайне опасно для остальных стран и народов, в значительной мере зависящих сегодня от постиндустриального мира: сбыт их продукции осуществляется, главным образом, на рынки развитых стран. Поэтому автономность постиндустриальных обществ, порожденная в конечном счете технологической революцией конца XX века, проявляется сегодня в виде замкнутости постиндустриального мира перед лицом всех других стран и народов, что порождает серьезные противоречия, способные ощутимо влиять на судьбы человечества в наступающем столетии.

Самодостаточность постиндустриальной цивилизации.

Итак, в последние годы вполне очевидными стали новые явления, характеризующие состояние дел в мировой экономике. Обеспечив значительную автономность от источников сырья и внешних рынков, постиндустриальный мир локализовал торговые потоки в пределах своих основных субъектов, сократив торговый обмен с развивающимися странами. Параллельно с этим шло замыкание инвестиционных потоков, во все большей степени ограничивающихся Соединенными Штатами и Западной Европой. И наконец, естественным следствием такого положения дел стало сокращение масштабов миграции населения постиндустриальных стран, сопровождающееся ее активизацией на границах постиндустриальной цивилизации и остального мира. Все эти факторы свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что концепция глобализации, ставшая столь популярной на протяжении 90-х годов, не вполне отражает реальные процессы, разворачивающиеся в сегодняшнем мире. Он формируется, скорее, как расколотая цивилизация с единым центром силы, представленным сообществом постиндустриальных стран.

К концу XX века это сообщество стало средоточием научного потенциала человечества, важнейшим источником индустриального и даже аграрного богатства. Развитые страны контролировали 87 процентов из 3,9 млн. патентов, зарегистрированных в мире по состоянию на конец 1993 года. Если среднемировая численность научно-технических работников составляет сегодня 23,4 тыс. на 1 млн. населения, то в Северной Америке этот показатель достигает 126,2 тыс. К 1993 году вложения в наукоемкие технологии в США в 36 раз превосходили аналогичный показатель России, прежде казавшейся опасным соперником в научно-технической области. Объемы продаж за рубеж различных объектов американской интеллектуальной собственности выросли с 8,1 млрд. долл. в 1986 году до 27 млрд. долл. в 1995 году, тогда как импорт технологий, хотя также возрос, не превышал 6,3 млрд. долл., а положительное сальдо торгового баланса в этой области составило 20 млрд. долл. Пятьсот крупнейших ТНК, 407 из которых принадлежат странам «большой семерки», обеспечивают более четверти общемирового производства товаров и услуг, их доля в экспорте промышленной продукции достигает одной трети, а в торговле технологиями и управленческими услугами — четырех пятых. 300 крупнейших корпораций обладают 25 процентами всего используемого в мировой экономике капитала и обеспечивают 70 процентов прямых зарубежных инвестиций. 51 из 100 крупнейших субъектов мирового хозяйства представлены транснациональными компаниями и только 49 — национальными экономиками.

Обычно принято считать, что важнейшей движущей силой глобализации является международная торговля. На протяжении всего XX века темпы роста ее оборотов устойчиво превышали темпы роста мирового валового продукта. Более того; если за период 1870-1913 годов объемы экспорта европейских государств росли темпами, на 43 процента превышавшими темпы роста их валового внутреннего продукта, то в 50-е и 60-е годы это превышение составляло уже 89 процентов. В конце 80-х — первой половине 90-х годов масштабы торговых оборотов росли в интервале от 5,3 до 7 процентов в годовом исчислении. В 1970 году в международные торговые трансакции было вовлечено около четверти мирового ВНП, и, согласно прогнозам, эта доля может возрасти до двух третей в 2020 году. Таким образом, если с 1950 по 1992 год суммарный ВНП всех стран мира вырос с 3,8 до 18,9 трлн. долл., т. е. в 5 раз, то объем торговых оборотов — с 0,3 до 3,5 трлн. долл., т. е. почти в 12 раз. Между тем гораздо реже говорится о замыкании этих товарных потоков в рамках постиндустриальной цивилизации, происходившем параллельно со становлением самого постиндустриального сообщества.

