Бюдженталь Дж. Обязательства психотерапевта

Обязательства - принципиально важный атрибут зрелого психотерапевта - хотя бы потому, что это внутренне присуще аутентичному бытию личности. Понимание природы конструктивного обязательства обеспечивает психотерапевта точкой зрения, которая позволяет рассматривать вопросы роли, ответственности и этики. Они же возлагают на психотерапевта серьезные обязанности, которые необходимо признать и сделать действительно своими (интернализовать).

Эта глава определяет обязательства в экзистенциальных терминах. Читатели, предпочитающие другие направления, естественно, вольны делать свои собственные интерпретации, но осмыслить затронутые здесь вопросы необходимо всем психотерапевтам. Эти вопросы впервые поднимаются в разделе, посвященном положению концепции обязательств в ряду других конструктов, таких как аутентичность, вина и наша экзистенциальная ситуация.

Затем мы обратимся к вопросу клинической важности обязательств психотерапевта, описав как конструктивные, так и антитерапевтичные аспекты пяти атрибутов взятия на себя обязательств. В данном случае специально сохраняется формулировка взять на себя обязательства, а не быть обязанным кому-то, чтобы подчеркнуть, что основная ответственность лежит на психотерапевте.

Существуют пять атрибутов бытия с обязательствами: а) взять на себя обязательства относительно своей роли психотерапевта; б) взять на себя обязательства в отношении бытия пациента; в) взять на себя обязательства в отношении "семьи" пациента (термин "семья" используется в очень специфическом значении); г) взять на себя обязательства в отношении общества, к которому принадлежат и пациент, и психотерапевт; д) взять на себя обязательства в отношении тайны, которая окутывает всех нас.

Какие же обязательства стоит принимать на себя психотерапевту? Должны ли эти обязательства перед пациентом соответствовать культурным ценностям, принятым в той среде, где живут пациент и психотерапевт, или психотерапевту стоит руководствоваться только своими собственными стандартами? Это важные, но слишком общие вопросы. В этой главе предложены рамки, позволяющие над ними размышлять, и мое собственное представление об идеальных обязательствах для меня как для психотерапевта.

ПРИРОДА "ОБЯЗАТЕЛЬСТВ" ¹⁾

Работать с такими понятиями, как "обязательства", очень трудно, так как у них есть тенденция изолироваться от других идей и живого опыта. Невозможно представить себе понятия более противоречивого, так как сама суть обязательств предполагает тесную связь ценностей и способа бытия, причем основанную непосредственно на жизни. Помня об этой опасности, я начну с простой концептуальной схемы обязательств, а затем покажу, как она используется в ежедневной практике в кабинете психотерапевта.

Аутентичность и обязательства

С точки зрения экзистенциального подхода, хорошая жизнь - это аутентичная жизнь²⁾, жизнь, в которой мы находимся в такой полной гармонии с базовыми условиями бытия человека, какую только можем создать. Отсутствие аутентичности - это болезнь, это жизнь в искаженном отношении к нашему истинному бытию. Психотерапия - это средство, с помощью которого человек может попытаться достичь согласия с данностями человеческого бытия или восстановить его.

Обязательства принципиально важны для аутентичности. Возвращаясь к описанию "данностей" человеческого бытия в предыдущей главе (см. табл. 12.3), мы видим, что одна из них состоит в том, что мы обладаем способностью действовать или не действовать. Это ставит нас перед необходимостью брать на себя ответственность за то, чтобы что-либо делать или не делать. Аутентичное принятие ответственности принимает форму обязательств. Противоположная реакция уклонения от ответственности представляет собой обвинение.

Иными словами, обязательство - это отношение, эмоциональный вклад и готовность отвечать, реализуя свои ценности. В терминах последовательности интенцио-нальности обязательство требует волевого намерения, которое часто переходит в предварительное действие и, когда в этом есть нужда, в актуализацию (которая, само собой, запускает взаимодействие, расходящееся, как круги по воде).

Сказать, что я беру на себя обязательство ставить благополучие пациента выше всех прочих соображений, легко. Сложнее принять на себя это обязательство в следующих случаях: когда я должен решать, встречаться ли мне с клиентом в кризисном состоянии, несмотря на то что это нарушает мою домашнюю жизнь; когда я должен выбирать, откликнуться ли мне на просьбы другого пациента о специальном лечении, или прорабатывать истерики, которые последуют за моим отказом; когда я должен настаивать на том, что частое отсутствие третьего пациента на сессиях антитерапев-тично и неприемлемо, несмотря на самые "великолепные" оправдания.

Суть в том, что истинное обязательство - это не абстракция. Это почти ежедневное решение вопроса о том, во что я верю и что ценю, а также о том, смогу ли я и дальше придерживаться своих убеждений и ценностей.

Обязательства и ответственность

Обязательства - это мужественный ответ на экзистенциальную тревогу, возникающую, когда наше бытие сталкивается с ответственностью за то, что мы делаем и за то, чего мы не делаем в жизни. Это намерение и дальше оставаться автором своих свершений и встречаться со всем тем, что следует из этой позиции; таким образом, обязательства противоречат отступлению перед страхом обвинения. Обязательства особенно важны, когда мы воспринимаем работу психотерапевта как такой вид делания и неделания, который мы сами контролируем и который предъявляет к нам высокие требования, занимаясь которым мы часто чувствуем тяжкий груз ответственности и в котором мы нередко должны собрать воедино все свое мужество, чтобы встретиться с тем, что необходимо выяснить во время сессии.

Даже эти слова слишком абстрактны, но психотерапевты, работающие интенсивно и глубоко, знают, что это гораздо больше, чем слова. Эти холодные слова в реальности означают, что все внутри у тебя сжимается, мысли несутся вскачь, ты весь обратился в интуицию. Когда отчаявшийся человек думает о суициде, когда сопротивляющийся пациент угрожает насилием, когда женщина решает, что ее многолетний брак рухнул, когда мужчина готов разрушить свою карьеру или когда кто-то ощутимо приближается к психозу - вот тогда слова мужество, страх и обязательства перестают быть только словами, но становятся совершенно конкретными переживаниями.

Мы знаем, как ограничена наша способность осознавать последствия того, что мы делаем и не делаем, как неполны наши оценки всего того, что может быть вовлечено в любой наш выбор. И все же мы должны выбирать, мы не можем избежать действия, потому что даже бездействовать значит совершать действие - выбор. Более того, если мы это осознаем, то знаем и то, что эти действия и бездействие могут иметь сейчас и далее последствия, которых мы не желаем, последствия, которые мы обязательно предотвратили бы, если бы могли их предвидеть. То, что было нами сделано, и то, что осталось несделанным, может ранить и нас самих и других людей. Мы всегда несем некоторый груз вины. Это резкое, но точное слово. Но, говоря об этом, необходимо прояснить природу самой вины в том значении этого термина, в котором я его использую.

Обвинение и вина³⁾

Эти два слова часто используются как синонимы, но поступать так значит вносить путаницу в мысли. Я предлагаю теоретически обоснованный и клинически выверенный способ различения обвинения и вины. Основное различие между "виной" и "обвинением" состоит в том, что вина относится к эмоционально окрашенному осознанию ответственности за свои действия или бездействие, тогда как обвинение рассматривается как качество, присущее моему бытию. "Я виновата в том, что поторопилась и нарушила тщательно выстроенный план Джона", но "Я обвиняю себя в том, что я - эгоистка". Такое использование понятия "вина" связано с идеей "экзистенциальной" или "онтологической" вины, но не идентично ей. Эта вина присуща самому нашему бытию и возникает, потому что мы не реализуем свой потенциал, действуем, не сообразуясь с нашими ценностями и намерениями, и не ценим своих ближних за то, что они существуют.

Принятие на себя вины за то, что мы сделали и о чем сожалеем, не является деструктивным, а, наоборот, освобождает. Оно переносит наше внимание с прошлого на настоящее и будущее, так как мы решаем, как искупить вину и как предотвратить повторение таких событий. Правда, бывает тяжело признать вину, когда мы лицом к лицу встречаемся с тем, что сделали. Возьмем такой пример.

Синди, сама психотерапевт, обратилась ко мне за консультацией, так как она постоянно возвращалась к своим чувствам по поводу своего пациента, который покончил с собой во время психотерапии. Ее рассказ об этой трагедии содержал множество мучительных повторений. Она рыдала и с горечью признавалась в том, что позволила себе невнимательно отнестись к скрытой угрозе своего пациента. Не осознавая этого, она пришла ко мне, чтобы я осудил ее и наказал.

Здесь не место для описания борьбы, которая происходила во время курса психотерапии с Синди, тех пугающих моментов, когда она решала покончить с собой (в качестве заслуженного наказания), или того, как, в конце концов, было проработано ее горькое бремя. Для наших целей в данном случае важно то, что она осознала, что была настолько занята самообвинением, что очень скоро оказалась обездвиженной. Как только она смогла принять свою вину и сократить обвинения, она обнаружила, что может быть более внимательной к своим теперешним пациентам, может посвящать некоторое время центру по предотвращению суицидов (в качестве искупления) и, в конечном счете, может простить себя и проявлять больше заботы и внимания к тем, кто обращается к ней за помощью.

Когда груз ответственности кажется слишком тяжелым, человек начинает бояться. Этот страх может принимать разные формы, но его наиболее часто встречающийся признак - погруженность в обвинения. Это могут быть прямые обвинения: "Я такой из-за родителей". Они могут быть более тонкими: "Я не могу исправить то, что сделал; обстоятельства сильнее меня". Они могут быть еще более замаскированными: "Я сказал это импульсивно" или "Я не верю в ложь, поэтому я скажу вам, как я это чувствую". (Последнее высказывание кому-то может показаться совсем не имеющим отношения к обвинению, но анализ этого высказывания показывает, что ответственность за сказанное или сделанное в данном случае проецируется вовне.)

Естественно, что сказанное совсем не означает ситуацию "или-или". Мы постоянно выражаем и страх, и мужество, временами обвиняем, временами берем обязательства перед другими.

КЛИНИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Теперь, уже имея общие очертания концепции обязательств, я объясню, как я вижу это понятие и его значимость как для самого психотерапевта, так и для его взаимодействия с пациентом. Начнем с краткого описания двух форм использования самого этого слова - переходной и непереходной.

Обязывать и обязываться⁴⁾

Существительное от глагола "обязывать" - обязательство - заставляет нас сделать неверное предположение о том, что существует некое действие, которое может быть выполнено раз и навсегда. На самом деле гораздо точнее будет сказать: "Встречаясь с пациентом, я вновь и вновь беру на себя обязательства (обязываю себя)". Другими словами, брать на себя обязательства (обязывать себя) значит быть в постоянном процессе, который должен все время возобновляться.

Есть и еще одно значение: говоря языком грамматики, понятие "обязательства" может быть использовано в переходной и непереходной формах. Для психотерапевта последнее удобнее. Что-то или кто-то не обязывают меня; скорее, я обязываю себя (беру на себя обязательства) перед пациентом. В таком использовании слово обязываться по смыслу ближе к "решаться", чем к "облекать полномочиями", т. е. относится к принятому человеком субъективному решению.

Мы, те, кто трудится в сфере душевного здоровья, знакомы со словом "обязательство" в другом контексте, где оно имеет совершенно другое значение. Когда мы говорим, что пациент был "передан под поручительство (обязательство) клиники", то мы имеем в виду, что для пациента было что-то сделано, произошло событие, участником которого он стал (может быть, и не по своей воле). Его отношение к клинике - это отношение объекта к субъекту. Мы можем сделать вывод, что клиника взяла на себя его обязательства, потому что он не может сам взять на себя обязательства по отношению к своей собственной жизни.