Эти тенденции, однако, не менее очевидны: если в 1953 году развитые державы направляли в страны того же уровня развития 38 процентов общего объема своего экспорта, то в 1963 году эта цифра составляла уже 49 процентов, в 1973-м — 54, в 1990-м — 76 процентов. Наконец, во второй половине 90-х годов сложилась ситуация, когда только 5 процентов торговых потоков, начинающихся или заканчивающихся на территории одного из 29 государств — членов ОЭСР, выходят вовне этой совокупности стран, а развитые постиндустриальные державы импортируют из развивающихся индустриальных стран товары и услуги на сумму, не превышающую 1,2 процента их суммарного ВНП. На фоне некоторых попыток преувеличить значение экономик новых индустриальных стран и России, следует постоянно помнить о двух немаловажных обстоятельствах. С одной стороны, необходимо отказаться от учета ре-экспортных операций, значительно завышающих показатели торгового оборота, в первую очередь для стран Азии. Сделав это, мы увидим, что Китай в конце 1996 года поставлял на мировой рынок меньшую по стоимости товарную массу, нежели Бельгия. С другой стороны, отрицательные торговые балансы развитых стран, на что часто обращают внимание как на свидетельство уязвимости постиндустриального мира, по сути являются фикцией до тех пор, пока большинство расчетов осуществляется в долларах США.

Нельзя также не отметить, что зависимость развитых стран от внешней торговли остается весьма незначительной и не затрагивает жизненно важных товарных групп (как, например, в России, удовлетворяющей за счет импорта до 40 процентов потребностей в продовольствии и до 95 процентов — в компьютерной технике). Если в 1959—1994 годах темп роста объемов международной торговли превышал темп роста валового продукта для мира в целом в 3 раза, то для США соответствующий разрыв не превосходил 2 раз. В 1996 году отношение экспорта к ВНП в Соединенных Штатах было втрое меньшим, нежели в Великобритании сто пятьдесят лет тому назад, в середине 40-х годов XIX века; можно предположить, что по мере развития «экономики услуг» (которые составляли в начале 90-х годов 76 процентов американского ВНП и лишь 20 процентов экспорта) данный показатель по-прежнему будет снижаться. Следует также заметить, что средняя заработная плата промышленных рабочих в странах — торговых партнерах США (рассчитанная по совокупному объему двусторонней торговли) составляла 88 процентов от уровня США; таким образом, за исключением энергоносителей, Соединенные Штаты не получали значимых объемов товарного импорта из развивающихся стран.

Аналогична и ситуация в Европе. Несмотря на формальные показатели, характеризующие экономики стран Европейского Союза как максимально открытые (так, суммарный товарооборот европейских стран составлял в 1994 году 39,8 процента мирового экспорта и 38,9 процента импорта, а отношение среднего арифметического от объемов экспорта и импорта к ВНП достигало 23 процентов), большая часть этих товарных потоков ограничивалась рамками Европейского Союза. Так, в начале 90-х годов доля товаров, поставляемых странами — членами ЕС в другие государства Союза, составляла 66 процентов, а если учитывать наравне с ними также формально не входящие в ЕС Норвегию, Швецию и Швейцарию, то 74 процента. В результате оказывается, что доля европейских товаров, направляемых на экспорт за пределы ЕС, фактически совпадает в соответствующим показателем США. При этом доля развивающихся стран в европейских экспортно-импортных операциях устойчиво снижается год от года; их суммарный объем в 1994 году (за исключением Китая) составил величину, не превышающую объема торговли со Швейцарией (в частности, доля стран — членов ОПЕК снизилась с 27,9 процента импорта в 1975 году и 20,7 процента экспорта в 1982 году до, соответственно, 7,5 и 6,9 процента в 1994-м).

Еще с большим нажимом исследователи процессов глобализации говорят о масштабных инвестиционных потоках, направляющихся из постиндустриальных стран в остальные регионы мира; рост прямых зарубежных капиталовложений считается одной из основных характеристик экономики конца XX века. Подобные процессы действительно имеют наглядные подтверждения: на протяжении 80-х годов объем прямых иностранных инвестиций рос примерно на 20 процентов в год, что в четыре раза выше темпов развития международной торговли; в результате в начале 90-х в мире на предприятиях, принадлежащих владельцам-нерезидентам, производилось товаров и услуг на 4,4 трлн. долл., что превышало общий объем мировой торговли, оценивавшийся в 3,8 трлн. долл. Только полностью подконтрольные американским инвесторам зарубежные компании в начале 90-х годов продавали товаров и услуг более чем на 1 трлн. долл. в год, что в 4 раза больше всего американского экспорта и в 7-8 раз превосходило размер столь часто упоминаемого дефицита торгового баланса США.

Так вот, оказывается, что большинство инвестиционных потоков четко локализовано в рамках постиндустриального мира. Если рассмотреть иностранные капиталовложения американских компаний и инвестиции, поступающие из зарубежных стран в экономику США, можно увидеть, что они весьма явным образом распределяются по странам-донорам и реципиентам. В 1990 году корпорации только семи стран — Великобритании, Японии, Канады, Франции, Германии, Швейцарии и Нидерландов — приобрели более чем по 10 американских компаний, причем доля Великобритании в этом числе составляла около 31 процента, а Японии — менее 14. Характерно, что эти же семь стран оставались главными партнерами и в 1996 году: они обеспечивали суммарно 85 процентов всех инвестиций в США и выступали реципиентами для более чем 60 процентов всех американских капиталовложений за рубежом. Аналогичная переориентация американских инвестиций особенно заметна в последние десятилетия: если в 1970 году в Европу направлялось около трети всего их количества, то сегодня суммарные инвестиции в ЕС составляют около 50 процентов. Хотя США тесно связаны со странами Латинской Америки и имеют большой объем товарооборота с Азией, на долю Японии и новых индустриальных стран Азии приходится не более 8, а на долю Мексики — менее 3 процентов общих американских иностранных инвестиций.

В последние годы стала заметна новая тенденция: инвестиционная активность на американо-европейском направлении растет, тогда как в направлении Японии снижается. Международные слияния и поглощения обеспечивали в 90-е годы более 70 процентов всех инвестиционных потоков между странами — членами ОЭСР, и единственным регионом, где эти процессы были выражены крайне слабо, оставался восточноазиатский регион, включая Японию. Стоимость подобных сделок в мировом масштабе выросла с 400 млрд. долл. в 1992 году до 1,65 трлн. долл. в 1997-м; на долю Японии пришлось всего 11 млрд. долл., или менее 1 процента. Только в автомобильной промышленности за 1996—1998 годы было зафиксировано около 20 сделок, а объектами поглощения стали такие всемирно известные фирмы, как «Крайслер», «Ровер», «Роллс-Ройс», «Ламборджини» и «Вольво». Характерно, что «Крайслер» был оценен при его покупке немецкой компанией «Даймлер» в 41 млрд. долл., а контрольный пакет японской «Мицубиси» достался той же корпорациии всего за 1,5 млрд. долл. В то же время французский концерн «Рено» установил контроль над японским гигантом «Ниссан» всего за 2 млрд. долл.

На протяжении всего периода после 1973 года доля развивающихся стран в общем объеме мировых капиталовложений уверенно уменьшалась, сократившись до 17 процентов в 80-е годы по сравнению с 25 процентами в 70-е. В 80-е и 90-е годы наступила еще большая поляризация: ввиду быстрого развития дешевых производств в Юго-Восточной Азии значительные инвестиционные потоки были переключены на этот регион. В результате суммарные инвестиции США, европейских стран и Японии друг в друга, а также в Сингапур, Китай, Малайзию, Индонезию, Таиланд, Гонконг и Тайвань обеспечивали 94 (!) процента общего объема прямых иностранных инвестиций в мире; хозяйствующие же субъекты, находящиеся за пределами стран — членов ОЭСР, осуществляют сегодня не более 5 процентов общемирового объема прямых зарубежных инвестиций. В середине 90-х годов наметился рост инвестиций в Восточную Европу и страны бывшего советского блока; однако последние события — крах азиатских рынков в 1997 году и финансовая несостоятельность России — делают перспективы роста инвестиций за пределы постиндустриального мира еще более проблематичными.