Когда мы используем слово "обязывать" (переходную форму глагола), мы, в основном, имеем в виду эту самую потерю субъектности, этот самый перенос центра ответственности с того, кто обязывается на предмет обязательства. Так, быть обязательным либералом или консерватором в политическом смысле часто означает, что решение об обязательствах принимает не сам человек, а лидер партии или даже само ее название. Психотерапевт, приверженный какой-либо точке зрения (взявший на себя обязательство ей следовать), например юнгианскому анализу, психоанализу, экзистенциально-гуманистической психотерапии или какому-то подходу - личностно-центрированному, психологии объективных отношений - легко может оказаться в аналогичном положении.

Обязательства психотерапевта

Я хочу описать пять аспектов обязательств. Каждое описание состоит из двух частей: описание аутентичной и терапевтичной формы обязательств и формы, которая, будучи внешне очень схожа с первой, на самом деле антитерапевтична и не аутентична. Описание дано от первого лица - как мой идеал, а не как достижение, на которое я могу претендовать.

Во-первых, я стараюсь брать на себя обязательства за мое собственное бытие во время встречи с пациентом.

Встречаясь с пациентом, я намерен быть человеком, обладающим своими правами, имеющим свое собственное бытие. Я намерен быть доступным для его реакций и чувств, быть внутренне созвучным ему и быть готовым противопоставить ему свое собственное восприятие, если это в данный момент приемлемо. Брать обязательства во время встречи значит, используя все свои способности, быть полностью присутствующим, рискуя собой и своими чувствами.

Я не буду брать на себя такие обязательства за свое бытие с клиентом, если я придерживаюсь так называемой психотерапевтической отстраненности, если я отрицаю собственную вовлеченность или если я претворяю в жизнь легенду о том, что все, что видит во мне пациент, есть перенос.

Противоположная, не аутентичная версия этого первого атрибута обязательств психотерапевта, которую невольно принимают многие начинающие психотерапевты, состоит в следующем. Если, будучи с пациентом, я обязан быть хорошим психотерапевтом, целителем, экспертом или экзистенциалистом, тогда я не беру на себя обязательства перед собственным бытием во время встречи с клиентом. Как показывает слово "обязан", это пример использования понятия обязательств в переходной форме. Обязанность быть хорошим психотерапевтом может привести к возникновению у меня образа того, что, я считаю, представляет из себя хороший психотерапевт, и того, что ему следует делать. Но если я буду сосредоточен на таком образе, мне не удастся взять на себя обязательство перед моим бытием.

Обязательство быть аутентичным во время встречи с пациентом не означает лицензии на самораскрытие, на поблажки себе и другие предположительно спонтанные действия. В 1960-е многих психотерапевтов убедили в том, что единственное, что от них требуется, это быть "естественными" и "искренними", и пациенты как-то вылечатся от этого. Это привело к хаотичной ситуации, которая, несомненно, помогая одним, разбивала в прах надежды других, а третьим наносила реальный вред. Я совершенно не склонен к такой психотерапевтической анархии. Брать на себя обязательства во время встречи с пациентом значит осознавать, что происходит, подготовиться к встрече, быть ответственным и четко различать, как я использую свои собственные силы.

Эпизод 13.1

Клиент - Терри Блэк, психотерапевт - Джил Боевик

(Терри - пациент, который плохо себя контролирует, в прошлом он вел себя деструктивно. С психотерапевтом он наладил самые хорошие отношения, на которые только способен в данный момент своей жизни. Но все же они неустойчивы, и он чувствует необходимость в их частой проверке. Во время сессий он ведет себя тремя способами: благодарно и зависимо, безразлично и отстранение, гневно и требовательно. Сегодня он находится в третьем состоянии: ведет себя сердито и вызывающе. На первый взгляд, все крутится вокруг отказа психотерапевта позволить ему и дальше откладывать оплату сеансов.)

К-1. Вот ты сидишь тут, изображаешь из себя Господа Всемогущего и никогда ничего не скажешь, чтобы помочь мне. Тебе просто нужны мои деньги и нравится то, что со мной происходит. Ведь так?

П-1. Нет.

К-2. Что значит твое "нет"? Не пытайся водить меня за нос. Я уже понял твое надувательство и готов пойти даже дальше. Я собираюсь каждый день приходить в твою приемную и всем рассказывать, какую грязную игру ты затеяла.

П-2. Ты так сильно стараешься достать меня, правда?

К-3. Черт, я не могу тебя достать. Никто не смог бы. Но зато я могу достать тех, КТО К тебе приходит.

П-3. Ты так занят своими нападками, что даже не догадываешься, достал меня или нет.

К-4. Ну и как?

П-4. Конечно, достал.

К-5. Как? Расскажи мне, как я тебя достал.

П-5. Когда ты начинаешь обстрел, я чувствую твой гнев и отчаяние. Они ранят меня, но не убивают.

К-6. Здорово! Мне приятно знать, что я могу тебя ранить.

П-6. Тебе очень хочется, чтобы я что-то чувствовала к тебе.

К-7. Точно! А когда я начну рассказывать про тебя всем в приемной, тебе будет еще больнее, правда?

П-7. Терри, я хочу, чтобы ты услышал меня сейчас и услышал как следует. Ты можешь использовать свое время здесь, чтобы говорить мне все, что тебе нужно, и мы будем работать с этим, что бы это ни было. Мне это может быть неприятно, но я с этим справлюсь для того, что бы мы могли делать то, что нужно сделать...

К-8. Ну, да, да, но когда я...

П-8 (перебивая, очень твердо). Погоди, Терри, я не закончила, и тебе лучше послушать дальше. Я не потерплю, чтобы ты беспокоил других людей, которые сюда приходят. Повторяю, я не потерплю этого и прикажу арестовать тебя, как только возникнет даже намек на то, что ты собираешься делать нечто подобное. Усвой это, Терри, пойми это совершенно буквально: здесь твое время и место, и ты можешь вести себя тут как пожелаешь. Как только ты закрываешь за собой дверь, ты оставляешь здесь свои привилегии, и я сделаю все, что потребуется, чтобы защитить других людей, которые приходят сюда работать над своей жизнью, и защитить свои собственные права.

Эпизод 13.1 представляет экстремальный случай отстаивания психотерапевтом . своей позиции, выполнения ею своих обязательств перед собственным бытием. Все это может показаться провокацией, но с таким пациентом чрезвычайно важно ясно и недвусмысленно высказывать то, что считаешь нужным. Если допустить колебания, то может получиться еще более провокационно. Терри необходим пример кого-то, кто сконцентрирован на своей жизни (взял на себя обязательства за нее). Более того, психотерапевт должна быть готова пойти еще дальше, если пациент не принимает установленных ею границ.

Первая форма обязательств важна еще и в тех случаях, когда чрезвычайно навязчивый пациент пытается вторгнуться в частную жизнь психотерапевта (звонит ему домой очень поздно или подолгу разговаривает, без приглашения приходит к нему домой, и т. д.). Конечно, случается необходимость того, чтобы клиент мог обратиться к нам в любое время, но, как правило, это рабочее время или звонок по телефону. Если пациент не находится в кризисе, но чувствует необходимость проверить границы дозволенного, то сам факт того, что психотерапевт имеет эти границы и способен спокойно указывать на них и отстаивать их, может убедить пациента в существовании границ и помочь ему лучше научиться себя контролировать.

Если взглянуть на вопрос с другой стороны, то можно видеть, что есть случаи, когда обязательства психотерапевта перед собственной жизнью вступают в противоречие с законными нуждами пациента. Такими примерами являются болезнь психотерапевта, изменения в его карьере, домашние неурядицы, отпуск и выходные. Если у человека нормальная практика (от 20 до 30 часов в неделю), то постоянно случаются моменты, когда его отсутствие в офисе может иметь нежелательные последствия для одного или нескольких пациентов. Печально, но факт, что первый долг психотерапевта в таких ситуациях - сделать все, что необходимо для сохранения собственного благополучия. Ошибочно считать, что если в работу психотерапевта будет вторгаться понятное негодование пациентов по этому поводу, это сделает его менее способным адекватно обслуживать всех своих пациентов. Из того, что я про это говорил, должно быть ясно, что я ни в коем случае не предлагаю оправдывать тупое пренебрежение нуждами пациентов. Более того, делая выбор, который может неблагоприятно воздействовать на какого-либо пациента, психотерапевт должен принять на себя истинную вину и найти приемлемую форму искупления.

Во-вторых, я беру на себя обязательства перед собственным бытием, будучи ответственным за стремление моих пациентов стать более аутентичными.

Теперь мы рассматриваем вопрос с точки зрения пациента. Второй атрибут в этом смысле является дополнением первого. Часто пациент старается увлечь меня на не аутентичный путь, например старается заставить меня удовлетворить его потребности в одобрении, в уверенности, в любви, в наказании. Мои обязательства направляют мое внимание на личность, которая стоит за всеми этими стараниями, и помогает мне настойчиво искать глубинный центр пациента. Когда я тверже всего придерживаюсь этих обязательств, - а это бывает очень по-разному, - создается устойчивая позиция, которую мой пациент имплицитно использует как ориентир. В реальной сессии это может принять форму послойного анализа сопротивления (см. главу 10) или незатейливой стойкой конфронтации типа "В том, что вы говорите, я не могу найти вас".

Противоположный, антитерапевтичный аспект обязанности возникает, когда я стараюсь улучшить внутренние достоинства пациента, сделать его более положительным или увеличить его потенциал. Часто это отношение кажется таким желательным, таким гуманным, что ему очень легко поддаться. Особенно, если пациента трудно полюбить сразу, и мы способны убедить себя в том, что это - необработанный алмаз. Когда это происходит, мы часто подавляем раздражение и гнев, стараясь не встречаться в действительности с пациентом, который сидит перед нами, сосредоточиваясь на приписанных ему нами же достоинствах или потенциале.

Опасность соскальзывания в не аутентичные отношения с пациентом подстерегает психотерапевтов, действующих из самых лучших побуждений, еще на одном пути. Принятие психотерапевтом родительской или покровительственной позиции превращает психотерапевта в средоточие надежд пациентов, их веры и понятий о благе. Эта позиция кажется такой искренней и заботливой, что психотерапевту часто бывает очень трудно осознать ее. Если это продолжается достаточно долго, то усиливается зависимость пациента, которую, в конце концов, может понадобиться разрушить и которая при этом может унести с собой все психотерапевтические достижения.

Само собой, бывают моменты, когда вера психотерапевта в скрытый потенциал пациента является ценным ресурсом работы (см. обсуждение "видения психотерапевта" в главе 11). Такие моменты нужно тщательно отслеживать и предпринимать определенные шаги для того, чтобы призвать пациента самому взять на себя ответственность за веру в себя, как только появится реальная возможность для этого.

Эпизод 13.2

Клиент - Гил Стратфорд, психотерапевт - Джин Уайт

К-11. На этой неделе все было как всегда: все шло не так, и я никак не мог собраться.

П-11. Похоже, тебе это все знакомо, правда?

К-12. Ну конечно. Я совсем потерял мужество (вздыхает).

П-12. Ты прямо сейчас чувствуешь себя подавленно.

К-13. Да, да, конечно. Я думаю, что, если бы ты в меня не верила, я бы уже сдался.

П-13. Ты хочешь, чтобы я была твоей единственной надеждой?

К-14. Ну, ты же знаешь. Сейчас я не могу найти в себе ничего позитивного. Поэтому я так сильно нуждаюсь в тебе.

П-14. Звучит так, будто тебе легче жить, не имея никакой надежды, кроме меня, чем рискнуть найти надежду в себе самом.

К-15 (протестующим тоном). Я тебе уже сказал. Сейчас мне плохо. Мне не найти в себе никакой надежды.

П-15. Это я слышу, но не слышу, чтобы ты действительно пытался найти какое-нибудь собственное чувство к себе самому. Я готова быть рядом с тобой в это тяжелое время, но я не могу все делать за тебя.

К-16. Ты говоришь, что тоже потеряла всякую надежду на меня?

П-16. Ты вывернул наизнанку то, что я сказала. Я думаю, что тебе очень тяжело рискнуть и вместе со мной надеяться на то, что ты выберешься из этого ощущения собственной ничтожности.

К-17 (неохотно). Дд-а. Может быть.