При этом нельзя не отметить, что основные финансовые центры сосредоточены сегодня в пределах постиндустриального мира в гораздо большей мере, чем промышленное производство или научные институты. Дневной оборот валютообменных операций, на 95 процентов сосредоточенных в странах, входящих в «the Triad», составлял в 70-е годы около 15 млрд. долл., в начале 80-х — 60 млрд. долл., а в начале 1995 года — 1,3 трлн. долл. ; в 1983 году годовой объем подобных трансакций превосходил объемы международной торговли в десять раз; к 1992 году превышение достигло 60 раз. Международные межбанковские заимствования исчислялись суммой в 6,2 трлн. долл., причем 65 процентов их обеспечивали банки США, Швейцарии, Японии, Великобритании, Франции, Германии и Люксембурга. С начала 80-х годов в основных финансовых центрах распространились операции с разного рода производными финансовыми инструментами (форвардными и фьючерсными контрактами, деривативами и так далее), и к середине 90-х годов объемы большинства подобных рынков выросли от 20 до 40 раз. В 1994 году общая стоимость контрактов по выпущенным деривативам достигала 12 трлн. долл., в то время как общая стоимость основного производительного капитала всех экономик мира не превышала 20 трлн. долл. Согласно оценкам Международного валютного фонда, уже сегодня трастовые фонды способны в считанные дни мобилизовать для атаки на ту или иную национальную валюту до 1 трлн. долл., а по данным консультационной компании «МакКинси», объем мировых финансовых рынков должен был составить к 2000 году более 83 трлн. долл. Степень их концентрации в рамках постиндустриального сообщества не требует комментариев.

Дополнительным свидетельством нарастающей обособленности постиндустриального мира служит динамика миграционных потоков. В последние годы наблюдается невиданный рост пассажирских перевозок и туризма (по некоторым данным, туристская индустрия к 2005 году будет обеспечивать до 10 процентов мирового валового продукта), но при этом резко снижается миграция граждан развитых стран по чисто экономическим причинам. Характерно, что в границах Европейского Союза при фактическом отсутствии ограничений на передвижение и работу только 2 процента граждан находят применение своей рабочей силе вне национальных границ (соответствующий показатель превосходит 10 процентов лишь для относительно отсталой Португалии). Жители постиндустриальных регионов уже достигли того уровня благосостояния, при котором экономическая миграция фактически исчерпала себя; следует также иметь в виду, что в условиях информационного типа хозяйства высокообразованные работники, составляющие наиболее активный сегмент рабочей силы, способны использовать современные технические возможности, позволяющие им осуществлять свою деятельность фактически вне зависимости от места, в котором они находятся.

Напротив, с каждым годом постиндустриальный мир вынужден все более активно защищаться от иммигрантов из бедных стран, движимых чисто экономическими соображениями. Если в 50-е годы 68 процентов прибывавших в США легальных иммигрантов происходили из Европы или Канады и принадлежали к среднему классу, то в 70-е и 80-е годы более 83 процентов общего их числа были азиатского или латиноамериканского происхождения, а уровень их образованности был в четыре раза ниже, чем у среднего американца. К началу 90-х годов в число десяти стран, обеспечивающих наибольший поток переселенцев в США, входили Мексика, Филиппины, Корея, Куба, Индия, Китай, Доминиканская Республика, Вьетнам, Ямайка и Гаити. В странах Европейского Союза к середине 90-х годов численность иностранных рабочих, прибывших туда из-за его пределов, составляла более 10 млн. человек, или около 11 процентов рабочей силы, что соответствовало доле безработных в населении ведущих стран Европы. Как правило, иммигранты в европейских странах пополняют низшие классы общества и создают предельно жесткую конкуренцию местным работникам; согласно статистическим данным, на протяжении последних двадцати лет средние заработки легальных иммигрантов в Европе составляли от 55 до 70 процентов доходов европейцев, выполнявших аналогичные работы.

Как следствие, отношение населения постиндустриальных стран к иммигрантам изменяется к худшему. Только на протяжении последних трех лет администрации ряда округов шести крупнейших штатов — Калифорнии, Флориды, Нью-Йорка, Аризоны, Техаса и Нью-Джерси — возбудили официальные судебные иски против федерального правительства (суммы колебались от 50 млн. до 33 млрд. долл. ), требуя компенсировать их финансовые потери, вызванные излишней либеральностью национального иммиграционного законодательства. Согласно последним опросам общественного мнения, среди молодежи европейских стран, наиболее подверженной безработице, негативное отношение к иммигрантам разделяют от 27,3 процента французов до 39,6 процента немцев и 41 процента бельгийцев. В данной связи можно предположить, что за победой Партии свободы на выборах в Австрии неизбежно последуют успехи других националистических движений, а ближайшие десятилетия могут стать для США и ЕС периодом жестких ограничений использования иностранной рабочей силы.