П-17. Непохоже, чтобы ты взял на себя значительную часть этого груза.

Это еще только начало, но это важное начало.

В-третьих, я стараюсь взять на себя обязательство выполнить свой внутренний долг по отношению к "семье" пациента.

В данном случае, "семья" - это все те люди, которые составляют значительную часть жизни пациента. Как правило, сюда включаются некоторые, но не все, члены его родительской семьи, супружеской семьи, а также некоторые другие люди. Это те, кто значительно воздействует на пациента, и те, кто, в свою очередь, испытывают сильное воздействие с его стороны.

Суть здесь в том, что пациент не отделяется от других, его нужно постоянно рассматривать в живой связи взаимоотношений. И пациенту и психотерапевту очень легко забыть об этом ради их работы и благополучия самого пациента - и не упоминать об ущербе, который наносится другим членам этой "семьи".

Тонким попыткам наших пациентов соблазнить нас на то, чтобы объединиться с ними против окружающего мира, нужно противопоставить осознание бытия других людей и уважение к ним. Естественно, пациент представляет нам свой взгляд на людей и события, и психотерапевт, желая показать пациенту, что понимает и поддерживает его, может некритично воспринять его позицию. Позже вопросы относительно этой позиции или демонстрация других взглядов на нее могут быть восприняты как предательство. Моя собственная деятельность в качестве психотерапевта, так же как и супервизорство, ясно показывают, что исполненные самых лучших намерений новички часто попадают в эту ловушку.

Отсутствие аутентичности проявляется в неявном обучении пациента безответственной, обвиняющей позиции в отношении других людей и мира в целом. Мы не можем помочь пациенту достичь искреннего и аутентичного самоуважения, если нам безразличны жизнь и потребности людей, входящих в жизненное пространство пациента.

Когда я с кем-то долго работаю, то время от времени напоминаю себе о необходимости принимать во внимание тот эффект, который оказывают наши усилия на жизнь других людей, окружающих пациента. Часто такие соображения возникают спонтанно, когда пациент описывает свое взаимодействие с этими людьми. Иногда, когда мне кажется, что супруг пациента сильно напуган происходящими изменениями и эмоциональными всплесками, я начинаю искать возможность предложить пациенту пригласить супруга на сессию, где мы могли бы показать ему перспективы работы или оказать ему или ей поддержку. Это всегда бывают совместные сессии (я не встречаюсь с ними отдельно, за исключением разве что чрезвычайных обстоятельств), и я Стараюсь, чтобы пациент взял на себя основную часть ответственности за информирование своего супруга⁵⁾.

Не аутентичная интерпретация этого третьего аспекта обязательств психотерапевта выявляется, когда психотерапевт становится - часто не очень осознанно - обязанным поддерживать определенные отношения в жизни пациента. Чтобы этого не случилось, необходимо совершенно свободно анализировать все его отношения, причем оценивать их реалистично, а не для того, чтобы слепо потворствовать его "я". Возможно, ему необходимо разрушить некоторые из этих отношений, в этом случае обязательства психотерапевта требуют позаботиться о том, чтобы при этом учитывали чувства других людей.

Я вовсе не подписываюсь под старым наблюдением "Один анализ - один развод". Несомненно, некоторые браки не могут выжить при ярком свете реальной конфронтации с фактом наличия неблагополучия, но я признаюсь, что доволен тем, что мои пациенты, занимающиеся долговременной психотерапией, чаще улучшают свои близкие отношения, а не разрушают их.

С этим третьим атрибутом аутентичных обязательств связан деликатный вопрос. Должны ли взрослые дети, которые причисляют себя к гомосексуалистам, "признаваться" в этом своим родителям? Должен ли человек, состоящий в браке, рассказывать об измене? Нужно ли рассказывать детям всю правду о конфликтах родителей? У меня нет общего ответа на эти вопросы: люди, которых это касается, сами должны принять решение об этом и о возможности для себя, - если они решатся сделать это, - нанести или принять очень болезненный удар как следствие своего решения.

Напротив, когда я узнаю, что человек сексуально домогается ребенка или беспомощного старика, а также что он причиняет им физический вред, я, не колеблясь, занимаю четкую позицию. Не слишком обращая внимание на растущее количество законодательных актов (разумеется, я поступал так и до того, как они вступили в силу), я категорически настаиваю на прекращении этих действий, стараясь убедиться, что с этим покончено, если я в этом не уверен, то я обращаюсь к юридическому принуждению.

Эта тема затрагивает вопрос об этике и обязательствах: разумеется, я поддерживаю требование закона сообщать обо всех подобных случаях, но при этом я считаю эти требования близорукими и, скорее, углубляющими проблему, которую они стремятся разрешить. Требовать сообщать о тех, у кого в прошлом были случаи плохого обращения с другими людьми или сексуальных домогательств, но кто теперь обратился за помощью, чтобы не допустить их повторения, - значит снижать вероятность того, что эти люди вновь обратятся за помощью. Такие люди будут стараться справиться с собой с помощью "силы воли" - что, очень вероятно, они делали и раньше - вместо того чтобы искать профессиональной помощи, а этот путь часто оказывается бесполезным. В таких случаях мои обязательства состоят в том, что, если кто-то в подобной ситуации обращается ко мне за помощью и я убежден в его или ее серьезных намерениях преодолеть это, я рискую игнорировать требования закона. Однако я принимаю на себя ответственность и за то, чтобы держать отчет перед соответствующими органами, если наши усилия окажутся тщетными.

В-четвертых, я стараюсь взять на себя обязательства перед обществом, в котором мы оба -и я, и пациент - существуем.

Чтобы пояснить этот четвертый аспект обязательств, я одновременно рассмотрю аргументы "за" и "против". Эрих Фромм⁶⁾ писал о потребности человека "иметь корни" - то, что я часто недооценивал в своей психотерапевтической работе, и я полагаю, что другие психотерапевты тоже имеют такую тенденцию. Наша личностная идентичность имеет истоки в обществе, и наша жизнь проходит в социальном контексте, так же необходимом, как воздух, которым мы дышим. Взять на себя обязательства перед обществом не означает обязательств перед обычаями, нравами, организациями или государственным строем или даже перед определенной культурой. Обычаи, нравы, правительства, организации и культура - это обстановка, принятая в данном обществе, но тот основополагающий факт, что и я, и мой пациент суть социальные существа, не зависит от формы этой обстановки.

Эти обязательства означают, что я не могу поддаться собственному импульсивному желанию и всегдашней готовности множества интеллектуально развитых пациентов объяснять все наши дистрессы, фрустрации и разочарования "болезнями общества", в котором мы живем. Конечно же, многое в нашей культуре порождает патологию, как и в любой другой, насколько мне известно. Но это касается только терминов, в которых мы формулируем задачу, это не избавляет нас от ответственности. Повальная социальная апатия интеллектуалов не является необходимым результатом болезней общества. Скорее, это невротическое бегство от экзистенциальной конфронтации. Мой пациент и я сам в определенном смысле несем личную ответственность за то, что в нашем обществе неправильно. Нам необходимо видеть и принимать этот факт, а не отказываться от него, отказываясь тем самым от собственного бытия в процессе.

Понять этот вопрос правильно достаточно трудно, так что, возможно, следующие заключения окажутся полезны. Слишком широко, к сожалению, распространенное современное кредо "Я не хочу, чтобы меня во что-то втягивали" - это антитеза тому, что я утверждаю. Мы и так все втянуты, втянуты полностью и на всю жизнь. Если мой пациент и я успешны в нашей совместной работе, то мы обретаем обновленное осознание своей вовлеченности и своих обязательств. Я хотел бы, чтобы каждый пациент, прошедший у меня полный курс психотерапии, стал бы агентом социального изменения, причем не с позиции стороннего наблюдателя, отвергающего общество, а вобрав в себя общество и участвуя в его изменении⁷⁾.

В-пятых, я стремлюсь взять на себя обязательства в отношениях с моим пациентом в связи со всем Человечеством и Тайной, в которой мы живем.

Я написал "Человечество" с заглавной буквы, но мог бы точно так же написать "Бог" или "Абсолют". Наверное, точнее всего было бы сказать: "Тайна, в которой мы все живем". Я не вполне уверен, что знаю, какой смысл я вкладываю во все эти слова. Они представляются разными путями выражения того, чего я действительно не знаю, но что иногда важно попытаться выразить. Естественно, я не имею в виду обязательств перед богами большинства официальных религий или перед некими мистическими трансцендентными принципами, должными стать заменой той самой ответственности, которую я с таким трудом стараюсь вычленить. Наверное, единственное, что я могу сделать - это просто выразить свое убеждение в том, что аутентичная личность осознает свою конечность и, осознавая это, некоторым образом преодолевает ее, стремясь, в итоге, к таким отношениям, которые находятся за пределами известного.

В практическом отношении это означает для меня, что я ценю и защищаю (и в отношении себя самого и в отношении своего пациента) чувство возможного, неизвестного, чего-то такого, что находится за переделами нашего кругозора, чего-то, с чем мы еще можем столкнуться. Иногда это означает открытость для обсуждения переживаний пациента, связанных со случаями экстрасенсорного восприятия, с мистическими откровениями или соприкосновением с такими уровнями человеческого опыта, о которых мы знаем слишком мало или вообще ничего. Это означает мою искреннюю открытость тем возможностям, которых я никогда не демонстрировал, но и не опровергал. Если на данной стадии работы это приемлемо, я стараюсь прямо рассказать пациенту, который спрашивает о моих взглядах в этой области, о моих собственных интересах, сомнениях и, иногда, догадках. В этой области у меня есть только одно убеждение: о человеке мы можем узнать гораздо больше, чем узнали до сих пор.

ЗНАЧЕНИЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ДЛЯ ПСИХОТЕРАПЕВТИЧЕСКОГО АЛЬЯНСА

Долговременная психотерапия с некоторой степенью глубины неизбежно включает как периоды теплой общности, так и моменты сильнейшего стресса - для обоих участников процесса. Если прожить эти моменты вместе, то возникают действительно прочные узы, которые не всегда осознаются теми, кто преподает или практикует более объективные подходы. Однако между психотерапевтом и пациентом часто возникают отношения, которые невозможно назвать иначе, чем любовные, и которые никак не могут быть просто результатом действия переноса и контрпереноса. Пациент и психотерапевт - это два человеческих существа, партнеры в тяжелом, опасном и чудесном предприятии; ничего другого и нельзя ожидать.

Я хочу прямо сказать: я говорю не только об очень популярных сейчас обсуждениях сексуальных отношений между пациентами и психотерапевтами. Они так широко обсуждаются и с таким вкусом, что в моих комментариях совершенно не нуждаются.

Выше, описывая не аутентичные виды обязательств, я затронул тот тонкий соблазн, которому бывают подвержены психотерапевтические отношения. Как правило, в основе лежит желание психотерапевта поддержать, воодушевить и как-то еще, утвердить взгляд пациента на самого себя, свои отношения и свою жизнь. Это обычная и полезная в определенных границах реакция, но, к сожалению, слишком часто мы одновременно с этим вынуждены сталкивать пациентов с их ответственностью в тех же областях. Так как психотерапевт - часто единственный человек, которому пациент доверяет, то возникает понятное нежелание представать в роли требовательного родителя или строгого учителя. Следовательно, слишком легко стать единственным защитником и попечителем пациента. Такой психотерапевт, исполненный самых лучших намерений, может стать действительно антитерапевтичным и, в конце концов, ослабить, а не укрепить пациента.

Случается, что психотерапевту нужно организовывать тяжелые и неловкие конфронтации, когда он должен отказываться одобрять взгляды и намерения пациента и противостоять несущим облегчение, но неприемлемым действиям. В эпизоде 13.3 дан пример преодоления такого инцидента.

Эпизод 13.3

Клиент - Терри Блэк, психотерапевт - Джил Боевик

К-21. Я целую неделю варился во всем том, что мой старик делал со мной, когда я был мальчишкой. Этот ублюдок привык пинать меня по всякому поводу и избивал меня. Он доставал меня так, будто не мог без этого жить. Фактически... Ну, во всяком случае, я об этом думаю.