* * *

Современный постиндустриальный мир формируется как относительно замкнутая хозяйственная система, элементы которой взаимодействуют прежде всего с теми странами и регионами, которые уже достигли или способны в недалеком будущем достичь аналогичного уровня технологического и экономического прогресса. Следствием подобной тенденции, проявляющейся прежде всего в нарастающей автономности развитых стран по отношению к развивающимся и сосредоточении основных торговых и инвестиционных потоков в рамках постиндустриального сообщества, в недалеком будущем способно стать формирование «расколотой цивилизации», в которой взаимодействие «первого» и «третьего» миров сведено к минимуму. Безусловно, в современном мире существуют и будут существовать серьезные контртенденции, препятствующие возникновению наиболее гротескных форм такой разделенности; ни при каких обстоятельствах постиндустриальная цивилизация не сможет обезопасить себя, например, от экологических и гуманитарных катастроф, которые могут разразиться за ее пределами. Однако перспектива становления в XXI веке разделенного мира представляется сегодня вполне реальной.

Реалистичность подобного хода развития событий подкрепляется также тем, что в последние десятилетия модель многополярного мира, чрезвычайно популярная в 70-е и 80-е годы, уходит в прошлое как по политическим, так и по чисто экономическим причинам. Это и распад советского блока, до поры до времени служившего противовесом Западу; это и явная неэффективность модели «догоняющего» развития, еще в 80-с годы казавшаяся панацеей от многовековой отсталости развивающихся стран. Все эти проблемы настолько важны, что мы посвятим им следующую лекцию.

Контрольные вопросы.

1. Какую роль сыграл технологический прогресс в формировании замкнутой постиндустриальной цивилизации?

2. Каковы основные этапы становления самодостаточного постиндустриального сообщества и какие важнейшие задачи были решены составляющими его странами на каждом из этапов?

3. Насколько оправдано представление о современном этапе хозяйственного развития как об эпохе глобализации?

4. В каких сферах хозяйственной деятельности наиболее заметно доминирование постиндустриальных стран и чем это обусловлено?

5. Какие основные тенденции в развитии международной торговли особенно ярко проявились в последние десятилетия?

6. Каковы основные причины замыкания инвестиционной активности в пределах постиндустриальных стран?

7. В чем заключается принципиальное изменение характера миграционных потоков в конце XX века?

8. Существуют ли сегодня серьезные контртенденции, способные противодействовать становлению поляризованного общества в мировом масштабе?

Рекомендуемая литература.

Обязательные источники.

Иноземцев В. Л. За пределами экономического общества. М., 1998. С. 446-490;

Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. Наличествующие предпосылки и возможные последствия постэкономической революции. М., 1999. С. 89-124;

Иноземцев В. Л. Социально-экономические проблемы XXI века: попытка нетрадиционной оценки. М., 1999;

Иноземцев В. Л. Fin de siecle. К истории становления постиндустриальной хозяйственной системы (1973-2000) // Свободная мысль—XXI. 1999. № 7. С. 3-27;

№ 8. С. 19-42.

Дополнительная литература.

Антипина О. Н., Иноземцев В. Л. Постэкономическая революция и глобальные проблемы // Общественные науки и современность. 1998. № 4. С. 162-173;

Иноземцев В. Л. Структурирование общественного производства в системе постиндустриальных координат (методолого-теоретические аспекты) // Российский экономический журнал. 1997. № 11-12. С. 59-68;

Burtless G., Lawrence R. Z., Litan R. E., Shapiro R. J. Globaphobia. Confronting Fears about Open Trade. Wash., 1998;

Dent Ch. Af. The European Economy: The Global Context. L. -N. Y., 1997;

Forester T. Silicon Samurai. How Japan Conquered the World's IT Industry. Cambridge (Ma. )-Oxford 1993 • Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic of Global Capitalism. N. Y., 1997;

Hirst P., Thompson G. Globalization in Question. The International Economy and the Possibilities of Governance. Cambridge, 1996;

Kelly K New Rules for the New Economy. Ten Radical Strategies for a Connected World N. Y., 1998;

Korten D. C. When Corporations Rule the World. L., 1995;

McRae H. The World in 2020. Power, Culture and Prosperity: A Vision of the Future. L., 1995;

Plender J. A Stake in the Future. The Stakeholding Solution. L., 1997;

Sassen S. Losing Control? Sovereignty in an Age of Globalization. N. Y. 1996;

Thurow L. Head to Head. The Coming Economic Battle Among Japan, Europe, and America. N. Y, 1993.