ПТ-21. Ты остановил себя и не сказал чего-то еще. Почему?

К-22 (с трудом). Да нет, ничего. Мне кажется, мне нет нужды тратить на это время.

П-22. Ты явно беспокоишься и хочешь уйти от этого.

К-23. Черт, Джил, вечно ты за мной шпионишь.

П-23. Так, это что-то новенькое. Что есть - то есть, Терри, ты от чегй-то дергаешься, и я не знаю, от чего.

К-24. Хорошо, если хочешь знать, я скажу тебе, но ничего об этом не говори. Я так решил. Ладно?

П-24. Нет, я не даю обещаний вслепую.

К-25. Черт! Я думал, ты на моей стороне.

П-25. Ты ходишь вокруг да около, но ничего не говоришь о том, что решил.

К-26. Ладно, вот тебе: я поеду туда в эти выходные и выбью дерьмо из старого поганца. Посмотрим, как ему это понравится.

П-26. И ты не хотел, чтобы я об этом знала, а?

К-27. Ну ты, наверное, начнешь скулить по этому поводу, потому что он уже старый.

П-27. Сколько ему?

К-28. Не знаю, никогда не интересовался. Он такой уже лет 40, и я собираюсь вернуть ему должок.

П-28. Терри, сколько ему?

К-29. Ну, 66, 67, что-то в этом роде.

П-29. Думаешь, ты с ним справишься?

К-30. Ты что? Смеешься? Справлюсь, конечно.

П-30. Конечно, справишься.

К-31. О чем это ты?

П-31. О том, что ты - сын своего отца, - выбираешь того, кто не может себя защитить.

К-32. Да уж, посмотрим, как ему это понравится.

П-32. А тебе это нравилось?

К-33. Мне это очень не нравилось, и я хочу, чтобы ему это тоже очень не понравилось.

П-33. А потом?

К-34. Что "потом"?

П-34. Когда ты изобьешь старика, который не сможет с тобой драться, что потом?

К-35. Я буду чертовски хорошо себя чувствовать.

П-35. Да ну? Попробуй на минутку почувствовать это. Просто представь это: ты выходишь из дома и оставляешь его на полу, избитого. А теперь?

К-36. Я понимаю, что ты пытаешься сделать. Джил, ты - чертова размазня, вот ты кто. Так что я буду чертовски хорошо себя чувствовать.

П-36. Терри, я знаю, что ты говоришь, что будет так, и, возможно, ты прав, но, честно говоря, я в этом сомневаюсь. В любом случае, я хочу, чтобы ты туда не ездил, прежде чем мы не обговорим все это. Ты можешь это сделать?

К-37. Я думал, что ты будешь на моей стороне?

П-37. Веришь ты мне или нет, но я на твоей стороне. Давай еще три раза все это обсудим, и, возможно, я помогу тебе увидеть, что я на твоей стороне, даже когда я думаю, что избивать твоего отца - это глупая идея, которая принесет тебе больше горя, чем удовлетворения.

К-38. Не думаю, что хочу так долго ждать. Я на самом деле хочу прямо сейчас почувствовать, как хрустнет его нос под моим кулаком.

П-38. Три раза, Терри.

К-39. Черт, ладно. Три раза.

Задача Джил на эти три раза - стараться помочь Терри увидеть свою ответственность в том, что он так долго ждал, прежде чем взглянул прямо на свои чувства к отцу и на свое чувство беспомощности. Очень вероятно, что ей нужно будет проработать с ним его чрезмерную зависимость от угроз как способа добраться до своих желаний, и потом уже она, будем надеяться, свяжет это с его сегодняшним стремлением к насилию.

А нам остается вопрос: что будет, если и после трех раз намерения Терри не изменятся? По закону, Джил обязана донести о его планах в полицию и отцу Терри. Последний шаг неминуемо отсечет Терри от возможности сейчас или в будущем вновь обратиться за помощью. Донесет ли Джил на Терри, или нет, - зависит от слишком многих соображений, которые от нас скрыты.

Обязательства и общественные нормы

Правда относительно всего вопроса об обязательствах состоит в том, что с большой вероятностью должны возникать моменты, когда этот идеал начинает противоречить социальным нормам. Одобряемые и неодобряемые стандарты нашей культуры недостаточно соответствуют потребностям и реальности человеческой жизни. Наивно было бы ожидать, что всегда у нас будет возможность выработать соответствующий план. Когда возникает такое расхождение, психотерапевт должен стойко встретить нелегкий выбор между тем, что необходимо для исправления пациентом его собственной жизни, и ожиданиями общества.

В таких случаях, если психотерапевт решает поддержать потребности пациента, а не нравы и обычаи, он может подвергнуться осуждению. Часто очень тяжело - если вообще возможно - ясными и понятными широкой публике словами объяснить и доказать субъективные соображения, приведшие к этому решению. Вдобавок, сами пациенты могут позже, по наущению окружающих, найти вину в той самой терпимости, которая помогла им освободиться.

Можно найти этому бесчисленные подтверждения: пациент разломал в моем офисе не очень дорогой стул, чтобы облегчить так долго скрываемую ярость. Хотя мы оба очень хорошо отнеслись к этому событию, другие критиковали его как попустительство "отыгрыванию". Другой инцидент, связанный с сексуальными чувствами, комментируют гораздо больше любого другого из моей книги с описаниями случаев.⁸⁾ Все же глубинные психотерапевты знают, что бывают моменты, когда ты должен идти на такой риск.

Обязательство как ценность требует, чтобы психотерапевт проанализировал свои приоритеты и ценности и постоянно осознавал, что они, вкупе с рассчитанными на длительную перспективу потребностями пациента, выше обычных обязательств, которым учит нас наше общество, но не нарушают их⁹⁾.

РЕЗЮМЕ

Обязательства - один из определяющих атрибутов экзистенциальной аутентичности; если рассматривать их таким образом, то очевидно, что обязательства - это способ бытия в мире, это непрерывный процесс бытия. Бытие с обязательствами можно противопоставить уходу от ответственности в чрезмерную занятость обвинениями.

Я описал свои собственные намерения как психотерапевта и как человека. Я еще очень далек от их реализации, но я беру на себя обязательство снова и снова обязывать себя следовать им.

ПУТЕШЕСТВИЕ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Когда я столкнулся с темой обязательств, которая выглядела столь теоретической и абстрактной, она привела меня к самым жестоким проблемам нашего мира, для которого сейчас реально решается вопрос жизни и смерти. Я опишу это коротко.

Объективность - это чума XX века. Это выражение преуменьшает опасность. Чума унесла жизнь лишь каждого третьего в Европе. Мы намерены убить всех нас, всю жизнь на планете и саму планету.

Объективность - имя наибольшей опасности, которая когда-либо угрожала нашему виду. Очень вероятно, что мы как вид повторим судьбу динозавров, если радикально не излечимся от объективности.

Разумеется, война - это, в конечном счете, наверное, именно так - есть всеобщее безумие, но, ни в коем случае, не только безумие. Война - это результат обращения с человеческими существами как с объектами, когда доминируют объективные взгляды, а политические интересы, территории и экономическая выгода ценятся выше, чем жизнь и счастье.

Тех ресурсов нашего мира, которые тратятся на войну, достаточно, чтобы существенно улучшить жизнь каждого жителя нашей планеты и реализовать грандиозный проект, не имеющий себе равных в истории. Нам всем стоит остановиться и поразмыслить над этим невероятным фактом.

Нам нужно научиться включать в жизнь субъективное, принимать во внимание внутренние переживания людей, осознать, что многие истины нельзя представить очевидными, недвусмысленными или завершенными Мы отказываемся от истин, принципиально важных для выживания, только потому, что они субъективны¹⁰⁾.

Мы почти не понимаем, если вообще понимаем, как жить с субъективной этикой, направляющей жизнь. Мы можем кое-что начать, но многие из этих возможностей остаются только теоретическими. Вполне вероятно, что многие из них могут показаться "неамериканскими", или "нехристианскими", или неосуществимыми, или аморальными, или Бог знает еще какими.

Пытаться обойти законы, являющиеся частью первичных, естественных законов, которые сами по себе не совсем "естественные" и не совсем "законы", - значит предпринять бесполезную, деструктивную объективистскую попытку. Мы научились не доверять человеческим суждениями, не осознавая того, что все, что мы делаем, каждый наш выбор, каждый написанный нами закон, любая часть нашей жизни - в конце концов основаны на человеческом суждении.

Мы ошибочно принимаем обычай за изначальную истину. Мы путаем привычку с необходимостью. Мы пытаемся регулировать там, где все, что нам нужно, - это направление и простор. Комиссия по делам поручительства, руководствуясь законами и правилами, которые стремятся быть гуманными, выпускает из тюрьмы нераскаявшихся убийц, потому что форма закона превалирует над человеческим суждением.

Демократия, эгалитаризм, капитализм, коммунизм, фашизм, расизм, национализм и все прочие в конце концов рухнут, потому что они не решили проблему объективизма. Конечно, эта проблема может оказаться неразрешимой. Если так, то проблема - в человечности. Проблему создает наша двойственная природа. Мы живем в субъективности, но должны прокладывать путь в объективности. Мы живем в разделенности, но должны выжить вместе. Этот парадокс и есть корень человеческой дилеммы.

Объективация человеческого существа - такое же безумие, как и сброс отравленных вод в море, в котором мы плаваем, в мир, в котором мы пытаемся жить. Мы находимся под гипнозом прошлого и верим, что так и должно быть. Я хочу сказать то, что мы научились не говорить. Я хочу встать в стороне от вселенского постгипнотического внушения и кричать: "Проснитесь!"

Пауль Тиллих писал: "Человек сопротивляется объективации, и если сломить сопротивление, то сломлен будет и сам человек"'. Мы живем в сломленном мире сломленных надежд, и с таким же успехом можем сломать наше будущее как вида и будущее нашей планеты.

Примечания

¹⁾ "Обязательства" - примерный перевод слова commitments - приверженность, вверен-ность. - Примеч. пер.

²⁾ См. Bugental, 1981. - Примеч. aem.

³⁾ См. у Ялома (Yalom, 1980, р. 276-286) прекрасное обсуждение вопросов вины и ответственности. - Примеч. авт.

⁴⁾ В заголовке Committed Being and Being Committed есть игра слов Being Committed - можно перевести как "Быть преданным" и "Быть переданным в психушку". Вообще, весь этот параграф построен на игре слов и манипуляции правилами английской грамматики. - Примеч. перев.

⁵⁾ Я дважды предлагал провести "супружеские группы" для мужей и жен пациентов интенсивной психотерапии. Они планировались как обучающие группы и группы поддержки, а не как психотерапевтические. В обоих случаях собирались очень маленькие, по сравнению с количеством предполагаемых участников, группы. Я выяснил, что многие боялись, что группа является своего рода хитростью, направленной на то, чтобы заставить их что-то изменить или даже отправить на психотерапию их самих! - Примеч. авт.

⁶⁾ См. Fromm, 1959. - Примеч. авт.

⁷⁾ См. Bugental, 1968a - обсуждение роли пациента психотерапии как агента социальных изменений. - Примеч. авт.

⁸⁾ Эти случаи описаны в работе Bugental, 1976, р. 14-55 и 141-189. - Примеч. aem.

⁹⁾ Обзор отношений некоторых глубинных психотерапевтов к этому вопросу показал, что они сопротивляются принятию жестких, немедленных ограничений своих действий, направленных на защиту пациента. (Bugental, 1968b) - Примеч. aem.

¹⁰⁾ Pascal и Athos (1981, р. 90-91) описывают важное различие между японскими и американскими менеджерами. Американские менеджеры включают в свои ожидания неоднозначность, неуверенность и несовершенство, в то время как их коллеги в Японии относятся к каждому из этих понятий как к серьезному изъяну в компетентности. - Примеч. авт.